Василий Головачев - Укрощение зверя
– Как доехал? – спросил Георгий, глянув на чемодан.
– Нормально, – ответил Данила, постеснявшись рассказывать ему об инциденте в вагоне.
– Попутчики не обижали?
Данила поймал взгляд Витязя с веселыми искорками и догадался, что тот каким-то образом прознал о том, что случилось.
– Не…
– Вот и славно. Сам донесешь?
– Он нетяжелый.
– Тогда пошли к машине.
Из вагона вылезли помятые небритые молодцы с полосатыми сумками, громко переговариваясь. Увидев Данилу с Георгием, они умолкли. Георгий окинул их внимательным взглядом, направился по перрону к вокзалу.
На привокзальной площади их ждала белая «Верба», последняя модель «Жигулей» спортивного вида, водитель которой, неопределенных лет, как и Георгий, помог им уложить в багажнике чемодан. Устроились на заднем сиденье, и «Верба» отправилась в путь.
Поскольку Данила ни разу не видел столько больших зданий и такое количество машин, он с любопытством завертел во все стороны головой, и Георгий, видя это вполне оправданное любопытство, стал подсказывать, по каким местам они едут и мимо каких архитектурных памятников и достопримечательностей проезжают.
Двигались медленно, центр Москвы был забит потоками автомобилей до предела, и лишь знание водителем улочек и переулков, а также дворов и проездов, спасло пассажиров «Вербы» от долгого стояния в пробках.
Наконец выбрались к памятнику Пушкину, свернули на Тверской бульвар. «Верба» заехала во двор старого четырехэтажного здания, стоящего напротив сверкающей стеклом и керамикой башни.
– Культурный центр «Старый Свет», – подсказал Георгий.
– А здесь ты будешь жить, – кивнул он на дворик, тесно забитый машинами, окруженный невысокими старинными домами.
– А общежитие? – заикнулся Данила.
– Зачем тебе общежитие? С сокурсниками ты и так будешь часто встречаться в институте, а жить лучше отдельно, спокойно, в центре. Да и мы поблизости будем.
Георгий открыл железную дверь ближайшего дома, снабженную домофоном, поднялся на последний, четвертый, этаж, позвонил. Дверь открыла худенькая седенькая старушка в платье с узорами и в косынке. Всплеснула руками:
– Приехал, соколик мой ясный! А постоялец где ж?
Георгий посторонился, глянул на Данилу.
– Вот он. Знакомься – это бабушка Милолика, моя родная сестра.
– Здрась… – неловко поклонился юноша, смутившись под взглядом чистых голубоватых глаз старушки. – Данила…
– Высокий-то какой, – снова всплеснула руками Милолика, – да статный! Уж как я рада, что ты приехал, младшенький, уж как рада! Поживешь у меня, не стеснишь, да и скучно одной-то, а я ухаживать буду. Да ты проходи, проходи, не стесняйся, родичи мы, не чужие люди.
Данилу завели в квартиру, небольшую, двухкомнатную, но удивительно светлую, уютную, обставленную старинной мебелью, с домоткаными половиками, с картинами и фотографиями на стенах, и вскоре он обедал в компании с Витязем и его сестрой, не умолкавшей ни на минуту. Впрочем, она знала меру и мгновенно нашла себе занятие, когда мужчины решили побеседовать наедине.
– Ну как? – спросил Георгий, уместив в одном слове весь спектр вопросов о чувствах и оценках молодого художника.
– Здорово! – ответил Данила так же кратко и искренне, давно чувствуя себя как дома.
– Вот и славно, – поднялся Георгий. – Устраивайся, решай свои дела, сходи в институт, а вечером встретимся и поговорим.
– И вот еще что, – остановился он на пороге. – Я давал тебе мобильный телефон…
– Вот он, – показал Данила.
– На нем есть красная кнопка. Что случится – не дай бог, конечно, сразу жми эту кнопку. Да и вообще звони, если понадобится совет или помощь. Я всегда на связи.
– Хорошо, дядя Георгий, – кивнул Данила.
На душе было тихо и тепло. Он вдруг поверил, что все у него сложится в жизни хорошо.
Глава 11
Налево поедешь…
Кирилл Иванович Фоменко так и не узнал, что уцелел лишь благодаря находчивости и боевому опыту своего телохранителя. А сам Пашин о стычке с киллерами говорить ему не стал.
Следующий день прошел в суете, но мирно.
Киллеры и вообще наблюдатели не появлялись.
Фоменко поколесил по Подольску, съездил в Москву и вечером снова отправился домой, будучи примерным семьянином. Если он и ходил в рестораны, то исключительно в нерабочие дни и исключительно с женой.
На третий день Пашин нашел себе сменщика, молодого парня, бывшего чоповца,[3] понимавшего толк в охране важных персон, и почувствовал облегчение. Теперь можно было не сушить себе мозги каждый день, включаясь в режим «сторожевой паутины», который отнимал немало сил.
В среду, двадцать третьего июня, Илья проинструктировал сменщика, доложил директору о перераспределении обязанностей, насчет чего тот не возражал, и до обеда изучал документы, переданные ему Фоменко еще в понедельник, о планах ликвидации сектантства и о возрождении славянского движения. Обедать Илья пошел в задумчивом состоянии. В памяти то и дело всплывали эпизоды войны с хранителями Храма Морока, а в душе крепла уверенность, что нужно срочно отыскать Громовых и Терентия Ратникова и обменяться с ними новостями.
Обедал Пашин обычно в кафе «Полтава» на привокзальной площади, где кормили вкусно и недорого. В среду он тоже отправился туда, решив не изменять традиции. Сел к открытому окну, где было не так жарко, заказал обед: окрошку и фритатту с кабачками, по сути – обыкновенный омлет, в который добавлялись кабачки, жареный лук, тертый сыр, зелень петрушки и базилика.
Принесли холодную окрошку, Илья взялся за ложку и встретил взгляд высокого мужчины средних лет с узким вытянутым лицом, на котором выделялись скулы и губы. Одет мужчина был в светло-коричневый костюм, который висел на нем как на вешалке.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом мужчина засмеялся, подошел к столу, подал руку:
– Здравия желаю, Константинович! Ехал мимо, увидел тебя в кафе, глазам не поверил. Думаю – ты или не ты? Решил проверить. Ты что в Подольске делаешь?
– Живу, – сказал удивленный Пашин, также не ожидавший увидеть давнего приятеля Виктора Скокова, служившего в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью. – Какими ветрами тебя сюда занесло?
Скоков сел, бросил взгляд на стол.
– Знаешь, я тоже с тобой поем, пожалуй. – Он подозвал официанта. – Когда мы с тобой в последний раз виделись? Года четыре назад? Или три?
Илья кивнул. С Виктором они пересеклись в Москве аккурат перед его походом на Ильмень-озеро, а потом он пригласил его к себе на свадьбу.
Скоков сделал заказ, посмотрел на Пашина.
– Ты не изменился.
– Ты тоже.
– Да нет, годы берут свое. Я уже и спортом бросил заниматься по-серьезному. Ты-то форму держишь?
– Пытаюсь.
– Молодец, есть, значит, сила воли. Кстати, путешественник, что же это ты жену бросил?
Илья нахмурился.
– Ты о чем?
Виктор махнул рукой.
– Да знаю я твою историю. С месяц назад встретил твою жену в Сокольниках, разговорились, в ресторане посидели, она и пожаловалась.
– Владислава… жаловалась?
– Ну, не то чтобы… но рассказала. А я сделал вывод, что ты дурак. Одна она живет, никого у нее нет. Что у вас на самом деле произошло?
Илья отвел глаза, помолчал.
– В тупик я зашел, Витя…
Скоков засмеялся.
– Тогда ты не дурак.
Илья вскинул на него затуманенные воспоминаниями глаза.
– Не понял…
– Как сказал один сатирик: дурак никогда не заходит в тупик, потому что там полно умных.
Илья невольно улыбнулся:
– По большому счету он прав.
– Так что все-таки случилось? Какая кошка пробежала между вами?
Илья углубился в поглощение супа. Вспомнились старые обиды, странное увлечение Владиславы сменой причесок, что раздражало, частое отсутствие жены дома по вечерам. Через месяц после свадьбы она начала заниматься танцами, также не доставлявшими Илье радости, так как он танцевать не любил и партнером жены быть не хотел, да и где вы видели у молодой красивой девушки седого и бородатого партнера?
Спустя год, поступив в институт, Владислава увлеклась совершенствованием своих «ведьминых искусств», что также требовало времени. Но если некоторые из шестидесяти четырех правил, установленных Владиславой, которыми должна владеть «настоящая женщина», Илья понимал, такие как: женщина должна следовать за супругом и уметь доставить ему наибольшее удовольствие, – то такие как: изготовление кукол для игр и ведовства или знание различных азартных игр, – вызывали у него недоумение.
А потом у жены появился приятель, с которым она занималась английским и который провожал ее иногда до дому, хотя Слава вполне могла позвонить мужу, чтобы он забрал ее на машине из института или с занятий в студии.
– Ты виноват, она? – продолжал допытываться Виктор.
– Наверное, я, – нехотя признался Пашин. – Слишком глубоко ушел в свои переживания, стараясь понять, что происходит. Потом терпение лопнуло…
