Михаил Ахманов - Путь на Юг
— Те, что братьев моих убили. И у тебя к ним счет, Эльс: твою родительницу они украли и продали в Ксаме, на рынке Катампы. Вовремя твой отец там очутился! А какими судьбами, в толк не возьму, — ваши айденские нобили в Катампу не ездят. Вражда у вас с Ксамом, смертельная вражда! В точности как у нас с длинноусыми!
— Что возьмем с их тел? — спросил один из молодых воинов.
— По обычаю, Хильд, по обычаю, как заповедал Грим. То, в чем есть железо, — стрелы, чели, ножи… Одежду и котомки их не трогать, пусть гниют вместе с трупами. — Вождь махнул своим людям, приказал: — Тархов тоже берите. И в путь! К вратам!
Теперь они ехали быстрее. Шаг тархов постепенно сделался шире, ровная иноходь перешла в галоп, удивлявший Одинцова своей стремительностью. Чтобы отвлечься от напряжения недавней схватки, он принялся размышлять об этих удивительных скакунах, казавшихся пришельцами с другой планеты. Паха, животные, похожие на крупных овец, которых везли на плоту для прокорма, были четвероногими, как и мелкие грызуны, встречавшиеся в степи; у птиц тоже были четыре конечности, две ноги и два крыла, а о людях уж и говорить не приходилось. Все, как на Земле, за исключением шестиногов… Если не считать фатра, странного приборчика, тархи, пожалуй, были самым удивительным, что попалось Одинцову на глаза. Они совсем не вписывались в местную экологию и в своем роде были такими же загадочными существами, как Древние, о которых рассказал Ильтар. Древние, летавшие по небу…
Пейзаж вокруг постепенно стал другим. На равнине, по которой мчался отряд, рощи уступили место длинным густым полосам леса, кое-где из земли торчали крупные валуны, след прокатившегося в незапамятную эпоху ледника. Тархи, не замедляя бега, огибали их, радостно пофыркивая — должно быть, чуяли, что дом близко. Опустив поводья и ссутулив плечи, Одинцов задремал, убаюканный мерной иноходью Баргузина. Привиделся ему стартовый зал, раструб нависшего над саркофагом колпака и хмурая морщинистая физиономия Виролайнена. Лицо его странным образом менялось, гримасничало, черты текли, словно чьи-то невидимые пальцы лепили маски из пластилина — одну, другую, третью… Виролайнен превратился в Шахова, потом — в Костю Ртищева, в Манжулу, и каждый из них в этом непрерывном потоке трансформаций делал один и тот же жест — грозил пальцем ему, Георгию Одинцову, и повторял одну и ту же фразу: «Ты должен вернуться!»
Но он не собирался возвращаться, во всяком случае, пока. Способ, которым это предстояло сделать, был надежно запечатан в памяти Одинцова; еще не скоро он приоткроет щелку между мирами, сквозь которую его разум скользнет обратно, на Землю, к телу, стынувшему в холоде саркофага.
— Рахи! Эй, хозяин, проснись! — Чос деликатно похлопал его по плечу. — Ты только посмотри! Ну и чудеса, клянусь благоволением Айдена!
Одинцов придержал скакуна, поднял голову и огляделся. Перед ним стеной высились горы. Они не походили на хребты и плоскогорья Земли, затерянной где-то во времени и пространстве; там, насколько он мог вспомнить, даже юные и самые крутые цепи, подобные Андам и Гималаям, начинались с предгорий. Там человек не сразу попадал в объятия каменных исполинов; сначала требовалось пересечь некую размытую границу, некую полосу постепенно меняющегося рельефа — увалы, холмики, холмы, горки предшествовали сиятельному и великолепному царству Гор.
Так было на Земле. Здесь же бурые и серые отвесные стены вставали прямо из мягкой плодородной почвы равнины. Казалось, какой-то геологический катаклизм выдавил остроконечные скалистые зубья из недр планеты, и они, мгновенно пронизав глину, песок и слой гумуса, вознеслись к небесам. Степь яркими зелеными языками лизала их подножия, то накатываясь на скалы колеблемой ветром травянистой волной, то покорно замирая в неподвижном и знойном послеполуденном воздухе. Утесы, испещренные вертикальными полосами промоин, тянулись вверх — молчаливые, безразличные, неприступные; ни деревце, ни куст, ни пучок травы не скрашивали их первобытной наготы. За первой шеренгой остроконечных пиков виднелась другая, за ней — третья; ряд за рядом воинство каменных исполинов шло в атаку на степь. Одинцов, потрясенный этим зрелищем, не сразу сообразил, что горы сравнительно невысоки — тысяча-полторы метров, не более.
Чос за его спиной шумно вздохнул.
— Чудеса! — Он завозился в седле, подтягивая висевшие по бокам мешки. — Крепость! Разбойникам, которых вы давеча прибили, в жизнь сюда не забраться! Ну а мы? Мы-то как перелезем через эту стену, мой господин?
— Разве ты не слышал слов Ильтара? Не перелезем, а проедем под ней.
— Так где же ворота? Где почетный караул? Где…
— Будут тебе и ворота, и караул, парень. — Подъехавший к ним Ильтар вытянул руку в сторону буро-серой гряды утесов. — Вон, видишь темную полоску? Там тоннель. Едем! — Вождь повернулся к Одинцову: — Держись прямо за мной, братец.
Его пегий скакун потрусил вперед. Одинцов тронулся следом; за ним, вытягиваясь цепочкой, ехали остальные всадники. До входа в тоннель было меньше половины километра, и неспешной рысью они преодолели это расстояние за две минуты. Зев подземного хода наплывал, приближался; теперь он ясно различимым контуром выделялся на буром фоне утеса. Он не был ни округлым, ни квадратным, как ожидал Одинцов, помня о таких же земных сооружениях. Здесь гладкую поверхность скалы рассекала щель — узкая, с ровными краями. Копыта тарха звонко зацокали по камню, и оба его всадника подняли глаза вверх, к плоскому своду, нависавшему над ними метрах в десяти. Ширина прохода была невелика — раскинув руки, Одинцов чуть-чуть не достал до стен.
Солнечный свет начал меркнуть. Позади грохотали копыта, гулкое эхо катилось по проходу, словно подталкивая огромных шестиногих скакунов к неведомой пропасти, мрачной преисподней, готовой поглотить весь их отряд. Однако ход закончился не провалом, не обрывом, а тупиком. Приподнявшись в стременах, Одинцов хотел разглядеть преграду, почти не видную из-за спин Ильтара и его напарника. Но вдруг торцевая стена, отливавшая в полутьме чуть заметным металлическим блеском, пошла вверх, а из открывшегося за ней пространства хлынули потоки света.
Копыта шестиногов загрохотали еще сильней; казалось, под их ногами лязгают плиты броневой стали. Одинцов в первый момент подумал, что отряд очутился под открытым небом — столь ярким был падавший сверху свет. Он моргнул и, помассировав пальцами глаза, поднял веки.
Они все еще находились в недрах горы, в обширном помещении с гладкими стенами, напоминавшем поставленный на плоскую грань гигантский цилиндр. Диаметр круглой арены, в центре которой сгрудились всадники, составлял не меньше сотни метров, и почти на столько же уходил ввысь потолок. Подняв голову в поисках источника света, Одинцов увидел, что им является верхняя грань цилиндра. Потолок испускал ровное немигающее сияние; он светился целиком, словно огромная круглая панель люминофора. Искусственный свет — и, похоже, электрический? В этом мире, едва переступившем грань средневековья? Брови Одинцова полезли вверх, лоб пошел морщинами.
Затем он опустил взгляд ниже и увидел широкий кольцевой балкон, опоясывающий зал по кругу на высоте пятиэтажного дома. Там стояла дюжина воинов с арбалетами в руках. Он заметил, что стражи рассредоточились по всей длине балкона, и теперь с любой стороны на их отряд смотрели блестящие наконечники стрел. Разумная предосторожность, решил Одинцов, вспоминая атаку длинноусых. В этом замкнутом пространстве арбалетчики могли уничтожить сотню врагов за пять минут.
Военный вождь поднял руку.
— Едет Ильтар Тяжелая Рука из Батры со своими воинами, — громко произнес он.
— Вижу, друг Ильтар, и приветствую тебя на земле Дома Карот, — звучным голосом ответил один из стрелков. Он стоял на балконе слева от ворот, через которые люди Ильтара попали на арену; оглянувшись, Одинцов увидел, что тоннель позади них уже перекрыт массивной плитой. — Была ли благополучной твоя дорога?
— Да, хвала Семи Ветрам! Сегодня в полдень мы взяли жизни шестерых саранчей, не потеряв ни единого воина. Но это мелочь, о которой и поминать не стоит… Главное, я встретил брата!
Человек на балконе сделал какой-то неуловимый жест, и стрелки с арбалетами исчезли. Потом он спросил:
— Разве всех твоих братьев не унес Грим, черный ветер битв и смерти?
— Унес, — печально подтвердил Ильтар, и тут же лицо его расцвело в улыбке. — Но это новый брат, пришедший из-за моря. Наши матери были сестрами.
— И где же он, Тяжелая Рука?
— Здесь, рядом со мной. Имя его Эльс, а прозвище — Перерубивший Рукоять Челя.
— Я слышал об этом поединке. — Человек перегнулся через перила, всматриваясь в лицо Одинцова. Кажется, то, что он увидел, ему понравилось; махнув рукой, он произнес: — Я, Страж Врат, приветствую тебя на пороге нашего Дома. Пусть Крод дует тебе в правое ухо, а Майр — в левое!
