Кит Ломер - Планета катастроф

Довольно долго я просто лежал, молясь о том, чтобы никто не выволок меня назад, в холод. Но никто не пришел: наверное, посчитали, что я канул на дно.

Рискнув выглянуть из окна, я увидел наш лайнер, оставшийся вдали и почти невидимый за ледяными глыбами. Пригнувшись, я перелез на переднее сиденье и разглядел приборную доску саней: это был военно-морской «Грумман-ВИТ», — лучшее, что можно было бы выбрать из машин такого типа. Еще бы! «Чернослив» и его сообщники привыкли иметь все самое лучшее.

Включив мотор, я вывел сани с палубы баржи, которую все сильней заливало водой. Передо мной простирался твердый, блестящий лед. Наверное, шельф, на который налетела баржа вплотную подходил к материку. Отъехав на приличное расстояние, я свернулся клубком на сиденье и крепко заснул.

Проснувшись примерно через час, я взглянул туда, где была баржа — но она, скорее всего, уже улеглась на дно моря. Не было слышно ни гула машин, ни человеческих криков. Но самое удивительное то, что никто так и не пришел за мной, не выволок из спасительного тепла и не потащил в неведомый Тайный пункт.

То, что лежало передо мной, едва ли можно было назвать дорогой: узкая тропа из битого льда вилась между глыбами, тоже ледяными, высотой с жилой дом. Я старался смотреть одним глазом вперед, а другим в зеркало заднего вида. Правда, этот фокус действовал только на первой сотне ярдов, дальше внимание притуплялось.

Позади меня прогрохотал небольшой снежный обвал, но я уже проскочил опасное место.

Впереди возник своего рода небоскреб из сине-черного льда, и дорога навстречу ему вдруг поползла вверх — это было то, о чем мне рассказывал моряк в Гринлифе. Боже, какие незапамятные времена! Дорога шла вверх долго

— она была не короче двух миль. Я выбрал тропу, ведущую в том же направлении, но не столь крутую. По словам того же моряка, экспедиция Хейли смогла растопить лед и проложить ее, чтобы облегчить себе жизнь. Ну что ж, спасибо им.

Подъем здесь был немного легче. Стрелка на спидометре показывала шестьдесят миль, но мне казалось, что я еду быстрее. Сани подскакивали и бились о неровную дорогу, а я не снижал скорости. Наоборот, все время жал на акселератор. Куда я спешил? Этого я не мог сказать, мне хотелось выбраться, из мрачного безмолвия. Достичь какой-то цели.

В очередной раз сани рванули вперед, на спидометре засветилась цифра восемьдесят пять. Увидев впереди огромную глыбу льда, я резко свернул вправо. Сани выскочили из колеи, завертелись вокруг своей оси и подпрыгнули вверх. Потом они грохнулись оземь всем своим весом. Чудовищной силы удар пришелся по моей несчастной голове. Перед глазами фейерверком рассыпались звезды и я погрузился в непроглядную тьму.

Очнувшись, я понял, что все еще сижу в своих санях. Я мог спокойно продолжать путь, однако в голову мне пришла неожиданная мысль: а что если «чернослив» и его команда не погибли? Или погибли, но не все? Те «нелюди», что остались в живых, наверняка поедут по следу моей машины и через несколько часов — даже раньше — догонят ее. Можно даже не убегать, а залезть снова в теплое нутро моего прибежища и ждать, пока они меня схватят. Их не очень расстроит мой побег — их вообще мало что расстраивает, мало что радует. Ничто не может их испугать, утомить, произвести на них впечатление. И они хладнокровно отправят меня в этот Тайный пункт, согласно своему незыблемому плану.

Поняв все это, я вылез из саней, выбрал направление наугад и побрел пешком.

Не могу сказать, что путь давался легко. Лед под ногами был тверд, как нью-йоркский тротуар, и в то же время скользил, словно каток. Я падал, вставал и падал снова и вновь шел вперед. После часа утомительной борьбы я оглянулся и увидел свои сани, Они стали далекой точкой, но все же были еще видны.

Я шел и думал о том, что, возможно, все эти теории верны: Антарктида движется к северу, сдвигая вслед за собой земную кору. Все это сопровождается тайфунами, землетрясениями; течет рекой раскаленная лава, вырастают новые горы там, где сморщилась земная кора, возникают новые пропасти там, где их не было еще вчера. Ну что ж, подумал я, эта теория не более безумна, чем все другие.

В какой-то момент я очнулся и понял, что лежу на снегу. Как это произошло — не пойму, наверное, решил отдохнуть. Лежать было довольно приятно, если не считать того, что к ногам моим словно привязали грузила.

Я перевернулся, поджал под себя свои пудовые конечности. Было трудно встать и сохранить равновесие, но я этого добился. Я стоял, словно на ходулях: ноги кончались под коленями а дальше начиналось дерево. Никакой боли, лишь ощущение тяжести, которую надо за собой тащить. Не выдержав этой нагрузки, я снова упал на лед и заснул.

Разбудили меня угрызения совести: у меня была цель, которой я не достиг, а какая цель — не мог вспомнить. Боль вгрызалась теперь в мою грудь, как зубы тигра. Попытавшись идти дальше, я понял, что не могу.

Тогда я пополз. Я полз с закрытыми глазами, потому что у меня не было сил поднять веки. И все же иногда я видел свет — свет, который то ослабевал, то усиливался. Мне было смешно — откуда здесь свет, в этой белой пустыне?

Но он приближался, он казался уже таким реальным, он был так близко — бледно-желтый прямоугольничек, бросающий луч на сияющий снег… Этот луч словно бы проложил тропинку и манил меня: ну еще немного, ну сделай несколько шагов…

В последнее время у меня появилась привычка морщиться, перед тем как открыть глаза. Всякий раз я как бы готовился подсчитать свои синяки, ушибы, переломы, контузии и вспомнить, откуда они взялись. Но на этот раз все было иначе.

Надо мной склонилась… мечта. Это было видение: молодое, прекрасное лицо в обрамлении черной гривы блестящих волос. Лицо это улыбнулось, и нежная рука прикоснулась к моей щеке:

— Мэл… — произнесла Риссия.

13

Я потерял счет времени. Риссия возилась со мной, как маленькая девочка с новой куклой. Когда боль в ногах снова терзала меня или когда мне опять казалось, что я убегаю от безликих людей и бреду по колено в расплавленном свинце, она меня успокаивала и утешала.

В один прекрасный день я сидел в постели и самостоятельно ел суп, поглядывая на два забинтованных бревна, которые были когда-то моими ногами.

— Детка, ты прелесть, — сказал я Риссии и взял ее руку в свою. — Послушай, может, у меня мозги размякли, но, насколько помню, я оставил тебя в нашей каморке в Майами. Не прошло и двух недель, — как я уже топал по льдам Южного полюса. А дальше — вот это! — Я обвел рукой кровать, комнату и всю необъятную Вселенную. — Может, мне все это приснилось?

— Нет, Мэл. Гонвондо — здесь.

— Гонвондо! Так назвал это место юнга. Он говорил, что меня везут в какой-то Тайный пункт. Ну ладно, к черту это все. Лучше скажи: как ты меня нашла?

Она улыбнулась, покачала головой.

— Не я тебя, нет. Ты меня нашла.

— Я — тебя?!

— Ты приходить ко мне, Мэл. — Взгляд ее стал мягким и задумчивым. Взяв мою руку в свою, она потрогала кольцо, свой подарок, и добавила: — Это привел тебя здесь. Я поморгал глазами.

— Ну да, хороший сувенирчик. Значит, я проделал десять тысяч миль, чтобы вот так случайно наткнуться на тебя?

— Мэл, так много слова… Кольцо привел тебя, верь… — Она смотрела на меня, как нежная мать, которая уговаривает ребенка сказать «спасибо».

— Хорошо, Риссия, — я погладил ее руку. — Я поверю.

Прошло еще несколько дней, а может, ночей, потому что за окнами все время стояла бархатная тьма; я встал с постели и начал ковылять по квартире. Мои ноги были обморожены, кажется, до безнадежности, но Риссия применяла разные бальзамы со странным запахом, и ноги мало-помалу начали заживать.

В квартире (а может, это был дом?) мне удалось увидеть только четыре комнаты. В гостиную вела тяжелая дверь под арочным сводом; столовой служила комната с большим низким столом; спальня соединялась с ванной, центр которой занимал огромный квадратный бассейна в последней просторной комнате вообще было очень мало предметов-Полы во всех комнатах покрывал какой-то твердый блестящий материале замысловатым рисунком. Стены, облицованные похожим на полы материалом, иногда неожиданно меняли цвет.

Комфортабельная мебель, сделанная из дерева и пестрых тканей, имела какие-то непривычные пропорции. В комнатах иной раз звучала музыка, сплетающаяся в тревожные, незнакомые мелодии, настолько сложные, что казалось, ее создатели знали гораздо больше нот, чем семь.

Риссия доставала еду из некоего углубления в центре большого стола. Я не видел ни кухни, ни кладовки, ни котельной для обогрева дома. Одежду для нас обоих — свободные одеяния с просторными рукавами — Риссия извлекала из шкафа в спальне. Когда я спрашивал, откуда берется одежда, она показывала на этот шкаф, но если в него заглядывал я, он был пуст. Кроме того, одежда каждый день была новой. Нельзя сказать, что Риссия очень ею интересовалась; мне кажется, она и обнаженной чувствовала бы себя превосходно.