Константин Воронин - Действия с дробями (СИ)
- Золотой муж.
- Значит, первая брачная ночь удалась на славу?
Маша сделала лицо наивной деревенской дурочки и кокетливо-слащавым голоском спросила:
- Пупсичек, тебе хорошо со мной было? Тебе понравилось?
- Пять с плюсом, Машенька,- засмеялась Вика.
Маша и я встали на колени лицами друг к другу. Маша прижала оба кулачка один к другому, я обхватил эти кулачки своими ладонями и мы подняли руки вверх. Из этого огромного псевдокулака торчали четыре больших пальца.
- Во!- сказали в один голос.
- Вы это не репетировали?- спросила Вика.
- Как-то само собой получилось,- ответила Маша.
- Выходит, что вы стали единым целым.
- До единого целого нам тебя не хватает,- откликнулась Маша.
- Я иду, ребятушки. Всего три часика поспала и топаю дальше. Да и вы не больше спали. Пару раз заглядывала к вам и тут же стыдливо отводила глаза.
- Привыкай потихоньку...
- Хорошо. Но потихоньку. Потому, как я же - живой человек. И при виде вас мне хочется быть рядом, а не за полтыщи километров вдали.
Маша и я успели сходить в туалет и помыться под душем (порознь, только порознь, во избежание...), когда принесли завтрак.
- О, не только каша,- обрадовалась Маша.
Кроме двух тарелок с кашей и двух стаканов с соком, принесли полный кувшин с водой и большое блюдо с рыбой. Когда два ларда забирали пустой кувшин и тарелки из-под рыбы, я сказал им, чтобы до обеда не беспокоили. Они послушно поклонились и вышли. Мы позавтракали кашей и соком. Маша помыла в ванне тарелки и стаканы. Затем села на стул. Колени плотно сжаты, руки лежат на коленях. На лице - выражение благонравной пансионерки из монастыря.
Я знал, что за прошедшую ночь Маша преобразилась. Все её комплексы сгинули. Она стала сама собой - не Головастиком, не кривоногой худышкой и даже не Саблей. Она стала Машенькой. И сейчас передо мной сидел хитрый бесёнок - ничуть не хуже Вики. От такой позы и такого выражения лица, следует чего-то ждать. И...
- Мася хотит малёзеное,- тоненьким детским голоском пролопотала она.
- Не хотит, а хочет,- поправил я.
- Хоцет малёзеное.
- Где он тебе возьмёт мороженое?- изумилась Вика.
- Масе надо малёзеное. Мася узе галяцая и мокляя.
- Всё, Виченька. Конец сеанса связи. Надо ублажать капризную малышку...
- Поняла. Не краснеет, значит, больше?
- Ещё иногда случается,- вздохнула Маша, и они засмеялись.
- Я пока с Итой побеседую.
Занимался пожар.
Вика появилась, когда я и Маша озаботились физподготовкой. Решили, что физическую форму надо поддерживать всегда. И в плену. Точнее, а в плену - особенно.
Отжавшись сто раз от пола, я растягивался на шпагате. Маша стояла возле привинченного к полу стула, используя его как балетный станок, и рассказывала мне, размахивая руками и ногами:
- Бабушка повела меня в балетную школу. Там ужаснулись моей фигуре, но, попробуй, откажи внучке знаменитой балерины Вяземской. Говорят бабушке: "Вы же понимаете, что внучку Вашу на сцену никто не выпустит?"
"Пусть так,- говорит бабушка,- но она должна знать, что такое батман и плие. Она должна уметь хорошо танцевать". И я выучилась. При выпуске из школы, мне сказали: " Вы замечательно танцуете, но с Вашей внешностью..." Интересно, что бы они сказали теперь?
- Хочешь в балет?
- Нет, не хочу. Хочу рожать тебе детей и воспитывать их. Быть твоей женой - это самое прекрасное занятие на свете.
- Спасибо, Машенька!
- Молодцы, не ленитесь, не валяетесь, как тюлени на лежбище...
- О, Виченька! Всё идёшь? Передохни хоть немножко.
- Дойду, передохну. Я передохнУ, а ксанты передОхнут. Кстати, Маша, пришлось из-за тебя снять с себя трусики. Прицепила к рюкзачку, сохнут на ходу.
- Почему из-за меня?
- Заглянула к вам, прикинув, что вы уже давно должны отдыхать. И нарвалась на момент твоего сквиртинга. И тут же по ногам потекло. Да, думаю, и Мася мокляя и Вицька мокляя. Только у Маси малёзеное есть.
- Ничего, скоро и у тебя будет.
- Ой, скорее бы. Я по вам соскучилась очень. Видеть-то вижу, но ведь не потрогать... Машенька, ты не обидишься, если я с Серёжкой тет-а-тет поговорю?
- На обиженных воду возят. Это же твоё право. Ты такая же его жена, как и я. Только ты - со стажем, а я - новоиспечённая.
- Знаешь, Серёжка,- начала Вика,- я увидела тебя и Машу во время... И поняла, что у меня с тобой это совсем по-другому. Я боюсь, что стану для тебя давним другом, боевым товарищем, и только иногда ты будешь снисходить до постели.
- Стоп. Включи, пожалуйста, Машу в наш разговор.
- Но, Серёжа...
- Виченька, я тебя прошу. Иначе получится большая глупость.
- Хорошо, Маша нас слышит.
- Так вот, любимые и родные мои женщины. Я понимаю, что вас будет напрягать необычность нашей семьи. Одной семьи, а не двух семей, где на каждую женщину по полмужика. Ещё только первый день существования нашего семейства, а "тёрки" уже начались. Давайте сделаем так: Вика вытащит нас из города ксантов, мы сядем и в деталях, и подробностях обсудим, как будем жить дальше. А то сейчас Вика нас видит, а мы её - нет. И Маша ещё не научилась, как следует, мысленно разговаривать. Ждать осталось не так уж долго, потерпим. И на все тет-а-теты накладываю вето. За исключением того, когда вы обсуждаете между собой чисто женские дела. Вика, если тебе не хочется видеть, чем мы занимаемся на ложе, мы тебя будем заранее оповещать, чтобы ты какое-то время в нашу комнату не заглядывала. Вообще-то, с удивлением обнаружил, что в чём-то ты ещё совсем маленькая девочка. Так и хочется погладить тебя по рыженькой головушке и сказать: "Малыш, подожди немного и я всё тебе разъясню".
Вкратце всё. Dixi.
- Может, нам пока мораторий объявить?- Спросила Маша.
- Ты пять дней продержишься? Я - нет. Просто тебя изнасилую.
- Ты, что, Иванов, совсем там, в плену, чокнулся?- Поинтересовалась Вика,- что такую ахинею несёшь про изнасилование?!
- Я от тебя чокнусь, счастье моё!
- Вот и поговорили тихо, ласково, по-семейному,- сказала Маша, и мы все втроём рассмеялись, разряжая обстановку.
- Пойду я, прогуляюсь к адмиралу, погляжу, чем он дышит. Раньше, чем через два часа не появлюсь.
- Машенька, иди ко мне.
- Сначала в ванну, я вся потная.
- Вот именно. Я и хочу тебя потную.
- Это изврат.
- Почему? На ложе ты ведь тоже потеешь. Здесь такой же здоровый пот из здорового тела. Ты вся солёненькая.
- Как вяленая вобла?
- Машенька, не говори глупости. Я же после тебя не пью пиво. Вику я облизываю потную.
- Ой, я вспомнила, как ты ей в "Виктори" ногу целовал. Я так тогда ей завидовала.
Это было года два назад. Спецназ гулял в "Виктори". Вика сказала мне вслух:
- Серёжка, хватит тебе уже джина с тоником!
Я покорно согласился и кто-то из спецназовцев хихикнул: "А Счастливчик-то - подкаблучник!". Я парировал: " Не подкаблучник, а подпяточник. Я у неё не под каблуком, а под пяткой". "А какая разница?"
- Разница такая, что пыльный и грязный каблук целовать не будешь, а вот пятку - с удовольствием.
- Да, уж, прямо?!
- И прямо, и криво. Вика - ножку!
Вика под столом расстегнула босоножку, сняла беленький носочек, и, чуть отодвинув стул, водрузила босую ногу передо мной. Я взял её ступню обеими ладонями, приподнял вверх, что при Викиной растяжке труда не составило и поцеловал розовую гладкую пятку. Лизнул свод стопы, заставив Вику хихикнуть. По очереди поцеловал подушечку каждого из пальцев и ещё раз - пятку.
- Вот это да!- Восхищено сказала Алла Мудровская.
- Нога же потная,- не сдавался мой оппонент из "Гронмора".
- Во-первых, ноги у моей жены не потеют. Во-вторых, запах пота любимой женщины для меня приятней любых духов. Это запах здорового, чистого женского тела.
- Один-ноль, в пользу Иванова,- резюмировала Валя Зорина и её поддержали. Вика сидела гордая и счастливая.
- Теперь завидовать не будешь,- сказал я, укладывая Машу на ложе. Взял руками её ноги за щиколотки и поцеловал одну пятку, потом - другую. Перецеловал все пальцы на ногах, которые становились всё горячее.
- А теперь - необходимое и достаточное условие,- промолвил, разводя пятки в стороны.
- Люблю,- успела шепнуть Маша, прежде чем все слова оказались под замком.
Машины руки и ноги пламенными кольцами прижали меня к пылающей Маше. Расплавляясь в раскалённой магме Машиного тела, сквозь пелену жара, слышал всхлипывания: "Мой, мой... Сладость моя... Никому не отдам... Бери меня, бери... Родной... И сорвалась в стон: "Серё-ё-ёженька!!!".
В стоне слились безграничная нежность и безудержная страсть, бескрайняя любовь и бесконечное счастье, безмерное блаженство и беспредельная радость. От этого стона сердце моё, сжавшись в маленький тугой комок, в бешеном ритме пыталось проломить грудную клетку, прежде, чем разорваться на куски. Стон вёл за собой в бездну острого наслаждения, близкого к безумию. Не было сил этому противиться, так как стон заполнил всё моё существо. И вся Вселенная взорвалась в ответном стоне:
