Степан Ларин - 25-й (СИ)
Наконец, прозвучал и приказ отступать. Почему-то я не удивился. Даже обрадовался. Вовсе не из-за того, что появился вариант спасти своё подхвостье — так-то я бы и в одиночку здесь дрался со всем немецким войском. И любой из нас дрался бы. Но тогда мы бы погибли, а командование, хоть и согнало нас сюда, не отдав приказ провести разведку перед наступлением, войска ценить умеет. Точнее, не хочет жертвовать ими преждевременно. На наши жизни-то и на нас лично всем старше центуриона плевать, это я понял ещё несколько дней назад. Центуриону, впрочем, тоже плевать, судя по его словам за столом, но он хотя бы честно сидит с нами в одной траншее. Просто мы должны сдохнуть тогда, когда это будет нужно. Сейчас же мы можем просто сдохнуть, без толку. Вот Раш-Фор и скомандовал отступление. Немного обрадовало то, что к этому моменту космопехи уже покинули позиции и, отстреливаясь и прикрывая друг друга, организованно бегут в тыл прямо под огнём артиллерии и танков. Куски их тел разлетаются на много танов по всему полю, и всё же они уходят.
— Ну нахер! — выругалась Эришкигал, давно схватившая вместо карабина чей-то ручной пулемёт. Не Хищника, слава Какой-Нибудь Высшей Силе; Хищник вон отстреливается левее танах в десяти. — Лучше подохнуть тут под пулями, чем превратиться в фарш там!
— Госпожа Видящая, уходите вместе со своими товарищами! — я дёрнул её за руку, но она агрессивно оттолкнула меня локтем.
— Декурион, мы тоже уходим! — раздалась из голосового устройства шлема речь Раш-Фора. — Нам не удержать эту позицию!
— Чёрт, принято, командир!
По тоннелям переходов мы — я, Хищник, Левиафан, Эришкигал и Раш-Фор — отошли к укреплениям на третьей линии траншей. Дред, Шаргул и Надаск отзываются по рациям, но я их нигде не вижу. Выберутся. Некогда думать за каждого из них по отдельности. Надо спасти хотя бы часть отряда. И центуриона, кстати, тоже.
Я только убрал руку от голосового устройства, как вдруг яростный вопль Хищника отвлёк от всех забот. Немец прыгнул на него сверху с ножом. У Хищника руки заняты пулемётом. Он не успел поднять их, чтобы защититься. Полоска хоть и не звёздной, но всё же стали прошла по его правой щеке вертикально, от краешка рта до самого лба, распахав половину лица. Выронив пулемёт, Хищник схватился рукой за брызжущую кровью рану, а немец после удачного удара перехватил нож и всадил его противнику под бронежилет. Мой друг перегнулся пополам, когда налетел животом на клинок.
— Хищник, нет!!!
Я оказался рядом быстрее, чем немец освободил оружие. Он и не смог бы освободить — ещё живой и очень злой Хищник схватил его за руку, не давая вынуть нож из раны. Сабля в моей руке врезалась в шею бесхвостого с такой силой, что его голова в каске вылетела из траншеи, кувыркаясь и расплёскивая кровь веером.
— Перият бы всё это... паршивый денёк... а вроде бы всё так хорошо начиналось... — пропыхтел друг. — Космопехи прилетели, припасов привезли...
— Какой чешуи ты снял шлем? — я поглядел на то, что осталось от его щеки. В глубокой и широкой ране виднызубы и разрезанная десна, а глаз залило кровью так, что непонятно, вытек он или нет.
— Пуля заставила забрало треснуть. Ничего не видел.
Услышав и увидев, что у друга проблемы, Левиафан вернулся прикрывать ослепшего (надеюсь, временно) на один глаз Хищника; из-за угла траншеи, ведущей с позиций в тыл, высунула голову Эришкигал, но я замахал ей рукой, показывая, чтобы спасала себя. Как бы мне ни хотелось вытащить отсюда нас троих, Видящая может погибнуть, дожидаясь нас. А колдунья в бою ценнее, чем три клона.
Она вместе с центурионом умчалась уже далеко, когда мы втроём выбрались на открытое место. Бурниш выжил, но мне от этого стало легче лишь психологически — на нём сможет спастись наш командир и Видящая. А вот нам повезло куда меньше. Правильнее сказать, вообще не повезло — мы выбрались как раз тогда, когда немецкие солдаты прорвались через укрепления.
— Хищник, идти сам сможешь?
Лихим движением он мгновенно вынул из кобуры пистолет и четырьмя меткими выстрелами свалил ровно четверых бесхвостых за моей спиной. Я не успел обернуться, а они с пробитыми головами уже все попадали.
— И даже немного постреляю. Брах, Лёва — уходите. От меня с ножом в кишках толку не будет. Хоть себя спасёте.
— И тебя прихватим. Беги отсюда как можно быстрее, а мы прикроем.
Он заковылял на слабеющих ногах, мы же с Левиафаном подняли пушки и дружно дёрнули затворы, дослав в стволы патроны из последнего магазина. Всего пятьдесят пять штучек осталось... На двоих... За час боя клоны и космопехи выпустили сотни тысяч их, и этого не хватило, чтобы остановить немцев. На что же можем рассчитывать мы двое?
— Ты никогда не называл меня Лёвой. — Подметил Левиафан, стараясь не думать о смертельной опасности. Пули немцев бьют по броне, и просто удивительно, почему она ещё не треснула.
— Ну, надо ведь тебя как-то коротко называть. Кто ж виноват, что ты взял себе такое дурацкое длинное имя? — отозвался Хищник уже по рации.
Пушки застучали и запрыгали у нас в руках. Стреляем аккуратно, стараясь дышать ровнее, чтобы прицел не сбить и не потратить впустую ни одной пули, как в тире. Хотя, мы никогда не были в тире. Да уж, что мы можем о нём знать? Там даже мишени не отстреливаются в ответ! А здесь отстреливаются, да так, что мишенью ты себя начинаешь чувствовать. От пуль не увернуться даже клону с ускоренными рефлексами, но мы всё-таки движемся перебежками на полусогнутых, время от времени точными попаданиями в лоб выводя из строя навсегда то одного немца, то другого. Нам в лица тоже не раз прилетели пули, но бронестекло забрал пока ещё держится.
— Я уже задолбался стрелять! — с досадой Левиафан убрал за спину опустевший автомат и схватился за пистолет.
— А ты что думал? Это Земля, детка!
— Кто ещё тут детка?! Мы с Хищником вылупились раньше тебя!
— О, я для тебя больше не касур? Ну и правильно, Лёва. Я всё хотел сказать, что ты меня можешь называть по имени. Нет, вы просто раньше меня выбрались из рассадника. Уф, да уж, жарко... — броском гранаты я скосил сразу четверых. Огонь от взрыва взъярился у них под ногами, и они с криками попадали, поражённые осколками. — Знаешь, как американские морпехи говорят на этот счёт? «Единственный лёгкий день был вчера».
— Радует одно, Брах: если следовать этой логике, завтра будет ещё хуже. А пока что мы, считай, развлекаемся.
— Завтра будет в Бездне.
И тут правая моя нога подогнулась. Я не сразу понял, что произошло. Просто услышал хруст перебиваемой кости и рухнул на четвереньки. Наколенник быстро наполнился кровью, она стала хлюпать и чавкать в нём, растеклась по земле под ногой. В нём же, в наколеннике, осталась и пуля, пробившая ногу сзади и как раз в районе сустава. Досадная помеха разозлила так, что я не пожалел на ранившего меня немца целой гранаты. Торс с головой и одной рукой отлетел назад, а всё остальное — куда-то вообще в сторону.
— Чёрт, Брах! — крик Левиафана расслышал плохо, потому что в голове всё ещё звенит от громкого выстрела. — Кешот, как же тебя так... Поднимайся! Вставай! Надо убегать!
Он схватил за руку, вздёрнул на ноги, но повреждённая согнулась пополам опять, а раздробленный коленный сустав возмущённо и омерзительно захрустел. Продолжая держать пистолет и отстреливаться одной рукой, Левиафан подхватил меня за талию второй, но я лишь могу неуклюже подпрыгивать на целой ноге и торможу нас обоих ещё больше, чем Хищник. Тот хотя бы мог бежать.
Так, ковыляя и чуть ли не падая вместе со мной, Левиафан дотащил до руин фермы, а там я и сам избавился от его хватки и упал на камни. Прячась от пуль, он прыгнул за груду битого кирпича рядом со мной.
— Вот же дрянь! — высунув руку, Левиафан пару раз пальнул, не глядя, просто чтобы на пару секунд отпугнуть немцев от нашего убежища. — Не думал, что подохну вот так паршиво!
— А на что ты надеялся? — я кинул гранату следом за его пулями.
— Ну, думал, что стану полноправным гражданином Империи, мать её, и получу свой клочок земли на этой планете...
— Получишь. Уходи отсюда. Оставь мне патронов и уходи. Нет-нет, я ничего не хочу слышать о том, что ты меня не бросишь.
— Брах...
— Лёва, пока я исполняющий обязанности декуриона и пока не вернётся Танкред, назначаю тебя ауксилием. Всё, отставить споры. Это приказ. Отступай и уводи наших, кто выжил.
Приказа он не посмел ослушаться. Задержался лишь на пару секунд, чтобы положить рядом со мной пару полных магазинов для пистолета и столько же ручных гранат — всё, что осталось от внушительного легионерского арсенала. И то, за этот час Левиафан не раз собирал боеприпасы с трупов, потому как свои растратил за пару минут. Теперь же всё его оружие принадлежит мне. Вот только почему-то это совсем не радует.
Мне вовсе не было страшно умирать. Скорее, тоскливо. И обидно. Убить столько врагов, потерять столько друзей, положить столько подчинённых... и не увидеть нашу победу. Не увидеть, как Хищнику и Левиафану выдадут паспорта граждан Империи, а Эришкигал — свидетельство об амнистии. Не почувствовать, как пахнет воздух этой планеты, когда в нём нет дыма от пожаров и железного запаха пролитой крови. Я рад, очень рад, что у товарищей всё будет хорошо, что они проживут хотя бы чуть дольше, чем я, но за себя обидно. Только-только родиться, не успеть ничего толком узнать об этом мире и умереть почти сразу же... Да, обидно! До слёз! Очень захотелось их пустить, но они не разжалобят врагов, не остановят их пули и не помогут однополчанам бежать быстрее. Нет уж, враги не сумеют порадоваться моим слезам. Только моей крови.
