Матабар. II - Кирилл Сергеевич Клеванский
Никто не смел и слова произнести.
Даже те, кто, казалось бы, прежде балагурил и смеялся, склонили головы и отступили в стороны.
Ардан уже когда-то давно такое видел.
Когда Эргар ступал по горам Алькады, остальные звери точно так же расступались в стороны, чувствуя, что перед ними самый опасный и грозный хищник.
В измятых ножнах, с местами почерневшим эфесом, на поясе наследника качалась сабля, а грудь пересекала широкая синяя лента. И не возникало ни малейших сомнений, что пользоваться оружием Павел умел. И, возможно, лучше многих, если не большинства.
Поравнявшись с епископом, они смерили друг друга взглядами, после чего Павел начал аккуратно опускаться на колени. К нему тут же ринулись гвардейцы, предлагая помощь, но тот властным взмахом руки заставил их замереть на месте.
Никто не шевелился.
Никто не проронил ни слова.
В абсолютной тишине хрипящий, пропитанный вином и нескончаемыми трапезами голос Святейшего Епископа произнес:
— Павел Агров, сын Даниила Агров, достойный муж и отец, сегодня, в этот день, волей Светлоликого и правом, дарованным мне Отцом Отцов в Свято-Престольном Улджингуде, я призываю к твоей крови, — епископ, едва не пыхтя от натуги, слегка наклонился и то, чуть ли не заскрипел посох под его весом, а затем провел ножом по протянутой ладони Павла. Алые капли крови упали на пол и их чавкающее шлепанье в абсолютной тишине зала эхом разлетелось по стенам. — Кровь от крови Агров, плоть от плоти народа своего, кость от кости земли твоей, клянешься ли отдать остаток жизни Империи. Всем её народам. Её прошлому, настоящему и будущему.
— Клянусь, — тихо и спокойно произнес Павел, но даже так в его голосе клокотало нечто такое, что заставило зашевелиться волосы на шее Арди. Так, словно ему в лицо прорычал опаснейший хищник.
— Клянешься ли ты верой и правдой, — продолжил, обливаясь потом, епископ. — не жалея ни живота, ни шеи, исполнять священные обязанности Императора?
— Клянусь.
— Клянешься ли ты публично назначить наследника, единственного и непогрешимого, к часу, когда Ангелы Светлоликого придут за тобой.
— Клянусь.
Все это время с ладони Павла текла кровь и каждое его «клянусь» соединялось в звучании с очередным падением рубиновой капли.
— Тогда этим символом, — дрожащей рукой сановник поднял с бархатной подушки, стоявшей рядом с ним на кафедре, золотой треугольник. — перед лицами народа, перед взорами Ангелов, волей Светлоликого и заветами предков, я нарекаю тебя Павлом IV, Императором Новой Монархии!
Павел поцеловал навершие треугольника, после чего поднялся и, все в той же тишине, прошел к трону. Развернувшись, он медленно опустился на него и, в то же мгновение, платиновый феникс над изголовьем взмахнул крыльями и вместе с пронзительным:
— Кья! — вспыхнул белым огнем.
Мифическая птица взмыла под свод зала, и, застыв там на долю секунды, рухнула вниз. С каждым мгновением все сильнее разгораясь, пока не обернулась блестящим огненным шаром, она вонзилась в голову Павла.
По легендам тот, кто не имеет законного права на престол, окажется мгновенно сожжен этим фениксом, но если претензия законна, то…
Секунда, другая и вот пламя, спрятавшее ненадолго лик Павла, рассеялось явив людям целого и невредимого Императора на престоле. А на его голове сложилась платиновая корона в форме сплетенных крыльев, внутри которых, как в стекле, порой можно было увидеть всполохи пламени.
— Да здравствует Император! — тут же загремел народ.
Взорвались аплодисменты, громовой лавиной забившись о стены зала.
Но на этом церемония не завершилась. Павел, задержавшись на троне всего на несколько секунд, снова поднялся на ноги и, вместе с женой и дочерью, начал идти сквозь зал.
Люди расступались перед ним, низко склоняя голову.
— Император, — шептали они в поклонах и книксенах.
А Павел шел вперед и рядом не было ни стражи, ни соглядатаев, лишь он один вместе с семьей. Без трости. Хромой и явно уставший, но, каким-то чудным образом, исходящее от него ощущение первобытной силы вовсе не стихало, а лишь нарастало.
Пройдя весь зал, он поднялся по ступеням, ведущим на балкон. Распахнул двери и вышел к народу. Площадь Царей застыла так же, как недавно застыли дворяне в зале. Арди чувствовал, как целое море людей, будто зачарованные, замерли каменными изваяниями и бесчисленное множество взглядов скрестились на пылающей короне.
— Народ мой! — голос Павла, явно усиленный магией, громом летел над площадью. — Братья и сестры! В этот день я перед вами! Солдат, отец, муж и лишь потом — Император нашей с вами родины! И я бы хотел вам, друзья мои, сказать, что с этого дня нас с вами ждет простое и светлое будущее, но это станет ложью! Нет, нас подстерегают трудности и опасности! Явные и тайные! Тяжелые и мимолетные! Нельзя забывать об этом, друзья! Но, так же, нельзя забывать и о том, что мы, народы Галеса, Арадира, Раниты, Атруа, Санаша, Эктаса, Отуркара, Элирилии и всех прочих, чьи гербы держит наш двуглавый феникс — все мы здесь, на своей земле. Все мы — народ Империи, связанные узами крови, общего прошлого и общего будущего! Все мы, как один, встретим все то, что уготовил нам день грядущий. Без страха! Без сожалений! С честью и высоко поднятой головой! И когда наши дети и наши внуки спросят нас об этих днях, мы будем с гордостью рассказывать о том, как сообща, рука об руку, строили для них новый светлый мир. Мир, в котором им не придется боятся, не придется голодать, не придется терпеть притеснений и унижений! Страну для каждого из нас! Такую, как завещал первый Император! Такую, что живет в наших сердцах! А теперь, нашим трудом, по́том и, если будет на то воля судьбы защитить Родину от врага, то и кровью мы новый мир построим ради них. Ради наших потомков! Но это завтра! А сегодня, друзья… братья… сестры… Сегодня празднуйте! Сегодня я обнимаю каждого из вас! Поднимаю бокал в каждом доме! Желаю счастья и процветания каждой семье! Ибо кроме нас самих, дорогие мои, у нас никого нет и не будет! Помните об этом! Во славу Империи!
