Шон Стюарт - Йода: Свидание с тьмой

Правда, нравилось ему именно изображать. Играть роль. Реальные полеты он не слишком жаловал. Когда к нему обратились из правительства и предложили эту жуткую роль Йоды в программе о войне („Поражающее воображение воплощение самого великого мастера — Сила пребывает с этим шоу, в котором участвуют четыре звезды!“ — так объявили об этом в новостях), он был весьма польщен и, наверное, немного испугался. Когда люди в форме и с бластерами просят вас об услуге, вы не можете сказать „нет“.

Но сейчас, завидев на посадочной площадке Храма джедаев настоящий истребитель, готовый забросить его бренное тело в Космос на какой-то гипер-супер-сверхсветовой скорости, он начал всерьез сомневаться в дальновидности своего решения.

Джедай, командовавший „парадом“, подал знак. Чафф сглотнул.

— Шоу начинать пора! — пробормотал он про себя.

На ватных ногах он вышел из ангара и поплелся по храмовой посадочной платформе. Толпа репортеров, ожидавшая в отгороженном пространстве в двадцати метрах от корабля, засыпала его градом вопросов:

— Расскажите, какова цель вашей поездки? Чем так важен Итор?

— Когда вы вернетесь, мастер?

— Вас не беспокоит перспектива лишиться связи с кабинетом канцлера из-за внезапной перемены обстановки на фронте?

Паллиус махнул в их сторону посохом и пошевелил ушами. Уши были очень хорошие, суперсовременные, и он мастерски умел с ними обращаться. „Улыбаемся и машем, Чафф, — сказал он сам себе. — Не думай об ответственности, просто смотри им в глаза и продавай свое шоу“. Паллиус выучил все стандартные улыбки Йоды: Довольное Хихиканье; Сонную Ухмылку; Медленную, Почти Угрожающую Усмешку; Тихую Радостную Улыбку, которая особенно часто появлялась на лице мастера в присутствии детей. Но отвечать вслух он не рисковал, боясь ошибиться; если он не попадет в тон, кто-нибудь может взять и сделать сонограмму его речи и растрезвонить вокруг, что Йода, севший сегодня на курьер типа „Селтая“ — это не настоящий Йода.

Он доковылял до транспортника и залез внутрь. Начиналась та часть игры, которая страшила его больше всего. Он никогда не любил замкнутое пространство. Равно как и космическе полеты. И мгновенное ускорение. Паллиусу пообещали, что на самом деле все сделает бортовой Р2. У них также был аварийный код, позволявший управлять кораблем с контрольной башни. Что ж, может, и так. Но что, если Торговая Федерация уже добралась до маленького Р2, а? В конце концов, почему бы одному дроиду не перейти на сторону других дроидов? Возможно, он был частью какой-то механической пятой колонны. Дроид-предатель, не задумываясь, пожертвует собой, чтобы покончить со старейшим членом Совета джедаев.

Фонарь кабины опустился с громким щелчком, отрезав шум толпы и оставив Паллиуса Чаффа наедине с собой. Актер вдруг почувствовал себя очень одиноким.

По идее, в кабине должна была работать система климат-контроля, но Паллиусу было жарко. Жарко и душно. Взревели двигатели, и он вдруг подумал о том, что этот корабль был собран по графику военного времени; что каждая его деталь, от ремней безопасности до заклепок кабины, была изготовлена по самой низкой стоимости.

Корабль дернулся вверх, поднялся в воздух и завис в метре над посадочной платформой. Паллиус улыбнулся зрителям и помахал рукой.

Мысленно он начал молиться.

Тем временем на крыше небоскреба, возвышавшегося над Храмовым районом, двое дроидов доигрывали очередную голографическую партию. Солис — бесцветный дроид — смотрел, как его фигуры систематически загоняются в ловушки и уничтожаются фигурами его ливрейного товарища, Фиделиса. [15] Они уже давно и не один раз перебрали все мыслимые комбинации дежарика. Игра шла практически на равных, когда случай и безжалостность уравнивали шансы, но оба предпочитали аристократический, весьма интеллектуальный стратегический вариант. Сложность состояла в том, что Фиделису, который постоянно находился на службе, периодически обновляли программное обеспечение, в то время как Солис давным-давно существовал сам по себе, и новейшие программы голоигр не являлись для него наивысшим приоритетом.

В результате он проигрывал. Не всегда, не каждый раз, но тенденция была неуклонной и необратимой. Так уж устроен мир: те, кто в ливреях, преуспевают. Те, кто без ливрей… не очень.

— Еще партию? — вежливо спросил Фиделис, обнуляя доску.

— Думаю, нет.

— Ты уверен? Она могла бы войти в число девятисот шестидесяти семи тысяч четырехсот тринадцати лучших игр из одного миллиона девятисот тридцати четырех тысяч восьмисот двадцати четырех сыгранных нами партий.

— Что-то нет настроения.

— Не говори так. Эти слова ничего не значат. Ты слишком вольно обращаешься с органическими выражениями, — чопорно проговорил Фиделис. — Я уверен, что твоя первоначальная программа не поддерживала такую… социолингвистическую неряшливость.

— Угу, — сказал Солис. — Наверное.

Фиделис считал, что диапазон запрограммированных в них эмоций очень узок и состоит, разумеется, из верности, верности и еще раз верности, а если кто-то подражает органическим состояниям ума вроде досады и недовольства, то это просто жеманство и признак сомнительного вкуса. Впрочем, когда он продолжил играть сам с собой, было видно, что он не в духе.

Солис подошел к краю крыши и посмотрел вниз, на потоки разумных существ, которые двигались в своих ховер-машинах и по тротуарам. Отсюда они казались маленькими насекомыми. Если бы он лежал на крыше со снайперской мини-винтовкой „СороСууб Х45“, можно было бы поразить любую цель на выбор, оставаясь невидимым. Смерть с высоты.

И, как бы в ответ на его мысли, в небе появился башенный сокол, паривший на столбе теплого воздуха, который поднимался между феррокритовыми небоскребами. То, что люди называли „природой“, давным-давно было изгнано с Корусканта; со стороны планета казалась одним огромным городом, где не осталось места ни для кого, кроме разумных обитателей. Но существа способны адаптироваться — кому, как не Солису, это знать! — и даже в такой странной среде, как планета-город, обитало множество созданий, которые не догадывались, что улицы и небоскребы столицы не созданы специально для них. Мелких птичек, млекопитающих и рептилий постоянно привозили на Корускант в качестве домашних животных, и они постоянно сбегали в подвалы, на улицы и крыши домов, как будто город был феррокритовыми джунглями, а они — местной фауной. Кроме того, были еще паразиты, которые питались и размножались в тепле и отходах разумной жизни: водосточные крысы, колодцевые жабы, ферро-слизни, слепые змеи, гнездившиеся внутри зданий, и тучи транторских голубей, восседавших на карнизах. И над всеми ними, как верхнее звено пищевой цепи, находились башенные соколы.

Этот конкретный сокол был самкой с затупленными крыльями, красивое пепельно-серое оперение делало ее невидимой на фоне домов. Легко, словно пушинка, она парила на невидимых потоках воздуха; вдруг она зависла в полете и молнией бросилась вниз. Солис смотрел, как она проносится сквозь полосы света и тени, и плавно увеличивал изображение, пока не увидел желтые круги вокруг ее злобных глаз и собственно жертву — мусорную мышь, которая копошилась в груде отбросов в глухом закоулке 237 этажами ниже. Зрение Солиса, без преувеличения, было лучшим в галактике. Уход за тактической оптикой „Тау/Цейс“ являлся для него более приоритетной задачей, чем гонка за последними программами голоигр. Если ты не носишь ливрею, приходиться трезво оценивать свои сильные места и принимать все необходимые меры, чтобы иметь работу. Перекрестье прицела легло на голову мыши. Та раскрыла пасть и испуганно пискнула, когда железные когти пронзили ее крохотное тельце.

Смерть с высоты.

Солис отвернулся и непроизвольно бросил взгляд на Храм джедаев.

— Эй.

— Что?

— Твой объект покидает Храм, — сказал он.

Фиделис повернул голову и зачарованно уставился на ступеньки Храма джедаев 1.73 километрами ниже.

— О, — произнес он.

— Два джедая, два падавана и дроид Эр-Два, — сказал Солис. Теперь оба стояли на краю крыши. Солис посмотрел на своего товарища. — Странный Эр-Два, тебе не кажется? Он как-то криво двигается — должно быть, сервомотор разболтался…

Фиделис не ответил. Не отрываясь, он смотрел на меленькую группу, выходившую из Храма, смотрел с голодным вожделением, с каким заблудившийся в пустыне смотрит на воду, которую не видел несколько дней.

Недель.

Лет.

Солис так давно не носил ливрею, что едва помнил этот шок верности, это зашитое в его программу чувство причастности, это почти религиозное благоговение в присутствии Семьи. У Фиделиса был довольно глупый вид, когда он стоял, с такой силой ухватившись за перила, что его металлические пальцы врезались в дюракрит… и все же было трудно не завидовать ему. Было бы здорово хотя бы на миг снова испытать это радостное чувство.