Хозяин антимагии 2 - Миф Базаров
В комнате стало так тихо, что было слышно, как за окном шуршат листья на ветру.
— Они оба — одни из сильнейших магов в колониях, — тихо добавил Павлов.
Я медленно опустился в кресло, ощущая тяжесть этих слов.
— Ну вот и дождались, — спокойно произнёс я, а рука непроизвольно сжалась в кулак.
Мотя тихо пискнул, и в этом звуке было что-то тревожное, будто он чувствовал, что впереди нас ждёт буря.
Глава 8
Два сильнейших мага колоний направлялись сюда. Ко мне.
Зашибись!
Оглядел своих людей. Осип побледнел. Иван сидел, широко раскрыв глаза, будто не веря услышанному. Даже Пётр, обычно невозмутимый, сжал кулаки так, что костяшки побелели.
И все они смотрели на меня. На восемнадцатилетнего парня, который должен был принять решение.
Я закрыл глаза.
Глубокий вдох.
Выдох.
— Надо бежать! — не выдержав, выпалил Осип. Его голос дрожал.
Снова вдохнул. Выдохнул.
— Я не привык бежать от сложностей, — наконец ответил ему, открывая глаза. — Значит, найду решение.
Осип хотел что-то возразить, но я поднял руку:
— Так. Никуда мы не бежим. Всё решу. Занимайтесь текущими делами.
— Но, Кирилл Павлович! — Осип вскочил, уронив на пол стул.
— На этом совещание окончено, — я резко встал. — Евгений Константинович, будьте любезны, останьтесь.
Остальные неохотно потянулись к выходу. Иван с Осипом лишь молча кивнули. Пётр на прощание крепко сжал моё плечо, это была молчаливая поддержка.
Николай бросил взгляд, полный решимости: «Я с тобой».
— Рассказывай подробности. Что именно ты видел? — спросил я у Павлова, когда дверь закрылась.
— Небольшая группа. Три кареты и около двадцати всадников. Думаю, это личная дружина магов.
— Они, скорее всего, тоже не рядовые бойцы, — пробормотал я, мысленно прикидывая силы.
— Не самое многочисленное сопровождение, — заметил Павлов. — Возможно, они просто хотят поговорить.
Усмехнулся.
— После всего, что было? Сомневаюсь.
— Если так, то надо готовься к обороне. Притом очень жёсткой, — сказал Павлов, наклонившись ко мне.
Задумался, глядя в окно, где солнце уже клонилось к закату.
— Так и поступим. На данный момент это действительно самая разумная идея.
Павлов кивнул и молча вышел, оставив меня наедине со своими мыслями.
Через полчаса я спустился в темницу, если это слово вообще подходило для описания той комнаты.
Условия у Бориса Евдокимова были более чем сносные для человека, который напал на моё производство, убил моих людей и разрушил половину построек. Но я не был жестоким, я был расчётливым и надеялся его выгодно обменять.
Импровизированная тюрьма напоминала добротную комнату в дорогом доме: кровать с плотным шерстяным одеялом, дубовый стол с резными ножками, кожаное кресло, чуть потрёпанное, но удобное, и небольшой книжный шкаф, заполненный литературой от исторических хроник до романов, но никаких книг о магии.
Единственным напоминанием, что это всё-таки темница, было узкое окно под потолком, перечёркнутое толстой решёткой.
Вошёл, закрыл за собой дверь и сел на стул напротив пленника.
— Добрый вечер, Борис Анатольевич, — произнёс я ровно, как делал это каждый раз.
Он не ответил. Просто откинулся в кресле, его глаза, холодные как лёд, буравили меня.
— Как самочувствие? — спросил я, уже зная, что всё это бесполезно.
— Прекрасно, особенно когда представляю, как твой труп будет гнить в канаве, — прошипел он, искривив губы в злобной ухмылке.
Я вздохнул. Пора было переходить к делу.
— Как ты относишься к своему отцу Анатолию Романовичу?
Его лицо на мгновение исказилось, будто я дотронулся до раны.
— Он едет сюда. И когда прибудет, тебе конец, — произнёс Борис тихо, но в голосе звучала такая ненависть, что Мотя на моём плече издал какой-то воинственный клич.
— Значит, разговора опять не получится, — констатировал я, поднимаясь.
— Ты даже не представляешь, как тебе будет больно, — бросил пленник мне вслед, его голос дрожал от ярости.
Я не обернулся.
Можно было не заходить.
Но я продолжал это делать.
Зачем?
Надеялся, что когда-то он перестанет плевать мне в лицо угрозами?
Но сегодня, как и всегда, это была пустая трата времени.
Закрыл за собой дверь подвала, ощущая знакомую тяжесть в груди.
Бесполезно. Каждый раз было одно и то же. Угрозы, ненависть, пустые попытки достучаться.
Как этот человек вообще вёл дела целого рода? Он же дурак.
Пошёл домой, пытаясь составить хоть какой-то план.
Утром в понедельник я, естественно, не поехал на занятия. Остался дома.
Первое, что сделал, это на грузовике отправил маму и Тасю в Балтийск, так быстрее. С ними отправился Потап и служанка Машкой. Придумал легенду: мол, засиделись в четырёх стенах, надо развеяться.
— Трёхдневная прогулка на яхте вдоль берега, — объяснил я Потапу, вручая конверт с деньгами и запиской для капитана Кузнецова. — Если что-то пойдёт не так, уходите в море.
Потап сухо кивнул и крепко сжал мою руку на прощание.
Машка должна была отвлечь их разговорами и смехом, чтобы не заметили, что что-то не так.
Когда машина исчезла за воротами, я вдохнул полной грудью и принялся за работу.
Что я мог сделать?
Защита, которая стояла на стенах, выдерживала магию максимум пятого уровня.
Ворота — лобовую атаку шестого.
А ко мне ехали маги в звании грандмастера и иерарха.
Единственное, что я мог, это обезопасить своих людей.
Семьи вассалов уехали в Балтийск на лошадях.
Работников алхимической лаборатории я отпустил.
Братья Гурьевы теперь в одиночку следили за всеми синтезами. Они зашивались, но отказались сворачивать деятельность или уходить.
— Мы остаёмся, — сказал Осип, его глаза горели упрямством.
— Ты нас не выгонишь, — добавил Иван, скрестив руки.
Я не стал спорить. Лишь неодобрительно покачал головой. То у Осипа «надо бежать», а теперь остаёмся.
Ещё нужно разобраться с охраной.
Попросил Ильича собрать всех. Передо мной выстроились двадцать бывших охотников с фронтира, отслуживших не один год в схватках с тварями.
Я объяснил ситуацию чётко, без прикрас.
— Ко мне едут патриарх Краснов и старый Евдокимов.
Тишина.
Потом Ильич шагнул вперёд.
— Мы знаем. Уже с утра в курсе.
— И?
— Мы не уйдём.
Я замер.
— Почему?
— Ты хорошо к нам относился. Раненым — лучшие лекари. Погибшим — поддержка семье. Их дети теперь учатся, у них есть шанс, — он посмотрел мне в глаза. — Мы не бросаем своих, — твёрдо
