Эдвин Табб - Майенн
Со стороны корабля к ним приблизился усталый Карн; за ним следовали братья. Карн понимал всю бесполезность своих попыток проникнуть внутрь. Но это говорила голая логика, а корабль для него был настоящим домом и неотъемлемой частью существования.
— Ничего не получается, — хмуро сказал он Дюмаресту, — мы пробовали проникнуть внутрь через запасной нижний люк. Но все задраено наглухо. Корабль недоступен. Ты действительно знаешь, что Тормайл отремонтировал его?
— Он так сказал.
— Это может быть и ложью, — Карн задумчиво почесал подбородок, — но чего он тогда хочет этим добиться? Если бы я только был абсолютно точно уверен в исправности генератора…
— Мы попробуем еще раз, — предложил Сак Кволиш, — чуть позже.
Его брат спросил:
— Нам надо изготовить еще какое-нибудь оружие, Эрл? Мы вполне можем сделать катапульту или таран для осады.
— Нет, — ответил Эрл.
— Ты считаешь, что это нам не пригодится?
— Я думаю, что нам ни к чему тратить силы, стараясь объять необъятное. Нам неизвестно, когда начнется опыт Тормайла, а нам к этому времени необходимо быть свежими и отдохнувшими. Поэтому лучше сейчас вам заняться сбором фруктов. И тебе тоже, Карн. А после еды нам надо отдохнуть, как следует. Нам ничего не остается, кроме пассивного ожидания. Пока.
Ждать, надеяться, тренироваться и стараться найти ответ на вечный вопрос. Что такое любовь?
И как объяснить это холодному, чуждому интеллекту, который не имеет ни малейшего представления вообще о чувствах, эмоциях, слабостях людей?
Они развели небольшой костер, и тоненькие струйки светлого дыма поднимались вверх, разнося запах горящей коры, листвы и дерева. Мари подбросила в огонь охапку листьев, закашлялась от попавшего в горло дыма и пригласила всех к импровизированному столу. Чом взял протянутый ему прут с запеченным плодом; понюхав его, он с отвращением скривился и произнес:
— Снова эти проклятые фрукты. Из них, наверное, можно приготовить неплохое вино, но я бы сейчас отдал все эти блага за один единственный кусок хорошей отбивной!
Карн пробормотал во сне:
— Селим… Слушаюсь, сэр. Груз погружен и идет до Айетта. Трое путешествуют Низким перелетом…
Майенн начала петь. Ее песнь была похожа на ту, что поют у порога смерти: дрожащая, вибрирующая и стонущая мелодия, зов одиночества из заснеженных далеких миров, из пустынь, из бескрайних морей. Мелодия усиливалась, становилась выше и тягучей; редкие слова, казалось, лишь усиливали тяжесть, безысходность, будили и оживляли давно забытые картины, лица, улыбки и страдания. Дождь и ветер, цепи гор, эхо голосов людей, давно ушедших в небытие, шепот, плач, призыв…
Я люблю тебя, Эрл. Я люблю тебя … Другой голос: Тысячи лет долгого сна… миллионы видений … Третий: Мы всегда будем рады видеть тебя у нас на Тое… на Джесте… на Хиве… на Техносе… на Дредиа … Другой голос из забытых далей плакал и звал: Нет, Эрл! Нет!.. десять Низких перелетов… Рам, Бал, двойники… пятьсот лет… острый клинок… смерть… Я люблю тебя, Эрл! Люблю! Словно звон колокола зазвучал в песне: Милосердие, брат. Помни основную заповедь святой церкви. Во имя Господа… Милосердие… милосердие …
Мелодия задрожала, вибрируя, и стала стихать, словно волна, потревожившая берег, и тихо откатывающаяся назад, обратно в море…
Дарока вздохнул, пробуждаясь от задумчивости, навеянной волшебной песней:
— Это просто изумительно. Сказочно. Еще ни разу Майенн не пела так прекрасно.
— Если я останусь в живых, — с чувством произнес Чом, — и если я добуду достаточно денег, то обязательно найму Дженку петь для меня постоянно. Всегда.
— Повторение песни будет уже другим, — сказал Харг.
— Ты прав, но это неважно. Ни один артист не может дважды исполнить одну и ту же мелодию одинаково; каждое выступление уникально и непохоже на другое. Ведь очень важно и сиюминутное настроение слушателя: то, что он чувствует, о чем думает, что его тревожит в данный момент. Да, мой друг, я уже принял твердое решение, — он протянул руку за сочным плодом и поднес его ближе к пламени.
Голос Мари заставил всех встрепенуться:
— Эрл, взгляни на наш корабль. Там что-то происходит.
Облако мерцающего света поднималось над кораблем. Оно вибрировало, переливалось, дрожало на фоне светлого неба. Внезапно облако приняло форму шара, который стал медленно приближаться к ним. В нескольких футах от них он коснулся земли. Коснулся и снова стал меняться, прямо у них на глазах.
Какое-то существо, решил Дюмарест, глядя, как облако вытянулось в длину, изменило очертания, становясь похожим на фигуру человека, лицо которого оставалось нечетким, расплывчатым, светящимся изнутри.
— Это ангел, — прошептала Мари. — Господи, это ангел! — В ее сознании вдруг ожило какое-то давно забытое воспоминание, обрывок старой религии, а чары Тормайла материализовали это. На мгновение существо оставалось таким, каким увидела его Мари, а потом снова стало менять форму.
— Лолис! — Чом разжал руку от удивления, и сочный фрукт упал в костер, — моя госпожа! — он вскочил на ноги и протянул руки навстречу неизвестному существу, — я знаю, что вы, конечно, не та девушка, которую мы звали этим волшебным именем, но я полагаю, что оно подойдет вам. Прекрасное имя для прекрасной женщины! Моя госпожа, мне кажется, что вы хотели узнать, что есть любовь. Я могу показать и объяснить это вам. В своих долгих скитаниях я наблюдал многие формы и виды любви и в совершенстве постиг это искусство. Мое сердце ждет лишь вашего приказа.
Существо произнесло:
— Обличье, в котором я появился прошлый раз, пришлось вам не по вкусу. А теперь вы реагируете иначе. Почему?
— Я простой человек, моя госпожа, и всегда иду простыми путями. Мистерии, фантазии — не для меня. Я покупаю и продаю, делая все, что могу, чтобы приносить удовольствие. Для меня любовь — это желание служить, быть необходимым, нужным. Служить, помогать, направлять. Доставлять удовольствие, радость. И если вы дадите мне возможность объяснить вам все это наедине, то, я уверен, что мы найдем много интересных точек соприкосновения.
Мари произнесла едко:
— Я не склонна доверять этому проходимцу. По-моему, он пытается обтяпать дельце у нас за спиной. Но неужели этот глупец не понимает, что он имеет дело не с живой женщиной, а с Тормайлом?
Мари произнесла это тихо, но ее услышали все. Дарока посмотрел на Эрла, потом на Карна. Офицер откашлялся немного и хрипло сказал:
— Как исполняющий обязанности капитана, я несу ответственность и представляю интересы всех этих людей. Все переговоры должны идти через меня.
— Капитан?
— Да. Я член команды этого корабля. — Карн говорил усталым голосом; бессонные дни и болезненный принудительный сон давали себя знать. Он кивнул в сторону корабля, — назови свои условия и цену за наше освобождение.
Девушка улыбнулась в ответ, молодая и свежая, как летнее утро. Она чуть придвинулась к костру, слегка жмурясь в ярком пламени. Майенн с ожесточением вонзила свой деревянный кинжал в землю и резко произнесла:
— Нам прекрасно известна эта цена. Это существо хочет любым способом получить ответ на вопрос, что есть любовь. Любовь! — повторила она горько, — как можно объяснить этому планетарному мозгу, что это такое? Как можно научить любить планету?
— Это возможно, — мягко возразил Дарока, — если планета — твой дом.
Как Земля, подумалось Эрлу. Но это было не одно и то же, и Эрл прекрасно понимал это. Дарока просто играл словами, а у них сейчас не было времени для подобных семантических игр. Нет ничего удивительно в том, что Тормайл решил на этот раз появиться в женском обличье, думал Эрл. Эту форму он скопировал с той же легкостью, что и внешность Горлика. Эрл посмотрел на Майенн, с трудом сдерживающую свой гнев. Неужели Тормайл решил сыграть на ревности?
Вслух он произнес:
— Мы не склонны предаваться играм и развлечениям. Ты уже принял решение, Тормайл. Так скажи нам о нем.
— Ты так нетерпелив, Эрл?
— В наших прежних разговорах мы как-то говорили о жестокости. Держать людей в неведении, когда их судьбы зависят от твоего решения, по меньшей мере — негуманно.
— А любовь есть обратная сторона жестокости. Я это помню. А ты, Эрл, никогда бы не смог полюбить жестокого человека. — Она взглянула на Чома, — а что скажешь ты, Чом?
— Любовь, моя госпожа, не знает никаких условий и принципов. Я мог бы любить вас, даже задыхаясь в ваших объятиях.
Она чуть приподняла руки и стала приближаться к сидящим, а Чом вдруг направился ей навстречу, словно по ее воле, лишенный собственных желаний. Он, словно во сне, наступил ногой в костер, его фигуру окутал столб едкого дыма. В этом дыму две фигуры — мужская и женская — слились в объятии. Его толстые руки сжимали ее хрупкое тело, ее руки обвились вокруг его плеч.
