Светлана Тулина - По чужим правилам
— Уве Янсен, не Уве Янсен, какая, к дьяволу, разница, даже если и Уве Янсен… — прежде, чем застыл с открытым ртом, потому что трижды произнесённое имя наконец-таки дошло до сознания.
— Чёрт!..
Спрашивать: «Что, тот самый?..» было бы в данной ситуации верхом идиотизма — будь это просто однофамилец, Дэн не стал бы смотреть столь сочувственно.
— Что, тот самый?..
Дэн не ответил, лишь вздохнул.
— Чёрт…
А что ещё тут скажешь? Только янсеновских молодчиков для полного букета не хватало.
А если к тому же окажется, что это вовсе и не было самоубийством, то вообще самое умное — прикинуться ветошью и забыть обо всём, моля судьбу, чтобы и о тебе соответственно позабыли.
Эта малышка просто шагает по трупам. Если считать с теми, кто не выжил в порту при попытке её поймать, Уве Янсен будет уже четвёртым.
И это — тсенка в шестом поколении, в миротворки рекомендованная?!
Куда мы катимся…
Джуст. Отель Тортуга-14. Номер эконом класса
Бэт
Экран в номерах эконом был хоть и без эффекта присутствия, но вполне себе трёхмерный.
— …Знаешь ли ты, что такое — быть Зоей? — Прыжок. Скольжение. На секунду кажется, что пальцы вскинутой руки не достанут до очередной рейки.
Достали.
Прыжок повтором, в рапиде. На него накладывается абсолютно спокойный голос:
— Быть Зоей — это обязывает… Соответствовать необходимо… А иначе — нечестно.
Голос ровен, только чуть сбито дыхание, словно говорящая идёт быстрым шагом вверх по склону не слишком крутого холма. Или перебирается на руках по хлипкому мостику над пропастью в одиннадцать этажей.
Замолчала, достала шуршащий яркий пакетик, захрустела обёрткой. Ти-Эр своё дело знал, под этот хруст дал неторопливую панораму и вернулся к маленькой фигурке в форменном комбинезоне уже издалека, отчего она показалась ещё меньше и беззащитнее. В свете прожекторов выгоревший комбинезон казался серебристым, рыжие волосы выбивались из-под беретика трогательными прядками, суетящиеся внизу приземистые коротконогие пехотинцы по контрасту казались ещё более уродливыми и отвратительными, их пятнистая полевая форма нелепыми кляксами резала глаз на фоне почти чёрного пластбетона.
Ти-Эр был в ярости и прощать им повреждение съёмочного хоптера не собирался.
И если поначалу, ещё заочно, он более склонялся к вариации на тему: «Опасная маньячка и бравые парни доблестной пехоты», а, увидев декор площадки развернувшихся боевых действий и оценив юмор сложившейся ситуации, засомневался и уже решил было выдать «Взгляд беспристрастного наблюдателя», то сейчас в эфир шёл откровенный и недвусмысленный слезодавильный трешак «Злые дяди и бедная крошка». Не прямой эфир, конечно, повторный показ, уже шестой по счёту. ТиЭру даже не пришлось напрягаться, выбивая прайм-тайм — первые прокрутки так взвинтили рейтинг, что за этот ролик чуть не передрались все основные каналы, а уж распиратченные куски давно уже разлетелись по всей инфосети. Но с личным ТиЭровским копирайтом всё равно котировались выше.
Комментатор рангом пониже уже давно не удержался бы от парочки злобных выпадов, и тем самым наполовину испортил бы ненавязчиво и потихоньку создающееся у зрителей впечатление. Ти-Эр же был неизменно корректен и безукоризненно вежлив.
И вообще больше молчал.
За него говорили ракурс, форма, цвет. Укоризненное жужжание повреждённого хоптера. Выхватываемые время от времени крупным планом вооруженные до зубов пехотинцы.
И — серебристая фигурка, зависшая в серебристой же металлической паутине между небом и асфальтом и рассуждающая о высоком предназначении Божественной Зои.
Лёгкий рапид на неё — так, самую чуть, ненавязчиво и почти незаметно, — не менее лёгкое ускорение на пехоту — и вот уже каждый жест одной приобретает утончённую плавность и отточенность, а другие же, наоборот, начинают выглядеть неприятно суетливыми и нервозными. В арсенале хорошего тивера есть немало подобных приёмчиков.
А Ти-Эр был не просто хорошим.
Он был лучшим…
И он сделал всё, чтобы сердца миллиардов тивизрителей переполнились негодованием как раз к моменту трагического финала.
— Хорошо висит! — сказала Рысь, профессиональный хитчер с двадцатитрёхлетним стажем соседке по номеру, откликавшейся на славное имя «Железные Зубы», и шмыгнула перебитым носом. Железнозубка фыркнула через резиновый загубник, не прекращая послеобеденной разминки на портативном тренажёре. Кроме них в номере было ещё двое. Эркюль спал, поскольку есть пока не хотел, а тренажёр был занят. Бэт сидел на краешке стола, грыз яблоко и морщился.
Эркюля и его соратниц по команде многие принимали за близнецов. Или хотя бы за очень близких родственников с какой-то крупной планеты — были они широкоплечи, крупноруки, накачаны до предела и стрижены коротко. К тому же — практически раздеты, хотя в номере было нежарко.
Бэт же больше походил на гимнаста — маленький, гибкий, чрноволосый, молния на воротнике свободной чёрной рубашки поднята до самого верха, липучки манжет тщательно замкнуты. То, что не был он хитчером — ясно было с первого же взгляда. Со второго некоторые понимали, что мнение это несколько скоропалительно. Если успевали, конечно. Драться Бэт умел.
Но не любил.
Зато он умел и любил находить тех, кто умеет и любит это делать.
И ещё он умел и любил извлекать из этого их умения максимально возможную прибыль.
Потому-то остальные, в номере присутствующие, его уважали и почти боялись, а это что-то да значит в такой компании. В общении был он весьма неприятен, характером обладал скверным, а языком — ядовитости чрезвычайной.
— Учитесь! — процедил он, смерив обеих хитчерш уничижительным взглядом, — Смотрите, как публику держит!.. Вам до такого класса срать да срать… а они ещё юморят!.. Юм-мористки!..
Рысь хотела что-то возразить, но посмотрела на Бэта и промолчала. Надулась, засопела.
Некоторое время молчали все, было слышно лишь тяжёлое дыханье Железнозубки, скрип тренажера да негромкий задумчивый голос, говоривший о Зое.
Потом Бэт сморщился, пнул Эркюля острым носком ботинка:
— Выключи.
Рысь хотела было возразить, но опять посмотрела на Бэта.
И опять промолчала.
Верхний Галапагос. Отель «Хилтс»
Аликс
— Будьте осторожны, умоляю вас! Я своими глазами видела здесь эриданца!!!
Эти слова, произнесённые с трагическим придыханием, заставили приглушённо ахнуть ещё парочку знакомых голосов — не понять, то ли восхищённо, то ли негодующе. Впрочем, скорее — последнее, для восторгов возраст у этих клуш неподходящий.
Светлые губы чуть дрогнули в еле заметной улыбке.
До столика, за которым Ингрид Эйзенкиль сообщила столь пикантную информацию своим приятельницам, было метров тридцать через весь зал, и ни один человек не смог бы услышать её театральный шёпот сквозь многоголосие разговоров, позвякивание посуды, шарканье ног и ненавязчивую тихую музыку в стиле цяо.
Но та, что на сегодня даже имени себе толком не выбрала — зачем? Делов-то на полчаса, а к вечеру вновь проснётся обворожительная А-Ль-Сью, — была эриданкой.
А эриданцев кормят уши.
В основном.
Ну и, разумеется, то, что заполняет пространство между этими самыми ушами…
Нет, она вовсе не рассчитывала услышать сегодня что-либо ценное, просто развлекалась, убивая время и тренируясь заодно — тренировка никогда не бывает лишней.
— Я выскажу это администрации! Дожили! Это же просто ни в какие шлюзы!.. Чтобы в приличном обществе…
А Фиммальхенчик что-то больно уж рьяно возмущается, не мешало бы проверить, покопаться как-нибудь на досуге… Впрочем, если судить по обертонам — ничего серьёзнее двух-трех банальных любовников и не слишком откровенных, но отличающихся завидной регулярностью шалостей с мужниной чековой книжкой. Скука.
Фимма Фон Розен-что-то-там (жена того самого Генделя Фон Розен-и-так-далее, как, неужели не слышали!? Да вы что, даже на самых отдалённых подступах к Фомальгауту каждая собака…) продолжала возмущаться в прежнем режиме, и та, что ещё утром называла себя А-Ль-Сью, автоматически провела более детальное сканирование. Если нас так просят, мы же ни в силах отказать…
Любовников, похоже, всё-таки двое, третий пока в стадии разработки. И где-то в весьма далёкой юности проскальзывают забавки весьма пикантного характера. Можно было бы копнуть, да не стоит выделки. Ну что можно взять с фомальгаутского миллиардера?
Так, мелочь всякую…
— Кому нечего скрывать — тому нечего и бояться всякого сброда.
Это уже Цинтия. Или Порция? Никак не запомнить, но какое-то удивительно подходящее ей достаточно мерзкое и благопристойное до отвращения имя. (…Милочка, вы не находите, что ваша…э-э… манера ничего не носить под вашим… э-э… нарядом производит впечатление некоторой… э-э…). Остренький носик, вечно поджатые блёклые губы и постоянная готовность выказать своё негативное отношение словесно и по возможности громко. Церковь Девы-Великомученицы, вдова, непременная участница всех благотворительных игрищ. Наркотики, женская тюрьма на Сиетле, три убийства, совершённых лично, и не меньше дюжины заказных. Финансирует террористическую организацию «Кровь Девы». Похоже — искренняя и законченная фанатичка, но муж не в курсе.
