Василий Головачёв - Катарсис. Том 2
— Роль СТОКК в этом плане?
— Твоя служба контроля будет «глазами и ушами» Революции, — трезвым голосом проговорил Винсент Аркадьевич. — Мы должны знать о своих врагах все! Наши системы должны быть внедрены в армию, во все финансовые институты, в правительственные структуры! Чтобы разрушить культуру, систему образования, науку, мы внедрили туда… — Валягин осекся, прижал палец к губам. — С-с-с! Это секретная информация. Тебе достаточно знать, что мы создали оружие на основе формирования искаженных систем ценностей, чего, кстати, очень боится церковь. — Валягин хихикнул. — И это оружие работает! Но твоя задача поскромней — контроль. Тотальный контроль «криминала»! — Он снова хихикнул. — Знали бы премьер с президентом, что на самом деле контролирует их детище и с кем борется созданная ими общегосударственная система антитеррора. Что ты еще хотел узнать?
— Кто финансирует СТОКК? Нам не хватает средств.
— Дай заявку, средства будут. А кто финансирует службу, пусть тебя не волнует. Есть спонсоры за рубежом… да и у нас появились.
Зазвонил мобильный телефон, лежащий на рабочем столе хозяина.
Валягин встал, подошел к столу, поднес трубку к уху, махнул Мережковскому: иди.
Архип Иванович вышел из кабинета и только в коридоре вздохнул с облегчением, расправил плечи. Во время беседы его не покидало ощущение, что за ними внимательно наблюдают чьи-то глаза. Причем нечеловеческие.
Жуковка
КРУТОВ
Обедал Егор у дядьки Ивана и не преминул попросить у него «ерофеича»; настой рекомендовалось пить по каплям, но регулярно, что способствовало повышению тонуса и расширению зоны ментального видения. Однако «ерофеич» на сей раз понадобился Крутову для Лизы, которая стала потихоньку приходить в себя. А начался процесс выздоровления с момента, когда Егор три дня назад передал ей оберег-талисман Марии. Сцену эту он помнил до сих пор.
В тот вечер он приехал домой поздно, надеясь, что жена уже спит, но Лиза сидела на освещенной торшером веранде, кутаясь в плед, и Крутову пришлось приложить немало душевных усилий, чтобы выглядеть естественным и спокойным. Пожелав бабе Аксинье, которая тихонько приглядывала за больной, покойной ночи, Егор зашел на веранду, опустился перед Елизаветой на корточки, заглядывая ей в глаза.
— Чего не спишь, подруга дней моих суровых?
— Тебя жду, — откликнулась Лиза едва слышно. — Ты задержался…
— Мария приезжала, подарок от бабы Евдокии тебе привезла. — Егор достал из кармана серебряный кругляш талисмана, положил в руку жене и вздрогнул, пораженный ее реакцией.
Рука Лизы задрожала, пальцы свело, как от электрического разряда, глаза расширились, в них протаяли трагическое изумление, недоверие и возмущение. Она поднесла талисман к глазам, перевела взгляд на Егора, и был этот взгляд таким красноречивым, всеобъемлющим, понимающим, строгим, что Крутов готов бы провалиться сквозь землю от стыда, внезапно прозревая, что Лиза каким-то образом увидела, что произошло между ним и Марией.
— Ты… ее?.. — прошептала она почти беззвучно.
— Я люблю тебя! — глухо сказал он, прижимая запылавшее лицо к ее коленям. — Не знаю, как это случилось… как взрыв! Если сможешь — прости!
Елизавета выронила талисман, глядя перед собой черными глазами, запустила пальцы в волосы Егора, покачала головой.
— Она красивая и сильная… и несчастная…
Крутов поднял голову, но слез в глазах жены не увидел, она уже снова ушла в свой нереальный мирок, где жили призраки и тени воспоминаний. Что она имела в виду, говоря о Марии: «несчастная», — Егор не понял.
Однако с тех пор поведение Лизы изменилось. Талисман чудесным образом подействовал на ее состояние, она стала больше двигаться, гулять по саду одна, греться на солнце, психика ее медленно начала восстанавливаться. Правда, на мужа она по-прежнему почти не обращала внимания, но Крутов терпел, понимая, что встряска, полученная Лизой при передаче оберега, не прошла для нее бесследно и что, возможно, это был единственный способ — возбудить ее ревность и тем самым вывести ее из подавленного состояния. Способ был жестокий, но действенный, как признался сам себе Крутов, и все было бы хорошо, не послужи он сам «психическим раздражителем». Талисман же Марии, как узнал Егор у матери Елизаветы, назывался «Вера-Надежда-Любовь» и служил символом верности.
Конечно, муки сомнений продолжали терзать душу полковника, он не знал, чем закончится процесс восстановления Елизаветы, захочет ли она простить его, уйдет от него или нет, но вернуть ничего не мог, да и не хотел, поэтому терпеливо ждал и ухаживал за женой, как мог, если она впрямую не отвергала его ухаживаний.
«Ерофеич» Лизе помогал. После употребления травяного настоя она на короткие мгновения становилась прежней, забывала о своей болезни и с удивлением начинала осматриваться, будто не понимая, как сюда попала. Затем ее взгляд падал на Егора, происходило нечто вроде «короткого замыкания», глаза молодой женщины чернели, проваливались в себя, заполнялись слезами, и она снова уходила в тишину и безразличие. Заметив это, Осип даже спросил у Егора:
— Что за кошка между вами пробежала? Аль обидел чем?
Крутов пожал плечами, не желая объясняться с дедом по поводу обид жены. Главным в данный момент было то, что Лиза выздоравливает.
— Может, ты себе в Жуковке кралю нашел? — продолжал допытываться Осип. — Ежели узнаю — ноги повыдергиваю! Муж хоть не гож, а чужая — не трожь!
Егор улыбнулся.
— Нету у меня крали, старик. Лиза — единственная!
— Смотри!
Перед отъездом в Жуковку Осип снова подошел к Егору.
— Я тут Борьку Мокшина с дружками встрел.
Крутов насторожился.
— Когда это было? Без меня?
— Вчера это было, ты еще не приехал с работы. Мимо он шел, увидел меня, остановился, поманил пальцем. Ну, я подошел, не отвалятся ноги-то, а он смотрит мне в глаза, ехидненько так, гаденько, будто знает что-то непотребное, и говорит: «Передай своему племяшу, что он сильно рискует Лизкиным здоровьем. Пока он пацанов натаскивает, с ней может что угодно произойти».
Кровь бросилась Крутову в лицо.
— Он так и сказал?
— Так и сказал. Поганый человек, баламут, чего с него возьмешь. Но ты не переживай, я с Лизки глаз не спущаю.
— Где он сейчас?
— Уехал с утра, в Жуковку покатил.
Разговор этот произошел в четверг перед обедом, а в пятницу Осип сообщил, что на машину фермеров Константина Яковлевича, везущую мясо и куриные яйца на жуковский рынок, напали по дороге «экспроприаторы» Мокшина. Прокололи колеса «бычку», отобрали мясо, яйца, масло, попытавшихся защитить свое добро мужиков избили, а водителю даже сломали руку.
— Такие вот пироги… — сказал Осип, кряхтя и отводя глаза. — Лучше бы ты не вмешивался в наши житейские истории, только хуже сделал. Так они хоть копейки, но платили, а то отняли ни за грош, да еще пригрозили.
— В милицию твой шурин обращался?
— Да какая милиция, — махнул рукой Осип. — Свяжешься — себе же дороже обойдется. У Борьки сам Казанова, начальник жуковской милиции, в дружках, о чем говорить?
— Передай Яковлевичу, пусть завтра собирает еще машину, я сам с ними поеду. И слух надо бы распустить, что, мол, в Брянск продукты повезет.
— Не согласится он.
— Уговори, я слово даю, что на сей раз все будет иначе. Не тронут его ферму больше.
Поворчав, старик ушел, а Егор начал собираться с визитом к Мокшину, который, судя по слухам, имел уже по крайней мере четыре дома в разных концах района, не считая квартиры в Жуковке. Туда Крутов и направился, преодолев внутренний раздрай чувств: с одной стороны, жутко не хотелось начинать войну в защиту справедливости, тем более что Мария советовала не создавать открытых инцидентов, отрицательно оцениваемых волхвами Предиктора, с другой стороны, он обещал мужикам помочь и не мог бросить дело на полпути, с третьей — он был убежден, что зло не должно торжествовать на земле, кто бы ни был его носителем.
И еще одно обстоятельство не давало Крутову покоя. По словам Марии, его ждало задание выйти на бывшего мужа Елизаветы, а как это сделать, не потеряв лица, а главное — чести, он пока не знал.
Борис Мокшин имел трехкомнатную квартиру улучшенной планировки в недавно построенном двенадцатиэтажном здании прямо напротив вокзала, по другую сторону железнодорожной линии. Крутов подъехал к дому около девяти часов вечера, изучил двор, подъезды к нему, все еще прикидывая методы воздействия на младшего Мокшина, и стал ждать появления «главного экспроприатора» района, вольготно устроившегося на брянской земле благодаря связям брата, собственной хватке, наглости и возможности купить поддержку властей. Внутреннее чутье подсказывало, что Борис еще не приезжал, но скоро должен появиться.
