Елена Звёздная - Дочь воина, или Кадеты не сдаются
– Не стоит кричать об этом, – медленно, растягивая слова, произнес отец. – Если твоя нетронутость будет предана огласке, я буду вынужден отдать тебя Нрого.
– Меня сейчас просто стошнит, – честно призналась я, разворачиваясь и планируя свалить отсюда подальше.
В идеале вообще с корабля.
А кстати! Хорошая идея.
– Киран, мне не нравится выражение твоего лица, – произнес папандр.
В каюту меня сопроводило трое воинов. От их липких, неприятных взглядов хотелось почесаться, а потом и помыться. И едва я вошла к себе, с наслаждением захлопнула дверь. Затем долго и прочувствованно ругалась и пошла мыться.
Стоя под ледяной водой, старалась не думать, просто не думать обо всем этом. Потому что при одной мысли злость не закипала, она клокотать в душе начинала. Ненавижу!
Я никого не хотела больше видеть сегодня, но, когда вышла из душа, узрела отца, восседающего на стуле. Едва успела поплотнее в полотенце замотаться.
– Киран, – рокочущий голос словно заполнил все пространство моей каюты, – ты недопустимо повела себя с воином шестой руки МакОратом.
Стою и молчу… Ручейки воды от мокрых волос стекают вниз по спине. Надо было бы режим сушки включить в душе, но не люблю следующего за этим ощущения сухости на коже и предпочитаю вытираться сама. Вот и стою.
– Дочь слышит мои слова? – вопросил хассар.
– Да, – отвечаю, едва сдерживая ярость.
Отца мое мокрое состояние ничуть не озаботило. Ну как же – воспитательным процессом занялся, впервые за восемнадцать лет.
– Ты должна знать – воины Иристана отличаются… темпераментом, – начал отче. – Он мог не сдержаться и коснуться тебя. В этом случае я убил бы воина и наказал тебя.
Даже так… как любопытно. Но продолжаю молчать.
– Ты более не покинешь каюту.
Кивнув, шмыгнула носом, так как прохладненько уже – стою-то мокрая.
– И будешь молчать в присутствии воинов!
Пришлось опять кивнуть.
– Отдыхай! – Сие было последнее слово в беседе дочери и отца.
После его ухода у меня отрубило связь на сейре – сомневаюсь, что случайно.
За ужином я распила бутылочку красного дорогого вина и после половину ночи жаловалась зюзе, вторую половину звала Ихтиандра. Не пришел.
* * *Третий день я провела в одиночестве, упиваясь жалостью к себе, любимой, и чтением книг об устройстве первобытно-патриархальных обществ. После ознакомления с очередным отсталым госустройством снова предавалась жалости к самой себе. Наутро дня четвертого в дверь постучали. Воины теперь постоянно стучали, после чего спрашивали разрешения войти. На меня они старались вообще не смотреть, что наталкивало на размышления о папочкиной крутости. Однако мне было искренне плевать, насколько он крут, и, откровенно говоря, нравилось доводить воинов. И потому, откинув край одеяла так, чтобы открыть одну ножку, войти разрешила.
Три суровых воина вошли и оторопели. Я невинно покачала обнаженной ножкой. Воины разом посмотрели мне в глаза. Не знаю, почему, они все время чего-то ждали, но не получали от меня никаких объяснений и заводились от этого еще сильнее, практически пожирая меня глазами. Правильно – трогать-то меня нельзя, папандр убьет.
– Мы на подлете… – наконец выдал один из пришельцев.
После чего меня оставили наедине с завтраком. Завтрак выглядел не особо аппетитно – никогда не любила овсянку, – но все равно был съеден.
Пока ела, все думала, что же надеть. Завтракала я в пижамном костюмчике, так как не ждала никого.
Зря.
В двери постучали, затем без разрешения войти в каюту ввалился папашкин любимчик.
– Дьяр, – поприветствовала я брательника.
Тар-эн застыл на пороге, разглядывая меня, облаченную в короткий топик и хлопковые шортики.
– На себя бы посмотрел, – буркнула я, намекая на его обнаженность до пояса.
Воин сузил глаза и мрачно произнес:
– Я выгляжу в соответствии с традициями Иристана.
– Да? – Закинув ногу на ногу, молча осмотрела тар-эна, после чего невинно поинтересовалась: – У вас все полуголыми шляются?
Оторвав взгляд от моих ног, Дьяр неожиданно резким движением закрыл дверь. Мне это сразу не понравилось. А затем тар-эн плавно шагнул ко мне, заставляя возрадоваться, что между нами высится стол. Но воина это ничуть не обеспокоило. Подойдя к столу вплотную, он оперся на него могучими руками и медленно, не отрывая взгляда от моих глаз, склонился к моему лицу.
Пауза. Дьяр взирает на меня сверху, я отвечаю ему спокойным взглядом, вынужденная запрокинуть голову. Он опускает голову еще на несколько сантиметров, и вот теперь я вполне обоснованно могла дать ему по морде – границы тар-эн все же перешел. Но жду, исключительно из любопытства. И ожидание было вознаграждено:
– Ты не реагируешь, – произнес воин, практически касаясь моего рта губами.
– А на что я должна реагировать? – спросила, чуть отклонившись, неприятно было.
Дальше произошло неприятное – Дьяр сдурел! Одна его рука вдруг метнулась, хватая меня за волосы, и, рванув на себя, воин заставил прижаться к его губам. Я дернулась – бесполезно. Следующим моим действием стала имитация рвотного позыва – отпустил сразу. Но не отпрянул, продолжая сжимать волосы на затылке.
– Не реагируешь, – хрипло произнес воин.
– Убери руки, ген бракованный, – прошипела я.
Убрал.
Я вскочила, но стоило ему выпрямиться, и Дьяр снова получил преимущество в росте. Урод! И, видя мою ярость, тихо рассмеялся, затем так же хрипло произнес:
– Строптивая и неприступная Киран.
Вот урод!
– Мерзкий и отвратительный Дьяр, – в тон ему ответила я.
Тар-эн стал дышать еще тяжелее, фактически пожирая меня глазами, по его губам змеилась пошлая ухмылка, мышцы заметно напряглись. А у меня нарастающая паника. Дикая, и знобит от страха, и… И тут я вспоминаю папочкины слова и понимаю, что Дьяр ничего, абсолютно ничего мне не сделает.
Я выпрямилась, тряхнула полураспустившейся за время сна косой, облизнула губы, невинно поправила топик и после этого бросила лукавый взгляд на Дьяра. Воин застыл. Улыбок больше не наблюдалось, мышцы проступили явственнее, на висках капельки пота.
– А знаешь, – я прикоснулась пальцами к губам, – у тебя очень… – эпитет подобрать было сложно, но вроде как у них тут все на силе помешаны, так что… – У тебя очень сильные губы, – прошептала я.
Воин сжал кулаки, напряжение достигло предела.
– Такие сильные, – продолжала искушать я, – такие… мм… властные…
В следующее мгновение Дьяр развернулся и вышел из моей каюты, едва не снеся дверь. А я, запрокинув голову, пыталась удержать слезы, не позволяя им выкатиться из глаз… Не хватало, чтобы эти уроды догадались, что довели меня. Не дождутся.
А потом, успокоившись, я задумалась о случившемся. Поняла главное – у тар-эн явные проблемы с самоконтролем. То есть пока другие теряют контроль над своими эмоциями – это нормально, к этому воины привыкли, а вот сами не выносят собственных конфликтов между разумом и эмоциями. Уроды! И планетка у них уродская. И…
Дверь повторно распахнулась без стука. Вошел отец – как и Дьяр, в состоянии полуобнаженности, на руках широкие браслеты, обхватывающие руку от запястья и почти до локтя, на шее какой-то массивный медальон, черные прямые, как и у меня, волосы распущены.
Заметив мой удивленный взгляд, папандр пояснил:
– Традиции Иристана, Киран. Воин, возвращаясь домой, должен быть открыт, демонстрируя добрые намерения и доверие.
Это как?
– То есть на тебе сейчас нет оружия? – предположила я.
Хассар коснулся массивного браслета на правой руке, и произошло невероятное – черная сталь густой смолой сползла на его раскрытую ладонь, чтобы через миг обратиться коротким мечом с остро заточенными краями. Отче крутанул оружие, вернул в исходное положение, и я проследила за обратной трансформацией меча в браслет.
– Тар-эн всегда носит оружие, – как аксиому, произнес отец.
Я не хочу на эту планету! Она меня уже пугает! Я…
– Дочь должна выглядеть скромно, – еще одна аксиома от папандра. – Пять минут. За тобой придут воины.
И мой родитель оставил меня одну. Хотя нет, нас было двое – я и ужас. Ужасу тоже было страшно, и он тоже не хотел на Иристан. Но нашим мнением никто не интересовался.
А потом я вспомнила, что пора стать очень плохой девочкой. В конце концов, надо оправдать папандрово: «Ты распущенная, невоспитанная, безголовая, наглая, эгоистичная и не контролируешь собственные желания».
И, раскрывая свои чемоданы, я искала что-то длинное, но развратное и этот разврат прикрывающее. С цветом определилась сразу – красный. Во-первых, у меня есть красные туфли на высоченном каблуке, а во-вторых – это самый вызывающий из всех цветов. К тому же у меня где-то было именно ярко-алое платье в пол. Нашла. Под чемоданом диверсанта, кстати. Платье было потрясающее: длинное, закрытое, с длинными рукавами и воротом под шею, но такое обтягивающее, что мужская фантазия гибла еще на подлете. Правда, имелись сомнения, что отче меня в таком наряде выпустит, но на случай временной маскировки у меня отыскалось алое парео. Белье под все это я выбрала черное, черные же были и чулки, ногти остались алые, губы – в тон к платью, ресницы красила долго и основательно.
