Норман Ричард Спинрад - Специалист по джунглям
Победителю — награбленное!
Проигравшему — небытие!
Глава 6
— Что на этот раз происходит в нашем хлеву? — отворачиваясь от окна, спросила София, когда Фрейден вернулся в спальню. Из окна просматривалось открытое пространство за Дворцом и высящееся там черное строение ярко освещенного стадиона. К нему в течение последнего часа подъезжал грузовик за грузовиком, набитые закованными мужчинами и женщинами под охраной бесстрастных солдат.
— Кстати, зачем приперся Киллер?
— Выглядит так, как будто они готовятся к какому-то свинству, — отозвался Фрейден. — Киллер передал приглашение — фактически приказ, требующий моего присутствия в ложе Моро на сегодняшнем зрелище.
— Зрелище? — София с сомнением нахмурилась. — Что старый мешок с салом подразумевает под «зрелищем»?
— Сдается мне, вряд ли это пляска вокруг майского шеста, — предположил Фрейден осторожно. — Я постарался сосчитать, хотя бы приблизительно, сколько человек пригнали они сегодня на стадион. Тянуло уже к двумстам, когда Киллер меня прервал, и, вижу, они все еще прибывают. Интересно, что тут затевается?
В действительности он слишком хорошо представлял себе, «что тут затевается». В течение последних пяти дней все Братья во Дворце под завязку накачались омнидрином. Они так усердствовали, что в итоге пришли в блаженное состояние слюнопускания, покрасневших, полных ожидания глаз и непрестанного лепета о грандиозном шоу, затеянном Моро. Сам Моро не проронил ни слова, и его молчание отличалось теми же зловещими особенностями, что и у мальчишки-школьника, замыслившего гнусную пакость.
С другой стороны, Пророку Боли слишком уж не терпелось рассказать о великом погроме и пытках, ввергнувших бы тысячи людей в безумие и обеспечивших его — как он рассчитывал — неиссякаемым запасом наркоты. На протяжении двух заключительных дней приготовлений изнутри стадиона доносился шум какого-то строительства. И вот теперь сюда свозили сотни сангриан. Да еще это дурацкое приглашение…
Идея начать с сумасшедшего погрома представлялась Фрейдену выдающейся, когда он торговал ее Моро. Нечто безболезненное, отстраненное, выведенное за пределы сознания. Как только дело завертелось бы, они с Софией рванули бы в лагерь Вандерлинга. Фрейден провозгласил бы Свободную Республику Сангрию и пустил слух, — подтвержденный, кстати! — что Братство намерено пытками довести все население планеты до безумия, после этого медленно обескровить, а из крови гнать дурь. Революция пронеслась бы по стране, как пожар.
Но когда гамбит явился воплощенным в кудахтанье Братьев, похожих на девочек-тинейджеров, предвкушающих «вечеринку в пижамах», в сотни жертв из плоти и крови, привезенных на стадион бог знает для чего, — это перестало быть просто ловким ходом. Человеческие жизни, боль и безумие неотвратимо ложились на совесть Барта. Погром вызовет пламя бунта, знал Фрейден, не мог не вызвать… Но трутом, без которого нельзя обойтись, становились люди — они мыслят, страдают, истекают кровью и умирают в конечном итоге.
И только когда Киллер явился с этим уродливым «приглашением», Фрейдена осенило, что ему придется увидеть, чего он добился. Почуять, услышать, попробовать на вкус результат своего замысла.
Теперь уже не пойти на попятный! Нет смысла рассказывать Софии о своей роли в этом грязном деле. Ибо это зло, самое настоящее зло, но — так он себя убедил — неизбежное и необходимое. И вина Барта — если то, что он чувствовал, можно считать виной — оказывалась чем-то глубоко личным, чем-то таким, что он ни с кем не смог бы разделить.
— Приглашение распространяется на членов семьи? — осведомилась София. — Я должна признаться в нездоровом любопытстве относительно наиболее экзотичных обычаев нашего предполагаемого феодального владения.
Фрейден разрывался между желанием избавить ее от ужаса, несомненно ожидавшего их на стадионе, и предчувствием ужасающего одиночества. Ему как-то придется жить один на один с кошмаром. После долгого колебания Барт предпочел менее эгоистический вариант.
— Боюсь, что нет, — солгал он. — Только полноправные Братья.
— Мило, мило. Холостяцкая пирушка! Без сомнения, пиво и порнуха в полный рост!
— Не видел и стакана пива с тех пор, как мы приземлились, — натянуто усмехнулся Фрейден. — Только кислый виноградный сок, который они называют вином. И есть у меня предчувствие, что сегодняшнее развлечение пойдет вживую.
«По крайней мере, для зрителей», — подумал он с содроганием.
Ряды грубых деревянных скамей без спинок составляли корпус огромного открытого цирка, выгнутого чашей. Значительная часть стадиона пустовала. Над небольшим сектором трибун на противоположном конце от входа возведен навес, защищающий от знойного сангрианского солнца. Навес отбрасывал глубокие красные тени на пустые сиденья и посыпанную песком Арену. Этот крытый Павильон, казалось, переполнен крошечными фигурками людей — как если бы все присутствующие в цирке зрители сгрудились там, пережидая грозу.
Из-за этого Фрейден чувствовал себя крайне неуютно, пока, выставленный на всеобщее обозрение, одиноко тащился вдоль бокового прохода.
Он глянул вниз, на Арену, и увидел, что в дальнем конце возведено странное деревянное сооружение продолговатой формы, как раз под Павильоном. Вытянутая приподнятая платформа, тревожно схожая со скопищем виселиц, примерно шестнадцати футов в ширину и в добрую сотню ярдов длиной. Вдоль каждого края платформы тянулся ряд стальных ножных кандалов, и с того места, где находился Фрейден, видны открытый задник конструкции и путаница проводов внутри. Мощный кабель, извиваясь, полз из-под платформы через Арену и исчезал в больших воротах, ведших куда-то в недра стадиона.
«Что же это такое?» — озадаченно подумал Фрейден. Но потом, еще на ходу, он поднял глаза вверх, к вот уже совсем близкому Павильону, и странная загадка вылетела у него из головы.
По меньшей мере девять сотен облаченных в мантии Братьев разлеглись, на манер римских патрициев, на ложах, затянутых цветными тканями. На каждое занятое ложе приходилось пять свободных. Перед возлежащим Братом стоял стол на низких ножках, загроможденный кувшинами с вином, вазами с фруктами и… зажаренными целиком младенцами. Обнаженные женщины — по три, четыре, пять у каждого Брата — прислуживали, поднося вино, куски ужасного жаркого, фрукты, пакетики с омнидрином — все, что требовалось хозяевам. Многие Братья забавлялись с женщинами, сидевшими у них на коленях. Другие предпочитали, чтоб забавляли их. По всей окружности Павильона стояли вооруженные Киллеры. Они улыбались — улыбки сродни оскалу черепа. Никогда прежде Фрейден не видел улыбающегося Киллера. Во всем Павильоне царила зловонная атмосфера разгульного карнавала. Крикливая, смеющаяся, пьющая толпа, жрущая много и неустанно. Фрейден подумал, что Рим во времена императорства Калигулы был бы только бледной тенью этой оргии.
Моро сидел на воздвигнутом для него троне в самом центре Павильона. Заметив Фрейдена, он призывно махнул ему.
Фрейдену приелось прокладывать себе путь через хохочущую толпу пошатывающихся Братьев и их слуг. Вокруг мелькали морды, сальные от человеческого жира, покрасневшие от многочисленных возлияний, с глазами обезумевших кабанов. Барт чувствовал подступающую к горлу тошноту, когда они приветствовали его, покровительственно похлопывали по спине, дотрагивались до одежды своими грязными пальцами. Барт был бледен и дрожал от гнева и отвращения, но наконец добрался до подножия трона Моро. Здесь стоял огромный стол, ломящийся под тяжестью громадных кувшинов, корзин и колоссального блюда, горой заваленного крошечными, до хрустящей корочки поджаренными человеческими ручками.
Моро указал Барту на ложе рядом с троном полуобглоданной детской кистью, держа ее на манер скипетра. В оцепенении Фрейден уселся на край ложа. Прислуживавшая женщина поднесла к толстым губам Пророка чашу с вином.
Моро вытер губы тыльной стороной жирной лапы.
— Ах, Брат Барт, — пробулькал он, — инициатор великого вызова! Добро пожаловать на наше скромное представление, добро пожаловать!
Он взял щепотку омнидрина, поднес к ноздре, всосал, чихнул и со смехом произнес:
— Подумай только, довести до сумасшествия, не пролив ни капли крови! Надеюсь, моя первая робкая попытка в достижении этой благородной цели будет успешна. Но если и нет — не имеет значения. Пробуй снова и снова, а?
Фрейден обнаружил, что не в состоянии выдавить ни звука. Он ясно чувствовал, что его вырвет сразу же, как только он откроет рот.
Но Моро, казалось, говорил главным образом для того, чтобы слышать звук собственного голоса. Он взял с подноса еще один кусок мяса и поочередно откусывал то от него, то от предыдущего, продолжая разглагольствовать.
