Владимир Махов - Смертник
Они с Максом сидели друг напротив друга и не знали, на что решиться. Макс кивнул в сторону Грека, спящего крепким сном смертельно уставшего человека. Ника в ответ отрицательно покачала головой: «Не трогай человека. Пусть спит».
«Так что делать?» – Макс вздернул подбородок.
«Не знаю. – Ника пожала плечами. – Может, обойдется?»
Макс почесал в затылке и оглянулся на щель между корнями, сквозь которую пробивался робкий свет: «Попробуй пока понаблюдать».
Пока Макс осторожно, боясь задеть раненую руку, устраивался возле просвета, Ника подтянулась и села, приспособив под спину рюкзак. Будить Грека раньше времени не хотелось. Мельком глянув на него, Ника про себя отметила, как съехала на голове повязка, державшаяся только потому, что присохла к ране на затылке.
Вчера, после того как они чудом остались в живых после событий на свалке, Грек проникновенно посмотрел ей в глаза и тихо сказал:
– Ты спас меня, сынок. За мной должок. Я этого не забуду. – Он улыбнулся, и на разбитых губах выступили капли крови.
Проводник так сказал, и спорить Ника не стала. Какой смысл подводить предварительные итоги и выяснять кто, сколько и кому должен?
Когда лавина, разбуженная взрывами, потекла вниз, сметая все на своем пути, когда земля ходила ходуном, как во время землетрясения, когда в воздух поднялась удушливая волна ржавой взвеси, вот тогда Ника и растерялась. Полными ужаса глазами она смотрела на то, как в пыльном мареве колыхалась глыба железа, постоянно меняющая очертания. Девушка сжимала в руках бесполезный автомат и не могла оторвать глаз от текущих рек искореженного металла, где каждый кусок в отдельности легко мог стать ее могилой. В опасных ситуациях полагалось стрелять, но эта домашняя заготовка, засевшая глубоко в мозгу, оказалась абсолютно бесполезной, а разум молчал. Ника сидела, не имея сил пошевелиться, и ничего не могла с собой поделать. Внутри все застыло, замерло. Перед глазами происходило постоянное движение, и это зрелище действовало на нее как удав на кролика. Разве можно уйти из разваливающегося дома, когда под тобой проваливается пол, а на голову рушится крыша?
Девушка ждала смерти.
Она непременно дождалась бы ее, если бы не Грек. Он буквально выдернул Нику за руку из того безысходного состояния, в которое она успела погрузиться по уши. Прокатившись на животе и ободрав ладони в кровь, девушка очнулась. Проводник отпустил ее руку и теперь бежал вперед со всей скоростью, на которую был способен. Грека абсолютно не волновало то, что творилось за его спиной – как постепенно скрывалась за грудой изувеченного железа тропа, как поднимались над свалкой тучи удушливой пыли и накрывали кладбище. Кругом стонало, визжало, скрипело – грохот стоял неимоверный.
Ника мчалась за проводником во всю прыть. Хуже всего оказалось то, что нечем было дышать. Катастрофически не хватало воздуха. Пыль забивалась в нос, в рот, выворачивала легкие наизнанку. Девушка боялась только одного: если сейчас начнется кашель, он вполне может стать последним.
Впереди замаячили расставленные ворота, и Ника увидела Макса. Он стоял на том самом месте, где она его оставила, бросив напоследок короткое «Держи выход». У ног его еще двигались останки тех зомби, которых он положил. Левая рука висела плетью вдоль тела, на рукаве расплывалось черное пятно. Он поливал из автомата останки, подползающие к его ногам, и только вздрогнул, когда рядом съехала с груды и упала какая-то рухлядь, едва его не зацепив. У парня были безумные глаза счастливца, только что избежавшего смерти. Он дрогнул, но не сделал ни шага назад.
От радости, что Макс жив, Ника почувствовала прилив сил, рванула вперед и обогнала Грека на подступах к воротам.
Возможно, этот рывок спас ей жизнь. Она была рядом с Максом, когда опасно накренилась подвеска легковушки, лежащая сверху на том, что не поддавалось определению, съехала вниз и накрыла проводника с головой.
Честно говоря, Ника не чаяла увидеть его живым. Помогая Максу поднимать подвеску, она думала лишь об одном: нельзя оставить Грека гнить на свалке. Некогда было проверять, жив он или мертв. Они с Максом взвалили его на плечи и потащили тяжелое тело прочь, стремясь убраться как можно дальше.
Когда Ника в последний раз оглянулась, от огромной горы, еще совсем недавно возвышающейся в центре свалки, не осталось и следа. Ровный слой покрывал почти все поле. Над всем этим завалом висела черная туча неосевшей трухи, потихоньку расползавшаяся во все стороны.
Изнывая от смертельной усталости, они дотащили тело Грека до остановки. Там их ждал Краб. Спокойный, тихий, не получивший ни единой царапины.
С тех пор Ника не могла смотреть ему в глаза. Ее пугал откровенно холодный взгляд этого типа, который как будто растерял последние капли человечности, убегая по тропе со свалки при первом же крике проводника «Назад!», нисколько не задумываясь о том, что за спиной остаются пусть не друзья, не приятели даже – но люди, попутчики. Как минимум двое из них не раз спасли твою жизнь. Теперь в уродстве парня – двух пальцах, сросшихся на левой руке, – она искала не предмет для невольной жалости. Бог шельму метит. С ее точки зрения, эта поговорка как нельзя более подходила для Краба.
Как только выяснилось, что проводник дышит, Ника осмотрела его. Сначала голова Грека, залитая кровью, показалась девушке одной сплошной раной. Однако ссадина, омытая водой из фляги, выглядела не так уж и плохо. На затылке кровоточила длинная глубокая царапина, чуть содран волосяной покров – и только.
Проводник пришел в себя после того, как ему на голову полилась струя воды. Он застонал и открыл глаза.
Ника едва успела перевязать ему рану. Грек закинул в рот несколько таблеток и запил их водой. Потом он дотошно осмотрел огнестрельное ранение Макса и заявил, что ничего страшного – пуля прошла навылет, кость не задета. Сталкер залил рану раствором антисептика, перевязал ее, отстегнул Максу, еще переживавшему по поводу этого скоропостижного лечения, пару ярко-красных капсул, одну желтую и велел хлебнуть после них воды.
Вся скорая помощь, вместе взятая, заняла от силы минут пятнадцать – двадцать и явилась короткой прелюдией к последующей гонке.
Тучи поднятой пыли постепенно подбирались к автобусной остановке. Но не они были причиной того, что проводник погнал своих подопечных дальше.
– Если у вас, сынки, сложилось обманчивое чувство, что все позади, то я вас чуток расстрою, – начал он, избегая смотреть Крабу в глаза.
Во всяком случае, так показалось Нике.
– Не факт, что хозяина накрыло вместе со всеми его бойцами. Он мог там и не быть.
– Как это? – удивился Макс, еще морщась от боли. – Я сам видел на тропе огромного человека. По крайней мере, так его нарисовали в «Пособии»…
– Книжка у тебя с собой? – не удержался от сарказма Грек.
– Нет, – растерялся Макс. – Дома оставил. Вернее, там, за кордоном.
– Вот и будешь дома с ней развлекаться. А пока командую я…
Нике показалось, что Краб позволил себе короткий смешок. Мол, один такой докомандовался, или так было на самом деле? Грек, судя по всему, тоже растолковал сей странный звук не в пользу Краба.
– Смешно? – тихо поинтересовался он. – Ты у нас, Краб, самый свежий. Так что Макса разгрузи – его рюкзак теперь поедет на тебе. Бери в зубы и дуй вперед.
– У меня и свой тяжелый. Я тоже ногу повредил, когда… – попробовал возразить Краб.
– Когда что, Краб?
– Когда все бежали оттуда.
– Договорились. – Грек кивнул. – Остаешься здесь прикрывать отход отряда. Мало ли, вдруг хозяин увяжется? Стрелять на поражение. Минут через тридцать дуй туда. – Он махнул рукой вправо. – Видишь расщелину в камнях?
– Я понесу рюкзак, – сквозь зубы сказал Краб.
– Добро. – Грек повернулся и, заметно хромая, двинулся вдоль шоссе. – Макс за мной, потом Краб. Очкарик, держи спину, – бросил он через плечо.
Хорошо, что ей досталось идти замыкающей. Она не стала жаловаться, но, добираясь до Грека на свалке, скатилась по куче ржавого хлама. Приземление тоже не назовешь удачным. Девушка ободрала бедро и ударилась коленом. Правая нога болела нещадно. Пока никто не видел, можно было хромать вволю.
Это был вовсе не решительный бросок, но бой не на жизнь, а на смерть. О каком таком «держи спину» могла идти речь, если через пару километров девушка вообще перестала понимать, где находится?
Впереди расплывалась спина Краба, сгибавшегося под тяжестью двух рюкзаков – своего и Макса. В ушах стоял отзвук того грохота, что преследовал ее на протяжении многих километров. Ремень автомата натирал плечо. Рюкзак с каждым шагом становился все тяжелее. Ника собрала все силы, чтобы не упасть навзничь, хотя бы на миг избавиться от непосильной тяжести. Как сомнамбула, она тащилась вперед, подчинив себя жесткому ритму. Два шага – вдох, два шага – выдох. Кроме этих вздохов, больше не было ничего. Пропала Зона, исчезла трава под ногами. Почерневшее небо, освободившееся от туч, обрушилось сверху, перед глазами замерцали далекие звезды.
