Тимофей Калашников - Изнанка мира
— Кому в дурью башку такая идея стукнула? Ты соображаешь, кретин, что половина твоих гранат взорвется на ступеньках, не долетев до низа? А теперь подумай, что там останется? Эскалатор необходим в рабочем состоянии! Как тогда вообще вниз пройти? Ты, что ли, его починишь? — излил полковник свой гнев на бойца, а потом проворчал: — Ждите!
Боец кивнул и с той же поспешностью умчался обратно. Блицкриг грозил обернуться войной на истощение. Хотя даже при таком раскладе преимущество осталось бы на стороне Ганзы, катастрофические потери людей и ресурсов были абсолютно неприемлемы. Поэтому приказ главнокомандующего звучал однозначно: взять Комсомольскую с ходу и любой ценой. В случае неудачи полковнику оставалось одно: погибнуть, лично возглавив последнюю попытку штурма.
— Вот же идиоты… Вся надежда: Скиф и Упырь, — пробормотал уныло майор.
— Но мы и тут еще повоюем… Ты знаешь, чем мы от Тамерлана отличаемся? — спросил полковник, и глаза его блеснули. — Ничем!
* * *Ирина то и дело вскакивала и подбегала к двери своей камеры, прижимаясь ухом к стылому дереву: «Идет?.. Его шаги?..». И всякий раз, без сил уронив руки, отходила, едва сдерживая слезы досады, опускалась на матрас и закрывала глаза. Потом ей снова чудились шорохи в коридоре, но это было биение ее собственного сердца, отдающееся в ушах. Кирилл обещал подойти утром, к завтраку, но уже миновал ужин, а его все не было. Тюремщик грубо пихнул ей миску с холодным варевом и посмотрел особенно пристально:
— У-у, тварюга, радуешься небось… — злобно пробормотал он, поворачиваясь, чтобы уйти.
Это особенно встревожило девушку, потому что предположить, чему же она могла радоваться, не получалось никак. Ирина уже прочла всю гамму чувств: от предвкушения чуда освобождения и радостного ожидания своего спасителя до яростной ледяной злобы на себя, на Кирилла, на весь мир.
Конечно, надо отдать Кириллу должное: Зорин делал все, чтобы окружить свою будущую жену хоть каким-то комфортом. В камере теперь всегда горела свеча, а утром девушку отвели в умывалку, где был душ. Наконец-то она смогла, хотя и едва теплой водой, но зато с мылом, как следует отскрести с кожи грязь, которая уже давно скатывалась под пальцами в противные черные катышки. Расчесывая волосы и встряхивая головой, чтобы они быстрее высохли, девушка придирчиво рассматривала себя в маленькое зеркальце, которое ей принесли вместе с расческой, зубной щеткой и полотенцем. Разумеется, лицо немного осунулось, но зато его овал стал более плавным… Щеки чуть запали, но зато скулы казались выше… Кожа на крыльях изящного, чуть вздернутого носика начала слегка шелушиться, но в тусклом свете огарку это было вообще незаметно (впрочем, Ирина все равно слюнила палец и терла предательские чешуйки до тех пор, пока они полностью не исчезли). Тени, что залегли под серыми глазами, сделали ее взгляд даже привлекательнее, романтичнее, что ли, нежнее… Однако любовалась собой она недолго. По мере того как проходили часы, а Зорина все не было, в ее сердце стало закрадываться сомнение.
«Так ли уж он влюблен? — думала девушка, сжимая зеркальце в ладонях. — Может, я преувеличиваю свою неотразимость? Почему он так резко потерял ко мне всякий интерес? В этой чертовой камере кто хочешь уродкой станет! Но неужели я, такая опытная, умная, допустила ошибку с этим сосунком? Наверное, не стоило давать все и сразу. Наверное он, как и остальные мужчины, получив свое, исчез… Нет, такого просто не может быть! Никак не может быть! Он же ноги мне целовал! Конечно, же, любит. Просто с ним что-то случилось… Но разве нельзя хотя бы прислать записку?.. Неужели он не понимает, что я… А что, если ему плевать? Вдруг у него еще кто-то? И сейчас, любезничая с ней, мерзавец смеется надо мной, рассказывая, как дочка Лыкова плакала, когда он от нее уходил!.. Ну, погоди же, мальчик! Я тебе покажу, как надо мной издеваться. Я тебя так проучу, что мало не покажется! Будешь еще ползать на животе, умолять…» Она ясно представила себе, как тело Кирилла, еще по-мальчишески худое, скорчилось у ее ног, а белобрысая голова откинулась в жесте подчинения, обнажая шею — хочешь, укуси меня, любимая, только прости и прими назад… И как она, презрительно смеясь прямо в умоляющее лицо, отталкивает его обнимающие руки и перешагнет…
В этот момент Ирине показалось, что скрипнула дальняя дверь. Моментально приняв независимую позу, девушка гордо отвернулась к стене. Прошло несколько томительно-резиновых минут, но в камеру никто так и не вошел. И тут горькая правда со всей очевидностью встала перед Ириной: если Кирилл когда-нибудь придет, то проучить Зорина никак не получится. Напротив, придется внимательно, просяще заглядывать в его глаза и униженно соглашаться на любые условия, лишь бы только он помог ей выбраться на свободу из этого каменного мешка.
«Да, да… Я буду делать все, что он только захочет, — прорывался сквозь рыдания ее злой шепот. — Но я буду его ненавидеть всю жизнь, и очень скоро я отомщу… Он еще узнает, кто такая Ирина Лыкова… Он поймет, что со мной так нельзя поступать…»
* * *Потолок… высокий, брезентовый, болотного цвета… Это первое, что увидел Кирилл, открыв глаза. Он лежал… кажется, на кровати… Выстрелов не было. Мимо постоянно ходили, что-то роняли, опрокидывали и стонали… стонали… стонали… невыносимо… надрывно… громко… Нет! Кричали, издеваясь над ним, раздражая, не давая векам закрыться, чтобы снова утонуть в небытии… Юноша вздохнул и приподнялся на локтях. Голова ужасно кружилась, и стены тоже кружились, то наплывая, то опять удаляясь. Кирилл тряхнул головой, пытаясь разогнать дурноту, и тут же пожалел, что сделал это простое движение, так как его стало тошнить.
Громадная палатка госпиталя была заставлена койками, и ни одна из них не пустовала. По узким проходам то и дело бегали санитары. Как заведенные, они наклонялись над ранеными, раздавая воду, выносили ведра с испражнениями, уносили трупы. За занавеской трудились хирурги. Общее освещение госпиталя не могло состязаться со светом их «комнаты». Операционная светилась, будто светлячок. Кое-где на пологе даже виднелись контуры склоненных врачей, колдовавших над очередным пациентом. В палатке царила невыносимая духота и остро пахло медикаментами. Иногда «комната» погружалась в полумрак, что знаменовало конец операции. Санитары тут же хватались за носилки, чтобы очистить хирургический стол для следующего страдальца. Медсестры убирали помещение, смахивая ошметки плоти и костей в оцинкованные ведра, вытирали кровь. Хирург устало, но быстро курил и вновь брался за инструменты. Казалось, поток раненых не прерывался.
Кирилл прикрыл глаза рукой… Бинты?! Пальцы что-то нащупали выше лба, и его пронзила обжигающая боль. Точно, бинты!
— Значит, я тоже был ранен? — удивился Зорин. — Потому и попал сюда…
Снова закружилась голова. Над ним склонился санитар с кружкой.
— Где мой отец? Иван Зорин? — прохрипел юноша, с трудом выдавливая звуки из пересохшего горла.
— Не знаю, — паренек на мгновение запнулся, а потом пожал плечами. — Раненые здесь… а мертвых сложили в туннеле… Давай, попей немного, а то обезвоживание будет. Это для тебя плохо… Скажи, чего-нибудь еще надо?
— Сколько я уже тут? — спросил Кирилл после того, как сделал несколько глотков воды, которая удивительно освежила и прояснила сознание.
— Почти сутки. У тебя контузия сильная, сотрясение мозга и ожоги еще, так что не вставай. И скажи спасибо, что остальное цело. Если что-то захочешь, руку подними, кто-нибудь подойдет. Доктор сказал, еще два дня надо лежать.
— Как, два дня? Я не могу так долго! — воскликнул Кирилл, хватая медбрата за халат.
— Ну, чего ты? — парнишка сочувственно похлопал Зорина по руке. — Завтра утром посмотрят тебя, может, и раньше отпустят. А сейчас спи лучше, все равно паспорт твой в сейфе, а без документов дальше поста или патрульных не уйдешь. У нас же война, чрезвычайное положение! Постоянные проверки документов. Понимаешь?
Кирилл хотел было еще что-то спросить, но понял, что сейчас не до него, и отпустил санитара.
В попытках подняться прошло еще несколько часов. Из долетавших до него разговоров медперсонала и больных Кирилл узнал, что после их неудачного рейда были предприняты еще три попытки прорвать блокаду Комсомольской, но ни одна не увенчалась успехом. Поэтому, что там сейчас творится, никто не знал. Связь с «большим метро» так же прервалась, и, по сути, три станции Северной партячейки оказались изолированными, а понять, захвачена коммунистическая твердыня полностью или еще сопротивляется, было невозможно. И еще: на брезентовой стене рядом с операционной висел список здешних пациентов. Преодолевая головокружение и без малого держась за воздух, Зорин кое-как добрался до него и принялся водить по строкам пальцем. Листки были исписаны мелким кривым почерком, и часть фамилий была зачеркнута, но Ивана Зорина в списке не значилось.
