Василий Головачев - Война HAARP‑2
Сначала завернул к Вавиным, поздоровался с Александром Васильевичем, обнял Шурочку, вкусно пахнущую свежим хлебом; недавно Вавины построили на своей территории махонькую пекарню. Отпускать его не хотели, пришлось вкратце рассказать им о своём житье-бытье в Королёве. Пообещав к семи прийти в баньку, он добрался-таки до своего старого дома и встретил телохранителя деда.
– Стёпа, как дела?
– Нормально, устроился, – доложил молодой человек, прогуливаясь вдоль забора. – Дом у вас приятный, буду спать в малой спальне… если не помешаю.
– Не помешаешь. Где служил?
– Да где я только не служил, – уклончиво ответил телохранитель деда. – Кавказ, Белоруссия, Прибалтика.
– Украина?
– Новороссия.
– Разведка? ДРГ?
Степан стеснительно улыбнулся, и Афанасий понял, что парень, скорее всего, был бойцом диверсионно-разведывательной группы, выполнявшей особые задания руководства ГРУ за рубежом.
– Тебе сколько стукнуло?
– Двадцать девять.
– Тю, так мы практически одногодки! А выглядишь ты как студент-ботаник.
– Это плохо?
– Это хорошо. Никто не будет брать тебя в расчёт. Ну, осматривайся. – Афанасий прошёл в дом.
Уже смеркалось, когда он выбрался во двор и нашёл деда вместе с дядей Дуни в любимом сарае.
Геннадий Терентьевич копался в своих шкафчиках, перекладывал какие-то инструменты, детали, самоделки, дядя Миша тараторил, рассказывая последние местные новости.
– Семёныч тележку самоходящую сотворил, хвастает – скоро на ней на Марс полетит. Людка, дочка Вовки Чемериса, замуж собралась.
– Так она ж вроде уже была замужем?
– Так что? В четвёртый раз собирается, нравится ей свадьбы играть.
– За кого? – невнятно спросил Геннадий Терентьевич, чихая.
– За какого-то минижера из Костромы, видный такой, пузатый только.
– Может, менеджера? – весело поправил Михаила Афанасий.
– Да бог его ведает, может, и менеджера, – махнул рукой сухонький белобрысый Ходченков. – Сейчас таких профессий понавыдумывали, что не выговоришь.
– Мерчандайзер.
– Во-во, дайзер, туды его в качель. А правда, Афоня, что в Москве машины без водителя ездят?
– Пока ещё нет, – засмеялся Афанасий. – Хотя уже близок час, когда поедут автомат-такси. Нынешние новые авто снабжаются особой компьютеризированной системой «кар‑2‑кар», анализирующей обстановку на дорогах и предупреждающей столкновения. Машина сама тормозит, поворачивает, останавливается, паркуется, если надо, связывается с другими авто по вай-фай. А в «Мерседесы» вообще встраиваются автопилоты. Система называется «Стиринг Ассист»[8], она позволяет компьютеру миновать пробки по заданному маршруту и работает на скоростях до ста сорока километров в час. Так что недалеко уже до полной автоматизации движения.
– А в твоей машине этот «ассис» есть?
– Нету, «Скарабею» моему четыре года, тогда ещё компы были попроще. Дед, когда в баню пойдёшь?
– После ужина.
– У нас поужинаете, – заспешил дядя Миша.
– Нет, Вавины обидятся, они нас пригласили, причём всех, и вас тоже. Шурочка уже оккупировала кухню, готовит что-то вкусное.
– Ладно, я только за.
Афанасий вышел в огород, заметил аккуратно проведенные грядки – остался ряд капусты, столкнулся со Степаном, задумчиво разглядывающим забор вокруг участка Геннадия Терентьевича, дом и пристройки. Забор был старый, дощатый, потемневший от времени и непогоды, и выглядел жалко. Любую его доску можно было легко вышибить толчком ладони.
Они переглянулись.
– Не крепость, – показал свою специфическую улыбку телохранитель.
– Это уж точно, – согласился Афанасий, бросив критический взгляд на щели в заборе; внезапный порыв холодного ветра – в почти полном безветрии, погода стояла октябрьская, чисто осенняя, промозглая, сырая, но ветра не было – заставил его поджаться.
Но он постарался выглядеть уверенно-оптимистичным.
– Здесь все так живут – открыто. Но если что заметишь…
– Обязательно, товарищ полковник.
Афанасий, повернувшийся, чтобы уйти, не удержался от любопытства:
– Звёзды или полосы? – Имелись в виду офицерские погоны или сержантские лычки.
– Майор.
Афанасий присвистнул, сунул руку парню.
– Тогда я спокоен.
На том и разошлись. Степан побрёл вокруг дома, Афанасий в дом, переоделся, размышляя о прикрытии деда (майоры-телохранители служили только в элитной бригаде охраны высших должностных лиц, и прикрытие деду дали серьёзнее некуда), взял привезённые из Москвы продукты, бутылку «Саперави», торт «Наполеон», и с лёгкой душой направился к Ходченковым.
Дуня сидела в светлице и разговаривала с соседками, самой молодой из которых было далеко за семьдесят. Увидев мужа, она торопливо вскочила (он понял – терпела изо всех сил) и радостно заявила, что готова к походу.
– Здрасьте, – по-светски шаркнул он ножкой, пытаясь вспомнить, какая соседка где живёт. – Забираю свою жёнушку, нас уже ждут.
Его оглядели с любопытством, но Афанасий не дал женщинам шанса начать задавать вопросы, взял жену под руку и утащил на улицу.
Ужин у Вавиных начался весело.
Александр Васильевич шутил, рассказывал анекдоты, взялся положить руку Афанасия (сошлись на ничьей, хотя Афанасий мог победить почти без усилий), пришла дочь Вавиных Тома, потом заявились соседи – Митрофан и Борис, прозванный Бородой, выпили самогоночки, наелись пирогов с капустой и грибами, приготовленных Шурочкой, занялись тыквой, фаршированной мясом, и Афанасий поверил, что жизнь в данный конкретный момент времени удалась.
– Бесподобное блюдо! – заявил он, вытирая вспотевшее лицо. – Как вы это делаете? Не думал, что из тыквы можно приготовить такую вкуснятину!
– Ничего себе особенного, – засмущалась довольная хозяйка. – Говядинка свежая, лук, морковка, вареная фасоль, кабачок…
– Болгарский перец, чеснок, помидоры, – закончил Вавин, довольный не меньше жены, – всё своё, чистое, аки слеза, без ГМО и консервантов, гарантируем.
– И тыква?
– Сначала все ингриденты обжариваются на сковородке, потом тушатся в тыкве.
– Запиши рецепт, – посмотрел он на Дуню.
– Я его знаю, – рассмеялась девушка; у неё сияли глаза, она была счастлива, красивая до умопомрачения, на неё засматривались и Шурочка, и Тамара, и заскочившая на огонёк Людмила, и хотелось долго сидеть в приятной компании, перед которой не надо было умничать и следить за языком, корчить из себя значимого мужика.
– А теперь в баню… – начал Афанасий.
Дверь в хату со стуком отворилась, и на пороге возник Олег.
– А вот и я! Не ждали?
Слова застряли в горле. Родившееся удивление и недоумение превратились в неприятие и злость, но усилием воли Афанасий потушил костёр негативных эмоций, вспыхнувший в душе.
– Картина маслом… ты же заболел?
– Выздоровел уже, – беззаботно отмахнулся майор, одетый в сногсшибательной красоты серебристую куртку с чёрными меховыми рукавами. Он нашёл глазами Дуню, широко улыбнулся, подскочил к столу, протянул ей красную розу, не здороваясь ни с кем и не обращая внимания на женщин за столом. – Это тебе. Не сердись, я же соскучился.
Слегка окосевший от самогонки Вавин полез его обнимать. Подошла и Шурочка, предложила присоединиться.
Афанасий поймал смущённо-сочувственный взгляд Дуни, приподнял бровь.
– Ты готова? Пошли-ка в баньку. – Он перевёл взгляд на Олега: – А ты пока тут устраивайся, тыковки испробуй.
Олег хотел что-то сказать, но Афанасий похлопал его по плечу и продефилировал мимо, обняв Дуню за плечи.
Не разговаривая, разделись, завернулись в простыни, залезли в парилку. Дуня притихла, и о чём она думает, понять было трудно, хотя Афанасий надеялся, что их чувства взаимны либо дополняют друг друга.
– Сердишься, Фаня? – тихо поинтересовалась девушка.
Он не выдержал, засмеялся.
– Душа моя, я уже отвечал на этот вопрос, прими к сведению: ты стоишь совсем других чувств!
– И не ревнуешь?
– Абсолютно! Потому что я мгновенно узнаю, если ты меня разлюбишь. Давай вообще не обращать внимания на такие неожиданности. Не хватало, чтобы мы расстраивались по мелкому поводу.
– Олег – мелкий повод? – улыбнулась она.
– Метр семьдесят, конечно, мелкий.
– Мне его жалко…
– Правда? – подозрительно спросил он.
Дуня распахнула глаза, увидела его косую физиономию, нашла губы…
Дышать стало трудней… и легче.
– Как поговорила с соседками?
– Да всё о похоронах говорили, – смутилась Дуня. – Бабушка Митрохина умерла, ей девяносто стукнуло.
– Пожила бабушка.
– Тётя Катя в семьдесят девять умерла, Александр Павлович в шестьдесят шесть.
– Ну, это неизбежный процесс, старые уходят.
– Молодые тоже. Витя Монахов молодой был совсем, умер в сорок с хвостиком.
