Тайна врат - Егор Дмитриевич Чекрыгин
— Так что там оу Готор? — продолжал настаивать Ренки.
— Плох твой оу Готор, — опять помрачнел оу Мавиинг. — Я велю принести в его палатку еще одну койку, если ты хочешь находиться с ним рядом… Но только пообещай мне, что будешь лежать. Твои трещины в ребрах — отнюдь не игрушка. Да и головой ты, кажется, тоже неплохо приложился.
— Дык мы же это… — виноватым голосом бормотал Дроут, смотря на Ренки какими-то несчастно-испуганными глазами. — Поначалу-то все нормально шло. По той траншее, что скрытно копали, аккурат к самому рву подобрались. В нас даже никто и не выстрелил ни разу. А как у вас, значит, заваруха началась, мы, как учили, фашины в ров, лестницы к стене, да и наверх. Кредонцы только и успели, что рты разинуть. Они-то все больше в сторону моря глядели. Первая группа залезла прямиком на стену, кусок стены заняли, начали остальных поджидать. Кто по окопу, а кто и по верху пробежал. У кредонцев-то на всей стене ни одной пушки не осталось. Ты бы видел, как мы их лихо своей артиллерией раньше посбивали. Полковник-пушкарь еще все Готора к себе зазывал, обещал ему разом майорский чин. Потому как и позиция оборудована дюже ладно, да и вообще… Жаль, ты не видел… Пальба тогда жуткая шла. Против наших трех пушечек, что генерал выделил, у них десяток стоял. Тока они палят, да ядра все либо в землю, либо куда-то в сторону уходят, об вал ударившись. Влезли мы, значит, на стену без единой потери, только сопляк один из Шестой роты умудрился ногу сломать, с лестницы сверзившись. Ну, залезли и давай так живенько расходиться в стороны. Все как учили: пять человек впереди идут, десяток их сзади пальбой да гранатами прикрывает, ежели вражина где намертво встать попытается. Легко так шли, даром, что ли, точно такую же стенку, тока пониже совсем, возвели в лагере и почитай каждый день тренировались. Все ключевые, как говорит Готор, точки обороны заняли: лестницы, что на стену вели, бастионы, переходы… Ну а потом как раз светать начало, и форт перед нами как на ладошке. Мы вниз гранаты да залп, гранаты да залп… Они с открытого места в казармы отошли да там заперлись. А нас ведь Готор как учил? Двое прикладами да ломиками специальными на окнах ставни выбивают, а еще трое с гранатами рядом стоят. Окно выбили, гранаты бросили. И десяток, что сзади прикрывал, в то окошечко по спинам тройки лезет. В общем, так и получилось, что солнышко еще и до половины из-за горизонта не вылезло, а форт уже в наших руках был, тока успевай пленных вязать. Лишь вот в башне центральной еще отряд кредонцев заперся, по большей части офицеры… Из бойниц палили, от нас отстреливаться пытались. А бойницы те высоко, не то что в казармах. Гранату не забросишь. А дверь, я потом глядел, из вот такенных дубовых досок сколочена. Ее не то что прикладом — и бревном не сразу вышибешь. Ну Готор и говорит: «Тащите порох, бочонок-другой, сейчас мы дверку ентим ключиком открывать будем». Гаарз ему еще говорит: «Давай я! Дело-то знакомое». Ну а Готор, ты ж его знаешь: «Тут не все так просто. Правильно расположить надо да шнуры закрепить». Вот сам и полез, сам установил, сам фитиль вставил, сам поджег… Уже отбегать начал, да тут пуля в ногу. Он упал, а ему еще одну — аккурат в голову. Сюда вот, между виском и глазом вошла да с обратной стороны вышла, почитай, точно там же. Мы с Киншаа к нему, до взрыва от двери оттащить успели, да сразу на носилки, и каторжников-санитаров не дожидаючись — к лекарю. Тот всю солдатню пораненную из палатки долой и его первым делом обихаживать начал. А потом выходит и говорит: «Что мог — сделал, а дальше уж богам молитесь. Спина у Небесного Верблюда крепкая, авось вывезет, скотина!» А офицеров тех в башне наши ребята всех на штыки подняли. Больно уж за Готора обиделись.
Дроут договорил и тяжело вздохнул, понуро опустив голову. И скосил глаза на лежащего на койке вожака. Ренки тоже побаивался прямо смотреть в ту сторону. Всегда такой крепкий и уверенный в себе Готор, сильный, ловкий и умелый, лежал теперь под белой простыней, неестественно вытянувшись в струнку, с мертвенно-бледным лицом, казалось, еще более белым, чем бинты на голове. Трудно было узнать в этом кульке белизны предводителя их шайки, ставшего бандитам за долгие месяцы скитаний и приключений если не отцом, то уж старшим братом точно.
— Ты это, — произнес Ренки, чувствуя себя неуютно в роли утешителя, но осознавая, что сейчас остался в их банде за главного и должен нести груз, временно упавший с плеч Готора. — Бодрее давай. И лишнего в голову не бери. Война — она на то и война. Стреляют тут. А за Готора не бойся. Выздоровеет он. Вот точно говорю: поваляется недельку-другую и вскочит на ноги, будто и не было ничего. Ты лучше вот что. — Голос Ренки внезапно обрел силу и командный тон, что сразу как-то подбодрило Дроута. — Оборудование, то, что Готор с собой возил, бочки с порохом и горючкой его этой, инструменты там всякие… Надо присмотреть за всем скарбом, а то сам знаешь: только зевнешь — и вмиг все растащат. Чего делать с этим — и знать не будут, но обязательно сопрут! А нам потом Готор головы оторвет. Обратись к лейтенанту Биду, пусть команду отдаст. И вас с ребятами чтобы прикрыл. А то не успеешь оглянуться, и «ничейных» сержантов к делу какому-нибудь припашут, потом обратно не выцепишь, даже бумага от Риишлее не поможет. Денек-другой продержитесь. А там уже меня отпустят, и я сам с полковником обо всем договорюсь. И главное помни: все с Готором хорошо будет. Потому что ну ведь это же Готор! Сам знаешь, он из любой передряги вылезет!
Но оу Дарээка не отпустили из госпиталя ни на следующий день, ни через два или три дня. Более того, у Ренки поднялся сильный жар — воспалилась небольшая ранка на бедре, на которую он
