Бездушный - Владимир Анатольевич Тимофеев
Я лично с этим никогда и не спорил. Наводить макияж действительно дольше, чем бриться, а если ещё и причёску добавить, и вечные терзания разума «что сегодня надеть», разница между сильным и слабым полом в размере преодолеваемых трудностей становится вообще несопоставимой...
Полностью сохранить всё в тайне нам, ясное дело, не удалось. Но если раньше на наши «невинные шалости» другие смотрели, в общем-то, снисходительно (ну, нравятся эти двое друг другу, что теперь с ними сделаешь), то сегодня, по мнению некоторых, это становилось проблемой.
На исходе первой недели нашего пребывания в Пустограде меня «отловил» Аршаф и без обиняков заявил:
— Слушай, старшой. Это конечно не моё дело, но я бы на твоём месте поостерёгся.
— Чего?
— Ну... — «вор» внезапно смутился, — того, что вы с Рей... соревнуетесь.
— В чём?
— Кто кого изведёт. Тебе-то, может, и невдомёк, но другие-то не слепые, видят. На вас на обоих уже лица нет, только тени остались. Раньше-то ладно, а что сейчас? В могилу друг друга сведёте, что тогда делать будем? Ну, в смысле, с Империей. Как её без тебя побеждать-то?
— А если без Рейны?
— Без неё тоже, — мотнул головой Аршаф. — Просто она... — он ненадолго задумался, — если что-то решила, то пока своего не добьётся, не остановится. Уж я-то знаю.
Честно сказать, его последняя фраза мне совсем не понравилась.
Даже какая-то ревность вдруг появилась...
Впрочем, как появилась, так сразу же и ушла. Мы с Рей никаких претензий друг другу не предъявляли, тем более, по поводу прошлого. Да и потом, было там что-нибудь или нет, а если и было, то с кем, и при чём тут Аршаф — какая, в сущности, разница?
Главное, что происходит здесь и сейчас. В этом мой собеседник прав на двести процентов.
И если убрать за скобки наши с Рей отношения, то здесь и сейчас ситуация складывалась, действительно, любопытная.
Как и предполагалось, беженцы из тех мест, куда добрались имперцы, появились у нас день назад. Оборванные, ограбленные, избитые, с трясущимися руками, с серыми от пережитого лицами. То, что они рассказывали, приводило горожан в ужас.
Все земли около Пустограда в радиусе до сорока лиг Конклав объявил мятежными. Имперские войска шли по имперской провинции, как по вражеской территории, оставляя после себя пепелище. Они никого не щадили. Под нож шли мужчины, женщины, дети, домашняя живность. Дома, сады, огороды, хозяйственные постройки — всё сперва грабилось, а после уничтожалось.
Больше других, как сообщали успевшие убежать, свирепствовали имперские маги. Прежде чем кого-то убить, они подвергали своих жертв изощрённейшим пыткам. Тех, кто попадал в руки обычным солдатам, считали счастливчиками — их убивали быстро, без лишних мучений.
«Сеять панику, давить волю к сопротивлению, лишать ресурсов», — объяснил эти действия Тур.
Я с ним не спорил. Рациональное зерно в этом и вправду имелось. Именно так, если верить истории, велись религиозные войны. Ересь вычищалась под корень не только вместе с её носителями, но и с теми, кто просто жил по соседству. Слуги Конклава следовали этой тактике строго и неуклонно, методично выжигая дотла все попадающиеся на пути хутора, деревни, маленькие городки. Они шли широким фронтом, не упуская из виду ни одно поселение. Те местные, что успевали скрыться до их прихода, бежали либо в леса, либо же прямиком в Пустоград, будто по взмаху волшебной палочки превратившийся в умах его обитателей и соседей в центр антиимперского сопротивления.
С одной стороны, нам это было на руку — проблема лояльности граждан решилась «сама собой». С другой, несло огромные риски. Во-первых, увеличение количества жителей не увеличивало количества продовольствия. Во-вторых, рассказы несчастных на многих пустоградцев наводили уныние. В-третьих, нас явно или неявно отсекали от прочих провинций Империи, превращая в изгоев и лишая возможной поддержки.
Словом, нас вынуждали только обороняться, причём, без особой надежды выстоять. Игру в долгую при этих раскладах мы безнадёжно проигрывали. Чтобы переломить ситуацию в свою пользу, требовалось наступать. А чтобы наступать, нам были нужны союзники...
— Не беспокойся. В могилу друг друга мы не сведём, — продолжил я после недолгой паузы. — Что бы Рей ни задумала, она не настолько дурная, чтобы извести ради этого меня и себя. Но это уже неважно. Завтра все игры закончатся. Завтра, — я ткнул в «вора» пальцем, — мы уходим из города. Ты и я. Рей, Лика и Тур остаются.
— Уходим?! — опешил Аршаф. — Куда?
— Ты говорил, у тебя есть завязки на юго-западе?
— Ну... говорил.
— В том числе, в Драаране. Так?
— Так.
— Значит, мы завтра прыгаем через портал в Драаран и договариваемся с местными боссами об общих действиях против Империи.
— Заманчиво, — протянул «вор» секунд через пять. — Но я не уверен, что они согласятся.
— Вопрос цены, — поднял я указательный палец.
— Вопрос цены, — кивнул собеседник...
О предстоящем прыжке в Драаран я сообщил соратникам в тот же вечер. Возражений ни от кого не последовало. Даже от Рейны.
Бо́льшую часть совещания потратили на уточнение планов и «сверку часов». Всё это время, отвечая на вопросы и объясняя задачи и цели, я снова и снова пытался припомнить, что же у нас осталось ещё неохваченным. Перед глазами стоял тот самый «лирнейский огонь», которым мы уконтропупили Гидеона и его воинство. С тем, что его нельзя вызывать по желанию, я уже, в общем и целом, смирился. Но мысль, что его можно чем-нибудь заменить, стучалась пульсом в висках и уходить из сознания не желала. Во что-то конкретное она начала воплощаться только к концу планёрки.
Когда совещание завершилось и все уже приготовились разойтись, я поднял руку и, прищурившись а-ля Владимир Ильич, попросил нашего военкома остаться. Прямо как Мюллер Штирлица из всем известного сериала.
«Охотник» уселся напротив. Мы подождали, когда зал опустеет, после чего я подвинул к себе пустой лист пергамента, быстро набросал на нём список необходимого и передал Туру...
Отряды, чтобы скупать продовольствие и вербовать селян в ополчение, рассылались по окрестностям с первого дня «мятежа». Теперь пришло время использовать их для других,
