Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс
– Да, варварство. Но если она понесет, ей хоть не придется вынашивать, – говорит он, как будто я задаю ему вопрос.
– Ты хочешь посмотреть, как мы размножаемся? Как поколение зачинает поколение? – спрашивает он меня.
Следующий день. Уже за полдень. Лишь заполучив то, чего хотелось, осознаешь, что оно тебе, в общем-то, и не нужно. Желаемое для себя получает Королева и даже, может быть, Лиссисоло. Я хочу спасти ребенка, в том числе из-за всё еще не остывшей злости к Бунши. Чтобы подойти к ней и сказать: «На, вот твой мальчонка, так что бери его и иди тысячу раз на все три направления за сказанные тобой слова, что в смерти моего ребенка виновата я». Голос, похожий на мой, говорит: «Она сказала не так». Дескать, глупо думать, будто жизни не связаны с судьбой королей, ведь судьба твоей семьи и твоя собственная сложились так благодаря им. Только короли были неправильные. Не то чтобы правильные были б лучше, просто зло, посетившее твой дом, глядишь, его бы не посетило. Это всё еще звучит так, будто в том, что случилось с моей семьей, виновата я, позволив тому королю править. Как будто я Аеси.
Следопыт. Я говорю ему, чтобы он не спал; ни он, ни префект. Но Аеси так или иначе следует за нами, и чувствуется, что во многом опережает, из чего выходит, что он, должно быть, следует за ним или за одним из них во сне. Венин куда-то подевалась, Якву нигде не обнаруживается, а О’го – он и есть О’го. Таким образом, их остается двое, и Следопыт – тот, кто с ним на короткой ноге, а Бунши та, кто в него верит. Найка – тот, кто послал его на смерть, только бултунджи его не умертвили. Я Следопыта знаю мало, а то немногое, что известно, не вызывает во мне симпатии. Я вновь и вновь задаю себе вопрос, почему Следопыт пошел на предательство, и отвечаю, что он об этой миссии спасения заботится ничтожно мало, и для него всё сводится к деньгам. Так что чего от наемника ждать кроме изменничества?
Долингонские охранители сообщают, что это из-за упавшего мальчика, хотя, скорее всего, обстоятельства изменятся. Лично мне известно два обстоятельства: что он упал с балкона Следопыта и что он раб веревки. Других названий у меня ему нет. Великая тягловая сила, которая движет в Долинго всё – это, конечно же, рабство. Сила, что стоит за шестернями, когда-то и впрямь была загадкой, но неизвестно, как долго ею оставалась; это царство решило ее руками и ногами рабов. На платформе каравана только и разговоров, что ничего не работает. «Мой стул сегодня отказался меня усадить», – говорит один. «А у меня вода так и осталась холодной, когда я сказал «горячей», – вторит еще кто-то. «Моя дверь отказалась открываться! Вы можете себе такое представить – своими силами открывать собственную дверь?» «Ничего себе: у меня не заработал веер, когда я сказала «веер». Я просто стояла там и на него смотрела. Наши дома что, с нами рассорились?» Разговоры о мальчике исчезают в мгновение ока. Я начинаю понимать, что эти люди действительно не знают, что заставляет их дома работать. Они ничего не знают, потому что знать и не нужно. Для них непонятно, что стул, который мешкает, на самом деле мешкает, а опахало не хочет махать, потому что на самом деле не хочет. Я вела бы себя так же, как они – сидела в растерянности, – если бы ко мне в дверь не постучался советник, который отвел меня туда, куда поместили Следопыта.
– «Я не буду говорить ни с вами, ни с вашей Королевой. Только с ведьмой». Таковы были его слова, хотя у меня язык не поворачивается, чтобы их произносить, – говорит мне советник.
– Чую запах Соголон, – произносит Следопыт.
– Тебе это нравится?
– Нет. Нас накажут за убийство того мальчишки-раба?
– Возможно.
– Тот бедный мальчик сиганул к тому, что счел свободой. Ты знала, как устроено это место.
Для места, по-своему столь продвинутого, их каморы выглядят еще первобытней, чем черные дыры Джубы. Земляной пол, каменные стены, толстая деревянная дверь с прорезью для головы, но больше ничего. Негде опорожниться, и запах дерьма – всё, что они нюхают.
– Какой-то язык без костей прогнал слух, что железо меня боится, – говорит он.
– Как долго ты связан с Аеси?
– Я по крайней мере завершаю работу с кем-то, прежде чем начать работать на их врага.
– Ты сделал что-нибудь для привлечения его внимания, убил шпиона? Ведьму? Убийство ведьмы он бы заметил.
– Не думаю, что мои мертвецы могут многое ему рассказать.
– Он следует за тобой в твоих снах.
– Лучше спроси у моих снов.
– Я говорила тебе не спать той ночью.
– Хоть я и не подчиняюсь твоим приказам, но единственное, чего я не допускал, так это сна. Ты же сама видела, как мы с префектом кувыркались до самого утра, – говорит Следопыт.
– Я до конца не доглядела.
– О-о, этот конец был для богов.
– Но даже бог в конце делает то же, что и человек.
– Говорю еще раз: сон ко мне не приходил.
– Аеси уже отправил в Долинго отряд, – говорю я.
– Значит, кто-то тебя всё же предал? Неужто Бунши? Она надолго пропадала, но я думал, вы с ней перекидывались парой слов.
– Он сам не едет, только отряд.
– Нет? Но всё же. Похоже, тебе и вправду нужно быстрее найти того ребенка. Как ты думаешь это осуществить?
– Я никогда не понимала, зачем ей нужен кто-то из вас. Подошли бы любые пять-шесть воинов с собакой – ну, возможно, и ты, поскольку сроднился с собаками еще до Волчьего Глаза. Однако первое, что ты вытворяешь, это отправляешься в Темноземье по той лишь причине, что хочешь внять мудрости женщины.
– Мудрости? Ты проделала весь путь вокруг леса из трусости, а не из мудрости. По той же причине, по которой ты шарахаешься от всего заколдованного и заговоренного, и по той же, по которой ненавидишь все эти двери, – укоряет Следопыт.
– Ты уверен, что что-то из свалившегося на тебя в том лесу так и не засело в тебе?
– Чего тебе надо, Соголон?
– Чего надо мне?
– Да, тебе. Или Сестре Короля, или Бунши, или кому там еще.
– Скажи нам, где мальчик.
– Кто это «мы»? Потому что я знаю: это не то, чего хочет
