Татьяна Михайлова - Сколково. Хронотуризм – 2
– Да им бы вообще по домам пора убираться, – подзадорил штабс-капитана Андрей.
– В том и дело, только есть им пока чем поживиться на русской земле.
– Никель и молибден? Пенька и воск?
– Берите выше, – невесело усмехнулся штабс-капитан.
– Хотят прихапать золотой эшелон? – осенило Андрея.
– А вы откуда знаете?
– Я все ж офицер Российского генерального штаба. – Андрей похлопал себя по соответствующей нашивке. – Честь имею.
– Да, эшелон, – не стал запираться Василий Александрович.
– А вы не хотите им его отдавать?
– Если золото и не останется в России, то пусть оно достанется хотя б русским офицерам, может, немного братьям-славянам, на худой конец. Отдавать его лягушатникам, бриттам или янки не хочется ну никак.
– Так не отдавайте. Союзников-то не так много, – пожал плечами Андрей.
– Относительно. Многие наши части ушли на поддержку генерала Каппеля, он прорывался к Иркутску на спасение Колчака. Но не успел. Теперь он поворачивает к нам, поскольку после Колчака золотой запас – его вторая idee fixe. После захвата золотого запаса в Казани генерал считает, что Богом на него возложена священная обязанность заботится о деньгах. А если Каппель чего решил, то его не остановить, только если убить.
– Так это ж хорошо, золотой запас попадет в надежные руки.
– Да, если он успеет добраться до Слюдянки, все решится наилучшим образом. По нашим расчетам, это произойдет завтра-послезавтра. Но рассчитываем не только мы. Союзнички, – штабс-капитан пренебрежительно махнул головой в зал, – тоже это понимают и, похоже, собираются наложить лапу на золото прежде, чем сюда явится генерал-майор.
– А как же оставшиеся здесь русские части? – спросил Андрей.
– Нас очень мало, на счету буквально каждый ствол. Собственно, потому я к вам и подсел, хочу завербовать в наши ряды. – Он невесело усмехнулся. – Но должен предупредить: любого, вставшего на защиту поезда, ждет нешуточная опасность. Возможно, даже ночной бой.
– Ну, к этому нам не привыкать, – усмехнулся Андрей, поправив кобуру на поясе.
– Значит, мы можем на вас рассчитывать? – воскликнул штабс-капитан.
«Дурацкая бравада, – подумал Андрей. – Да и отказываться как-то неудобно. И кто их знает, дедов-прадедов, порешат еще судом офицерской чести за такие отказы, и вообще, какого хрена…»
– А какого ответа вы от меня ждали? Отказа?
– Нет, конечно, честь для русского офицера превыше всего! – чуть пафосно, но совершенно искренне воскликнул Василий Александрович.
– Давайте за это выпьем, – произнес Андрей, разливая по стопкам. Своей и еще одной, неизвестно откуда взявшейся. С собой ее принес штабс-капитан что ли?
Эх, знали бы вы, ребята, что через сто лет стало с российским офицерством. Поборы с подчиненных, продажа имущества и пайков, вон, недавно выяснилось, что солдатиков в частях собачьим кормом кормили. Даже оружие врагу не стесняются продавать.
– За офицерскую честь и традиции, которые русские офицеры с честью проносят через все войны!
– За честь! – Василий Александрович выпил залпом. Закусил огурцом. – А теперь разрешите представить вам единственного нашего здесь друга. – Не дожидаясь согласия, он взмахнул рукой. – Господин поручик.
К ним подошел невысокий крепкий чех с ухоженными усами под носом. Бросил два пальца к козырьку фуражки.
– Поручик Франтишек Шип. Начальник финансового отдела легиона. Большой умница и деловой человек. Он понимает толк в хранении денег.
– Штабс-капитан Овечкин, – ляпнул Андрей даже как-то помимо воли. Вспомнил, что оставил шапку в гардеробе и протянул руку.
Мужчины поздоровались. Штабс-капитаны снова присели к столу, поручик же еще раз отдал честь и отбыл.
– Замечательный человек, как только узнал, что братьям-славянам требуется помощь в таком щекотливом деле, сразу прилетел, пригнал пару рот чешских легионеров, которые свое уже… Ну, даже не повоевали толком, но в наших делах тут особо не заинтересованы. Но пока не подойдут наши войска, чехословацкие караульные отвечают за сохранность пломб на вагонных запорах, а также за соответствие «мест» накладным.
– Мест?
– Ящиков, сумок, мешков.
– А… Понятно. Охраняют не то, что за забором, но сам забор. – Андрей потер переносицу.
– О чем вы так задумались, господин Овечкин?
– Имя вашего поручика показалось мне очень знакомым, где-то я его уже слышал.
– Не знаю, не знаю, может, в донесениях о пленении Колчака.
– Возможно. В Иркутске именно легионеры сдали большевикам один эшелон с 320 тоннами колчаковского золота, а в придачу и самого Верховного правителя России, ехавшего в последнем вагоне. Еще один состав они уступили казачьему атаману Григорию Семенову за беспрепятственный проход. Но это ничего, так как золото все равно осталось в России, – не удержался от шпильки Андрей.
– Именно. Хотя, думаю, они своего куска тоже мимо рта не пронесли, – пробормотал Василий Александрович. Рука его зашарила по поясу, но так и не смогла найти кобуры револьвера, передвинутой за спину.
«А штабс-капитан-то пьян в дюбель, – удивился про себя Андрей. – Но как держится!»
– Хорошо, так что же делать нам, кроме того, как дожидаться прибытия каппелевцев?
– Ничего, сидеть и ждать, смотреть, чтоб союзнички не выкинули какую-нибудь подлость.
– Все? Или только лягушатники с бриттами?
Андрей, кажется, начал припоминать, где слышал фамилию чешского поручика. Вернее, читал.
– Что вы имеете в виду?
– Можно ли доверять этим чехам полностью?
Андрей вспомнил. Эту фамилию он видел в списке основателей Легионбанка. Как раз в двадцатых годах он неожиданно открылся в Праге, на неизвестно какие деньги, в роскошном, вновь отстроенном особняке. Но до того его отделения полулегально работали в Сибири.
Уже в восемнадцатом-девятнадцатом годах у Легионбанка были филиалы во Владивостоке, Харбине, Токио, Шанхае, Маниле, Сингапуре, Триесте.
У созданной Легионбанком в России организации, Центрокомиссии, было еще больше филиалов за рубежом. Она скупала товары, производившиеся вдоль Транссибирской магистрали (в принципе за бесценок, потому что русские фирмы опасались реквизиций), и торговала ими по всему миру. Чехословацкому войску на Руси были подчинены и многие заводы и предприятия вдоль магистрали, включая рудники и шахты. Их продукцию банк и Комиссия далее перепродавали. Только во Владивостоке у Центрокомиссии было больше трехсот сотрудников. Товар вывозился оттуда зафрахтованными кораблями.
После войны Франтишек Шип утверждал, что Чехия получила четыре тонны серебра и восемь тонн золота, и считал это платой за перенесенные лишения, сколько же на самом деле «прилипло» к рукам легионеров?..
– Конечно… Хотя… Не знаю, – понурился штабс-капитан. – Но нам больше некому доверять, да и вооруженного сопротивления оказать мы им не сможем в случае чего. А у вас есть какие-то сведения?
– Именно с этим меня к вам и прислали, – Андрей снова стал сочинять, вплетая известные в двадцать первом веке факты в кружево местной специфики. – До нашего командования дошли сведенья, что чешское тыловое подразделение, называемое ТЕХОД, – коммерческая структура, владеет и управляет сибирскими рудниками и заводами, торгует сырьем, скупает драгоценные металлы и все прочее, что можно обратить в деньги за пределами России. Душа этого предприятия – шеф финансового отдела политического руководства легиона Франтишек Шип. Теперь же они настроились завладеть и нашим золотом.
– Ну это… Знаете… Такие обвинения нужно подкреплять доказательствами, – пробормотал штабс-капитан.
– Прямые доказательства мне поручили раздобыть на месте, а свои полномочия могу подтвердить вот этим. – Он протянул изготовленную Просперо бумагу. – Ну и, кроме того. – Он похлопал по нашивке офицера генерального штаба. – Вы ж понимаете? Просто так нас не посылают.
Офицер кивнул, взял из рук Андрея бумагу и внимательно прочитал, близоруко поднеся к глазам. Отстранил. Перевел на Андрея внимательный прищур взгляда.
– Вот, значит, как? – негромко, но с угрозой произнес он. – Братья-славяне?
– Погодите, штабс-капитан. – Андрей испугался лютого огонька, зажегшегося в глазах этого невысокого человека. – Надо ж разобраться, провести ревизию, проверить пломбы…
– Вот мы ее сейчас и проведем, – ответил тот.
Поднялся, опрокинув стул и, прежде чем Андрей успел сказать хоть слово, выхватил наган и два раза выстрелил в потолок. Сверху на его плечи перхотью посыпалась известка. Люстра закачалась, жалобно звеня подвесками.
