1938: Москва (СИ) - Богданов Сергей
— Ходынка, я А-18-5… Пропишите, что ли, ижицу бортовым номерам К-23 и К-78, хулиганят юнцы
— А-18-5, уточните…
— Затягивают взлет, ради… хм…
Мосс, в ответ на гогот и жесты, уже превысившие порог обычных воздушных поцелуев, уже дважды изобразила «от локтя», вызвав еще один взрыв молодого радостного гогота.
— Затягивают, в общем…
— Принято, А-18-5
Курсанты, получив, судя по всему, грозный окрик по радио, засуетились, и, разогнавшись, разом ушли вверх. Разделились, четко отработали на малой высоте «ножницы» и ушли в сторону Мневников.
Серебров вырулил на полосу, прижал тормоза, раздельно погонял дизели, снова убрал газ, а потом, зажав обе ручки, начал разбег. «Стрекоза» поднялась на удивление легко, буквально прыгнула в воздух.
— Убирайте шасси, только ручку качайте плавно!
Серебров постепенно набирал высоту, покачивая крыльями, проверяя отзывчивость Ш-7. Да, не сложнее приснопамятного «мота» — легкая, достаточно маневренная, но уж очень медленная с точки зрения истребителя скорлупка. И испускает не благородный рокот тридцатилитрового бензинового мотора, а сиплый рык дизеля, приправленный монотонным свистящим воем нагнетателей.
Пару раз нарочно почти поставил машину в глубокие виражи, покосился направо — ничего, спокойна, чуть прищурясь, озирает пейзаж…
— Вон та бетонная чаша с яркими флагами на три часа — это Петровский стадион. Впрочем, вы ее видели, со стороны Питера подлетный коридор как раз здесь.
— Фантастика! В нем, наверное, тысяч восемьдесят помещается?
— Не знаю, никогда не интересовался. Надо спросить у болельщиков. У нас под брюхом сейчас Воздушная Академия, где, скорее всего, учатся два мешавших нам взлететь охламона.
Серебров виражом развернулся на восток-северо-восток. «Стрекоза» шла ровно как планер и послушно реагировала на малейшее движение штурвала и педалей.
— Так, чуть дальше по курсу — волькенратцер «Бутырский» и чуть севернее «Марьина Роща». У «Бутырского» характерная деталь — двойной шпиль, так что он напоминает «Петра и Павла» в Брно.
— Бр… — что?
— Брно, по-немецки Брюнн — крупный город в Чехословакии, «пулеметный город»…
Серебров покружился вокруг «Бутырского», позволяя оценить размеры волькенратцера.
— Вот там, на половину десятого, блестит пруд, а ближе к 11 видны купола, похожие на стрекозиные глаза, это Тимирязевская академия. Если верить газетам, то в ближайшее время она станет абсолютным монополистом в деле выведения новых сортов растений.
— А что это за ярко-красный баллон на час?
— Это как раз наш пункт назначения, «круг». Оборотом вокруг него мы войдем в коридор север-юг и сможем зайти на Малый Центральный. Под нами, кстати, Савеловский вокзал, один из немногих оставшихся в Москве полноценных железнодорожных вокзалов. Под правым крылом у нас авиазавод «Я» — делают легкие истребители и гражданские самолеты. И вот тот ангар ближе к путям — Савеловская радиоярмарка. Место… хм… разностороннее. Между прочим, там можно купить подержанный армейский двухдиапазонный трансивер на элементах Лосева — разница по весу вчетверо, по размерам сами понимаете — раз в шесть, потребляет тоже сущие копейки… Да куда ты прешь-то!..
Перед заходящей на пологий разворот вокруг баллона «стрекозой» скольжением вклинилась ослепительно-синяя, с тремя растопыренными как у слепня «ногами», авиетка, продольный биплан с толкающим винтом. На левом крыле — двойные полосы со звездами, на правом — код RS-995. Ну, понятно, столичный аэроклуб.
— Вот, полюбуйтесь, кстати, на почти что земляка… Видите «старз-н-страйпс»? Он из американской колонии, которая расположена к северу от Москвы, на берегу Клязьминского водохранилища. Народ диковатый, но гостеприимный. Обожают форсировать до предела двигатели на своих авиетках и летать «как истребители» на двухстах пятидесяти километрах и не выше полутора тысяч. Хорошо хоть парашюты берут — хотя чаще успевают спланировать. Если есть желание — слетайте, можно написать интересный материал… заодно можете искупаться, вода в Клязьминском великолепная, Московская Ривьера…
— Там настоящие «ред ранч»?
— Нет, «ред ранч» гораздо южнее, а это просто колония. Картошка-капуста-огурцы и всякое такое.
— Если честно, мистер Сильвер, я их не понимаю
— В каком плане?
— Зачем они удрали из Америки сюда в Россию?
— А зачем они удрали в свое время из Голландии, Польши, Германии и Италии в Америку? Где хорошо, там и дом. Раз Америка не оправдала их надежд, они приехали сюда. Отличные ребята, толковые, работящие. Вы бы видели, какой они за три года отгрохали город на Волге — Новорубежск (New Frontierstown). Из ничего создали заводы и теперь делают автомобили и двигатели.
— Да, но «права или нет — это моя страна», они же родились в Америке, это был их долг, остаться
— Бросьте, неужто вы не учили в школе, как Америка стала их, да и вашей тоже, родиной? Между прочим, я думаю, что ребята в Навахо и Лакота отлично помнят, кто кому родной и что кому должен… Так, нам бы на снижение… Ходынка, я А-18-5, следую на Малый Центральный, прохожу Бутырский вираж, как слышите меня?
— Слышим отлично. Ждите еще десять минут, и у вас будет ближайшее «окно». После этого заходите в коридор на Малый центральный, высота 200.
— Ууу, мисс, нам еще минимум десять минут нарезать круги вокруг этого шарика… Может, крутнемся вокруг «Марьиной рощи» и посмотрим на Красносельский аэроузел?
— Везите, я тут в гостях
— Прекрасно… — Серебров покачал крыльями, чтобы предупредить всех, что собирается маневрировать, убрал газ, прижал педаль и отдал штурвал. «Стрекоза» скользнула по косой вниз, вон из круга, затем зарычала, когда пилот снова послал ее в набор высоты курсом на восток.
Они шли вдоль «ущелья», образованного стоящими вдоль Сущевского вала корпусами. Это был уже чисто советский архитектурный эксперимент — высотой всего в 20 этажей, дома-кварталы, вытянувшиеся вдоль всей улицы, с садами и павильонами на крышах и зелеными парками-дворами.
Он дал правый вираж в районе Балтийского вокзала.
— Вот та «пружина» прямо перед нами — это железнодорожная и автоэстакада к Красносельскому шпилю. Сейчас подойдем поближе, будет гораздо интереснее. Выглядит впечатляюще, да и к шпилю волькенратцера сподручнее стыковаться, чем спускаться на землю. Здание нежилое, в нем Совет Транспорта, и диспетчерские всего Красносельского транспортного узла…
Взлетно-посадочная полоса вытянулась строго на северо-восток, вдоль поблескивающих на солнце рельсов Ярославской дороги. Вторая полоса, покороче, лежала асимметричным крестом, с севера на юг. В размахе — длинная водная полоса и небольшая гавань для гидропланов, питающиеся из ключей бывшего Красного пруда. Рабочий день: на рулежных дорожках очередь из транспортных самолетов, над аэродромом садящиеся и взлетающие машины. Вдоль Краснопрудного проспекта стояли такие же двадцатиэтажные дома-кварталы, у одного на крыше — взлетная палуба для срочных служб.
Серебров пустил машину вниз, как по горке спускаясь по направлению к вытянувшемуся ввысь зданию Красносельского шпиля. К увенчанной ферменным «крестом» пандусов верхушке были пристыкованы два дирижабля и, треща винтами, стыковался немецкий тип 96 с желтыми коронами на синих стабилизаторах и черной надписью Sverige. Прижав «шаврушку» поближе к эстакаде, Серебров начал, повторяя ее путь, винтом подниматься вверх.
— Смотрите — несколько километров по спирали в обе стороны, а пассажиры — на лифте. Зато вот здесь небольшое депо и краны, которые перегружают контейнеры прямо на подъемные платформы грузовых дирижаблей.
Что там на часах?
Еще четыре минуты до разрешения на вход в коридор Малого центрального.
— Мисс, нам пора возвращаться к баллону. Обещаю настоящую воздушную горку…
Серебров отвернул от вокзалов и срезал над Бутырским парком, передвинув обе рукоятки газа почти на полный. Все-таки не истребитель, нет того привычного ощущения вдавливающейся в спину спинки кресла, неторопливый летун. Он поставил машину в медленный, на педалях, разворот, вокруг Бутырского баллона.
