Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Псы господни
Вот как-то так я планировал строить соглашение с бароном. А вы думаете, я собирался ему угрожать? Шантажировать? Бросьте. Во-первых, угрожать любому аристократу дело небезопасное в принципе. Во-вторых, я придерживаюсь правила, что при первой возможности надо строить долгосрочные отношения и укреплять позиции своей страны в других странах. Если сиюминутные цели могут быть достигнуты угрозами и шантажом, то долгосрочные должны быть основаны на общем, обоюдном интересе. Только когда каждая из сторон имеет реальный интерес в другой стороне, такие отношения длятся долго.
Достать приглашение на прием было не так-то сложно. В Риме существует подпольная биржа таких приглашений: обедневшие представители дворянских родов, которых из-за длительного периода феодальной раздробленности в Италии пруд пруди, зарабатывают на жизнь в том числе и таким образом – перепродавая приглашения. Есть список гостей, не пригласить которых считается плохим тоном в свете: не пригласишь – и тебе потом будет перемывать косточки весь Рим. Приглашения не содержат имени, каждое из них стоит от пяти до шестидесяти тысяч лир: последнее в Швейцарию, на прием к бывшему королю, который, будучи низложенным, пользуется заметно большей популярностью, чем в те времена, когда он был у власти. Мое приглашение стоило двадцать пять тысяч лир: бумажка размером с открытку на день ангела, плотная ткань, сочетание черного картона и золотого тиснения, которое я счел дурным вкусом. Тем не менее двадцать пять тысяч за нее я выложил без разговоров.
Всего три тысячи мне стоила аренда машины на вечер – привычный «Майбах» модели пятьдесят три, для Рима это слишком: здесь и на скромном «Фиате»-то дай господь протиснуться, особенно в историческом центре. Рим – город пробок: средняя скорость движения во всем городе в час пик шесть и восемьдесят две сотых километра в час, посмотрите справочники. Но вечером – попросторнее, если выехать заранее, то проехать возможно. Вдвое дороже стоили мне две девицы: одну звали Милана, другую Франческа. Милана блондинка (по-моему, даже не крашеная, а настоящая), а Франческа брюнетка. Может быть, я их путаю, кроме как цветом волос они мало чем отличаются. Обе знают английский и готовы за дополнительную плату продолжить знакомство, хотя официально агентство это не одобряет. Девицы не такие уж и плохие, не спешите их осуждать: Милана, например, учится в университете на юриста. Образование дорогое, денег не хватает, поэтому и вынуждена подрабатывать в эскорте. Франческа фотомодель, но доходы от показов и фотосессий не такие большие, как принято считать, к тому же нерегулярные. В мире моды, если твое имя к двадцати годам не знает весь мир, рассчитывать на карьеру топ-модели смысла уже нет, конкуренция дикая. Франческа более раскованная и открытая в отличие от чуть более закрытой Миланы, которая немного смущается. Она мечтает о том, чтобы накопить денег и купить небольшую пекарню, такую же, как у них была на юге – их пекарню отняла мафия. Если сложить возраст Франчески и Миланы, получится как раз мой возраст, но я не считаю это знаком, отнюдь, таких приключений мне не надо. А вот им, судя по всему, надо, особенно Франческе. Ее можно понять – я до сих пор недурен собой, разъезжаю на «Майбахе», воспитан, не лезу ей под юбку и готов искренне выслушать все, что она говорит. Для меня это не более чем обычная вежливость дворянина и офицера флота, но для нее это очень важно, это показывает, что вижу в ней человека, а не живую куклу для развлечений. Она уже намекнула мне, что несколько дней будет свободна, и если я надолго в Риме… Но мне они нужны только на сегодняшний вечер.
Зачем? Образ, точно такой же, как «Майбах», костюм от модного портного, который мне пошили уже здесь, в Риме, и две девицы в сопровождении, именно две. Не может быть, чтобы в Италии меня не знали как установленного разведчика, действовавшего и в Британии, и в САСШ, и на Ближнем Востоке. Но я был ранен, после чего вполне мог уйти на покой. За последнее время я обретался в Средиземноморье, решая финансовые дела, причем не совсем законные и с далеко не чистоплотными и строго соблюдающими закон людьми. Многие разведчики, ушедшие на покой, занимаются сомнительными, связанными с криминалом делами.
К зданию бывшего отеля нам удалось подобраться примерно на триста метров – дальше дорога была забита, и забита капитально. Красные, желтые, похожие на сплющенных давлением глубоководных рыбин автомобили – «Феррари», «Ламборгини», «Биццарини» – оккупировали едва ли не всю улицу, залезли также и на тротуары, оставив всего лишь одну полосу движения на дороге. Мне с моей неистребимой привычкой к русским просторам было дико, почему люди так жмутся друг к другу и живут в тесноте.
– Приехали, – жизнерадостно объявил я дамам, – дальше придется пройти по улице пешком.
Я запер машину, включил сигнализацию – угоны в Риме были настоящим бедствием. Дамы профессионально взяли меня под руки. Итальянская походка «от бедра» – кто-то называет ее бразильской, кто-то французской, но суть от этого не меняется. Это одна из тех немногих настоящих вещей, ради которой нам, мужчинам, еще стоит жить на этом свете.
Привратнику на входе я отдал приглашение, присовокупив к этому бумажку в пятьдесят рейхсмарок. Все дело в том, что стандартное приглашение рассчитано на двоих, а у меня сразу две спутницы. А рейхсмарки, непоколебимые как скала, – лучший подарок итальянцу… римлянину, черт! – правительство которого по старой привычке решает проблему бюджетного дефицита, просто пуская печатный станок.
Приглашение вернулось мне уже без купюры.
– Благодарю, синьор, – дворецкий церемонно наклонил голову. – Англичанин… итальянцы обожают все английское – как прикажете объявить?
– Никак, любезный.
Дворецкий посторонился, пропуская нас. Самое главное для него было – не пустить людей без приглашения и не пустить людей, у которых есть фотокамера. Папарацци в наше время потеряли всяческое понимание о допустимом…
Раньше на первом этаже отеля был большой ресторан – обеденные залы в отелях всегда числятся как рестораны. Когда здание переделали в резиденцию очень важной персоны, обеденный зал совершенно гармоничным образом превратился в зал для приемов – потребовалось только убрать всю эту мебель и постелить паркет высшего качества, скорее всего от Глутвица, австро-венгерского поставщика, работающего со всем светом. Все было сделано примерно так, как в бальных залах дворцов, – портьеры, настенные светильники под свечи, но невысокий потолок выдавал плебейское прошлое здания с такой же уверенностью, как жадность к вкусной жизни и неспособность к самоограничению выдает внезапно разбогатевшего и купившего титул человека низкого происхождения.
Тем не менее народа было много. В отличие от России, где приглашения не принято продавать, и на подобных приемах почти всегда бывает намного меньше людей, чем рассчитывали организаторы. Здесь же зал буквально ломился от сколь же ярких, столь и пустых людей, стремившихся показать себя и в очередной раз потешить свое некогда уязвленное самолюбие.
Хотя, может быть, я слишком суров в оценках. Итальянцы никогда не отличались благопристойными манерами, а говорить тихо, чтобы не нарушать уединение других, они просто неспособны. Жизнь выпирает из них, как тесто из квашни.
За несколько секунд я обежал глазами зал и примерно понял, что люди, которые набились в этот бальный зал, делятся на несколько категорий. Были действительно важные люди, важные прежде всего в политическом смысле – в Италии на первом месте стоит политика, на втором экономика, на третьем служение Богу и только на четвертом – армия и флот. Важные люди отличались некоей небрежностью в одежде, явно дорогой, пошитой на заказ, отсутствием дурных манер и тем, как они группировались сами с собой. Такие места прекрасно подходят для того, чтобы достичь не совсем чистых договоренностей, договориться о недоверии правительству…
Ах, да. Забыл. Правительству больше не объявишь недоверие. Теперь в Италии вполне благопристойная диктатура.
На втором месте находились охотницы – такие, что мои дамы плотно прижались ко мне, расстреливая своих конкуренток недобрыми взглядами. Они отличались платьями, более откровенными, чем требовались для такого приема, нахождением в одиночестве и особыми взглядами. Бегающими и одновременно жесткими, оценивающими. Примерно так на новомодных кассах считывается штрих-код на товаре.
Вспомнилась Луна, которую я не знал и которая сбежала в Тегеран. Анахита, которую я знал и больше не хотел вспоминать. Невеселая, должно быть, жизнь у этих дам, невеселая, а ведь многие из них аристократического происхождения, простых проституток сюда не пустят.
Италия, Италия… Став Римом, ты мало изменилась.
На третьем месте – и первом по численности – располагался большой и крайне разнородный контингент всякого рода подозрительных и низких людей с разной степенью богатства, собравшихся здесь. Самые разные люди, кое-кого я даже знал – не лично, конечно. Вон тот, например, синьор, флиртующий с двумя дамами, – глава обанкротившегося банка, чудесным образом сохранивший личное состояние, при том, что состояние вкладчиков он промотал. А вон там – лысеющий синьор лет семидесяти, рука об руку с девятнадцатилетней прелестницей, танцовщицей из Испанского Марокко, – крупный бизнесмен и политический деятель последних времен Итальянского королевства. Ему хватило ума уйти в тень, и сейчас он наслаждался жизнью, относительно безобидно эпатируя публику. Синьор этот был славен своим талантом бизнесмена и своими амурными похождениями на старости лет – при том, что семью он бросил, что низко. Уважать его не за что, но стоит обратить внимание на его жизнерадостность и жадность к жизни даже в таком возрасте. Не уверен, что в его возрасте я буду столь же живым – если вообще буду живым.
