Андрей Валерьев - Форпост (Тетралогия)

Если бы кто-нибудь Ивану сказал, что четыре мужчины и шесть женщин, имея всего один топорик, одну складную ножовку и пару ножей, смогут за четыре дня такое сделать — он бы не поверил. А тут — вот, пожалуйста. Великая Ермаковская стена.

Потом Серый сдуру ляпнул, что неплохо было бы засыпать землей десятисантиметровый промежуток между плетнями, за что немедленно был наказан малой сапёрной лопаткой и отправлен на земляные работы. Покумекав еще немного, дядя Паша отрядил бригаду Ромы-аэропорта копать глину и обмазывать ею иссохшийся на жаре плетень. На предмет, так сказать, самовозгорания. Сам же Ермаков, взяв в подручные Ивана, принялся таскать из промоины на самодельных носилках камни. Работа была адова, но Маляренко терпел и не жаловался, поражаясь выносливости и силе напарника.

Вообще Маляренко здорово пересмотрел своё отношение "к первому взгляду". Он понял, что здорово ошибся в отношении вожака. А узнав от Серого о трёх иностранных языках и кандидатской по экономике, Иван шефа резко зауважал и признал, что крутые меры по наведению элементарной дисциплины были необходимы. Как оказалось, Ермаков пускал кулаки в ход крайне редко — основным средством мотивации стала одежда. Раздобыв в "Газели" ворох какого-то жуткого тряпья, он кулаками заставил всех сдать свою одежду "на склад" Светлане и выдал каждому из работников по рваной тряпке. Построив народ, дядя Паша объявил, что ВСЕ вещи будут возвращены, как только работники трудом и дисциплиной докажут свою полезность. Ходить голым не хотелось никому. Ни мужчинам, ни, тем более, женщинам. И за то время, что Иван работал в посёлке, назад свою одежду получили все. Быть отстающим и в одиночку сверкать ягодицами никому не улыбалось, так что труд перевоспитуемых был воистину ударным. Кроме капитальной стены, в дальнем углу из всё той же плетёнки построили почти настоящие "удобства", а в центре поляны, рядом с родником, начали возводить большой дом. Уже не забивая колья, а вкапывая в землю слегка обтёсанные и кривоватые стволы деревьев. Кипучая энергия строителя Ермакова била через край.

За эти две недели, помимо шикарного бронзового загара, Ваня приобрел каменные мозоли на огрубевших ладонях и чувство хронической усталости. К плюсам можно было отнести пришедшие в тонус мышцы и согнанный с пивного брюшка жирок. А еще Иван стал учиться плавать, благо солёная вода этот процесс здорово облегчала. Решив, что хватит ему без дела валяться на пляже, Маляренко скинул одежду и полез воду. Учиться.

Талассотерапия помогла — невесёлые мысли рассеялись и, вдоволь поплюхавшись на мелководье, довольный Иван выбрался на берег. Следом за ним, таща две полные корзинки, из воды выбрался и Николай со своей подругой. Рыбалка удалась.

Глава 15

В которой Иван решил искать "выход", и что из этого вышло

Храбрость — это вынужденное и многократное преодоление трусости.

Рома-аэропорт был взбешён. Этот грёбаный Ваня свалил, как только бригада вышла из посёлка. И лучший топор унёс! И теперь вся его невеликая и слабосильная команда с огромным трудом валила тоненькие и относительно прямые деревца на дальней опушке рощицы. Все три женщины уже выбились из сил, и толку от них было немного. А единственный среди подчиненных Ромы мужчина, Алексей и так был "сильно не могучим", а после того, как его искусали койоты — и вовсе слёг. Лишь благодаря заботам подруги, провалявшись пластом больше недели, он смог подняться на ноги. Бригадир с яростью посмотрел на шатающегося под тяжестью тоненькой жерди помощника. Всё, млять, приходится делать самому. Спина и руки бывшего дежурного электрика аэропорта налились свинцом, пот заливал глаза, но, злой всех и вся, мужчина упорно продолжал махать тяжеленной, слегка заточенной железкой от "Газели" которая заменяла ему топор.

Минул полдень, жара усилилась настолько, что даже густая тень не спасала. Прорычав команду на перекур, Рома-аэропорт бросил инструмент на землю и, яростно, в полный голос, матерясь, повалился в траву. Исколотые ступни пульсировали болью. Капец шхерам! Рома застонал. Мля, ну почему он не переобулся, когда, отпросившись у начальника смены, выскочил из здания и сел в маршрутку? Зачем он, млять-млять-млять, вообще отпрашивался? Злоба кипела и клокотала в груди. Больше всего сейчас бригадиру хотелось кого-нибудь убить.

Вконец изорванные туфли смотрелись жалко. Когда-то, ещё в том, прежнем мире, лакированные модельные туфли из тончайшей кожи были верхом мечтаний небогатого электрика, эдаким символом городской жизни. Переехав из пригородного села в город, устроившись на хорошую работу в аэропорт и скинув до смерти надоевшие кирзачи, Роман наконец-то смог себе позволить такую покупку и, вызывая дружный хохот всей дежурной смены, стал гордо рассекать по зданию в спецовке и изящной лёгкой обуви.

Бригадир посмотрел на своих бойцов — все четверо лежали, не шевелясь, под соседним деревом. Рома присмотрелся и еще раз выматерился — у всех четверых была вполне добротная, крепкая обувь. И ведь не отнимешь — размерчик не тот. Будучи по натуре человеком незлобивым и законопослушным, еще недавно Рома даже и представить бы себе не смог, что можно у кого-нибудь что-нибудь отнять, но две недели тяжкого труда, нашёптывания Серого, боль в распухших ногах и отчаяние от того, что будет только хуже, сильно изменили бывшего электрика. Даже ходящий в лучших приятелях Серый в последние дни стал сторониться коллеги-бригадира, напоследок поинтересовавшись, мол, не тяпнул ли ты, брат, озверинчику?

Единственным, из за нужного размера кандидатом на обувное раскулачивание у Романа был Маляренко. Его совершенно роскошным по местным меркам ботинкам завидовал весь посёлок. И эта сука, Ксения, еще на него вешается, упорно не замечая ухаживаний самого Романа. Бригадир заскрипел зубами. Решено: сегодня вечером и ботинки, и баба будут его, и пусть кто-нибудь хоть что-то вякнет!

Сплюнув, Рома стянул с ног превратившиеся в лохмотья туфли, зашвырнул их подальше и скомандовал подъём. Дел было — невпроворот.

— Знаешь, Вань, я б на твоём месте сейчас в посёлок не торопился, — обнимая одной рукой девушку, пробухтел шагающий впереди Николай. Второй рукой он удерживал на плече обе корзинки, и было видно, что ему нелегко. — Дядя Паша тебе голову оторвёт. — Коля подумал и добавил: — И Рома тоже.

— Я и не тороплюсь, — Маляренко вспоминал, что же он оставил в лагере. По всему выходило, что из вещей не хватало двух пластиковых бутылок для воды и водки. Сумку Ваня, опасаясь за сохранность своих вещей, еще позавчера вынес из лагеря и сховал в надёжном месте.