Валентин Шатилов - Филумана
В итоге остановились на довольно простеньком льняном платье с длинными – до колен, рукавами. К счастью, в рукавах имелись прорези, через которые можно было просовывать руки. Или не просовывать – если застегнуть золотые пуговички. Они меня и привлекли. Еще одним украшением его было легкое, как паутинка, золотое шитье, окаймляющее вырез на груди. Я хотела явиться непременно в шагировских родовых цветах.
Михаил предупредил меня, что княжеский представитель Селиван Криворогое поставлен в известность о чудесном появлении княгини Шагировой, что всю церемонию принятия кравенцовского посольства срочно перекраивают. Как будет теперь – трудно и предположить. Но в любом случае, подчеркнул Михаил, меня ждет восторженный прием.
Он не ошибся. Улица перед расписными княжескими теремами в два этажа была переполнена народом. При появлении моей скромной кареты толпа загудела, зашевелилась, расступаясь.
Никола остановил карету точнехонько напротив длинной ковровой дорожки, что тянулась через все ступени княжеского крыльца к высоким двустворчатым дверям – пока что закрытым. Молодцевато спрыгнул с козел. Толпа замерла, притихла – слышен был только отдаленный детский плач да собачье перетявкивание. Никола распахнул дверцу – и я явилась, сияя Филуманой на голой шее.
Разноголосое «а-ах!» пронеслось по толпе.
– Княгиня, истинная княгиня! – взлетел над толпой истошный бабий вопль, и собравшийся народ – сначала передние, потом все остальные – повалился на колени.
– Матушка… княгинюшка… свет будет над нами… княгиня Шагирова вернулась!… – причитала коленопреклоненная людская масса.
Я стояла на ступеньке кареты, и мне было неловко.
Из теремов тоже заметили мое появление. Где-то справа оглушительно рявкнула пушечка, в голубое небо взвился белый дымок, двустворчатые двери легко распахнулись, будто гигантская птица взмахнула крыльями. И из темноты выступил на крыльцо сухонький старичок.
Синий камзол топорщился на нем так, будто сшит был на кого-то поплотнее и помассивнее. А может, это старичок усох и стал мал для камзола? Голову его венчала тяжелая, не по погоде, шапка в виде высокого мехового цилиндра – без полей, зато со свешивающимся красным языком из бархата.
Старичок постоял, подслеповато шурясь на карету. Отметил мысленно Филуману на моей шее. Осторожно снял с головы меховой цилиндр, отдал кому-то невидимому в полумраке княжеской прихожей и посеменил, мелко перебирая ножками в сверкающих сапогах, по ковровой дорожке. Розовая лысинка его поблескивала на солнце, а губы беззвучно повторяли: «Княгиня, княгиня!» Общий настрой его мыслей скорее свидетельствовал об озабоченности, чем о радости.
Я спустилась на дорожку и направилась навстречу старичку.
Он остановился, довольный, что дальше идти не придется, и, кряхтя, склонился в поясном поклоне.
– Здравствуйте, лыцар Селиван Криворогов, – сказала я, заранее проинструктированная князем Михаилом. Мои негромкие слова были хорошо слышны в окружившей нас тишине. – Хорош ли надзор за делами княжескими?
– Смилостивься, матушка княгиня, не прогневайся на старания наши. Все именем Божиим да во славу князей Шатровых!
Правую ногу старика запекло болью, начинающейся с пятки, а у меня в памяти всплыло слово «подагра».
Но внешне по Селивану не было ничего заметно, и он бодрым тоном закончил:
– Нижайше прошу пожаловать в терема.
Я вошла в прохладу прихожей, слыша, как толпа, поднимаясь с колен, повторяет на все лады вслед за Селиваном: «Княгиня, матушка!»
Сам же лыцар Криворогов, поспешая за мной, думал о другом: «Что за птица такая? Откуда на нашу голову взялась?» – И в мыслях у него билось сомнение относительно моих способностей управиться с целым княжеством.
Я полностью разделяла его сомнение, но тоже мысленно.
Двери за моей спиной стукнули, захлопываясь, и я остановилась, привыкая к полумраку, лишь едва-едва разбавленному одинокими огоньками свечей.
Прихожая была полна народу. Лиц я не видела, но это было не лыцарство, которое (я знала) должно будет встречать кравенцовское посольство, а теперь и меня. Это были простые стражники. Выстроившись по стойке «смирно» вдоль стен, они исправно ели меня глазами и полностью разделяли восторженное настроение толпы, оставшейся за дверями.
– Княгинюшка, не угодно ли пройти сначала для доверительного разговора? Вот в эту дверцу.
Мы прошли.
За дверцей оказалась комнатка с еще одной дверцей. Мы прошли и туда. Следующая комнатка была с секретом: в стене было устроено слуховое отверстие, а с той стороны сидел некий человечек и внимательно слушал. Что за человечек, я понять пока не могла, потому что все мысли его сосредоточивались на происходящем по эту сторону стены, в комнатке, куда мы зашли.
Селиван мысленно отметил место выхода слухового отверстия (оно вовсе не было заметно, я бы, например, ни за что не догадалась) и даже мельком подумал о подслушивающем человечке что-то теплое, родственное. Кажется, то был его сын.
Из мебели секретная комнатка была оборудована одним-единственным диванчиком, к которому тут же устремились мысли пожилого лыцара. Он хотел попросить разрешения присесть, но и не желал сразу обнаруживать передо мной свою старческую слабость.
Я разрешила сомнения Селивана, предложив:
– Не присесть ли нам, господин лыцар? И поговорим!
Старичок тут же с благодарностью уселся, устраивая свою подагрическую пятку поудобнее и размышляя, как бы ловчее начать разговор.
Я решила, что негоже упускать инициативу, и произнесла, имитируя княжескую благосклонность:
– За то, что не признали за Георгом Кавустовым княжеского права, спасибо.
«Знает, – равнодушно отметил старичок. – А про казну знает?»
– А что с казной? – немедленно поинтересовалась я.
– С какой? – Старичок явно опешил от моей резвости. В его сознании тут же предстал большой – в полтора обхвата – сундук, некогда полный золота, а теперь почти пустой.
– Которая в сундуке должна была сохраняться, – пояснила я, сверяясь со зрительным образом, возникшим в сознании Селивана. – Углы окованы железом, на крышке – герб Шагировых. Сколько пудов золота там осталось?
«Знает, знает!» – панически испугался старичок. Мысли же его отпрыска, подслушивающего нашу беседу, и вовсе приняли мрачное направление.
Это меня куда-то не туда повело… Так недолго нажить и новых врагов, желающих моей смерти!
– Наверно, совсем не осталось, – с сочувственным вздохом попробовала отыграть я назад. – Заботы о княжестве требуют столько денег, что никаких сундуков не хватит!
– Требуют, требуют, – радостно, с облегчением подхватил старичок. – Куды там золота – серебра, и того, почитай, не осталось!
Но мрачного настроения сынка за стеной мне рассеять не удач ось.
Я сделала еще одну попытку:
– Жаль, что не осталось. А то я хотела все вам, лыцар, отдать. В награду за бессменное служение князьям Шагировым. Но если что в том сундуке и осталось, хочу, чтоб вы все же забрали это себе. За труды. И сундук вам дарую, чтоб больше уж о нем разговору не было!
Отпрыска за стеной мои слова вроде успокоили. А вот старичок снова озаботился. Теперь предметом его сомнений стали какие-то вырубленные лесные угодья. Но я на эту приманку не клюнула, оставив его мысленные опасения без всякого внимания.
– Слышала я, что вы хотели укрепить Сурож княжеским правлением, – произнесла я значительно.
Кривороговы синхронно напряглись, но я тут же милостиво продолжила:
– Хорошее дело. И по Прави.
Михаил просветил меня, что Правь – это здешний высший закон, которого никто почти не знает, но все на него ссылаются.
– Старались, матушка княгиня, нет уже наших слабых силушек, чтоб княжество без князя-батюшки сохранять, вот и просил я, по скудоумию моему, усесться на Суроже молодому князю Михаилу Квасурову. Да вы его знаете! – закинул удочку Селиван.
– Знаю. И опять вижу, что не зря отец мой, князь Вениамин, вас уполномочил своим представителем быть. Мудрый выбор. Но теперь сажать Квасурова нет нужды. Есть я – княгиня Шатрова.
В лысой черепной коробке Селивана зажегся злорадный огонек, но голос прозвучал озабоченно и сочувственно:
– Закавыка тут одна, княгинюшка. Мы-то, ваше лыцарство, вас любим и всей душой на княжение только вас желаем. Но по Прави выходит, что только даровой милостью вы, матушка, можете сесть на княжение. Наши книжники всю ночь искали. Дело важное, не ошибиться бы («И нашли-таки!» – мысленно добавил он). Оказывается, ежели наследник титула долго отыскивался, то прямо взять и владеть он не может. А должен сначала испросить царова соизволения. А уж когда получит высокую милость, тогда только и может занять отцовское наследство. В книгах Прави специальная былина имеется. Отом, как князь Бус Крысень, вернувшись через многие лета и зимы из заточения на Макарийском острове, не взял княжение после отца своего, а отправился ко царову двору, в Вышеград («Где и сгинул», – благостно отметил про себя добрый Селиван). Вот и вам, матушка-княгиня, надобно, не мешкая, в Вышеград отправляться. А мы все тут за вас молиться будем денно и нощно. Потому что никому из вашего лыцарства не положено сопровождать вас и оберегать, до самых тех пор, пока вы по Прави на княжение не усядетесь.
