Арина Свобода - Заступник. Твари третьего круга
Чудище обошло палатку кругом. Потом затихло, затаилось.
Ник задержал дыхание. Сейчас бросится.
Палатка задрожала, ткань дверцы натянулась и вдруг легко поползла в стороны, словно ее вспороли ножом. Ник отскочил в угол, вжался в пол.
«Уходи, — мысленно попросил он, дрожа всем телом. — Пожалуйста, не ешь меня. Уходи. Пошло прочь!»
Огромный черный нос, узкий, словно морда гигантской крысы, сунулся в палатку. Зверь фыркнул и вдруг потерял интерес к Нику. Словно вняв его просьбе, чудище повернулось и стало удаляться, напоследок едва не снеся хвостом палатку.
Ник медленно выдохнул. Чудовище, вроде бы, задержалось около трупов, пыхтело, порыкивало. Раздался неприятный хруст, точно кто-то ломал сухие ветви для костра.
Зверюга жадно зачавкала.
Ник заткнул уши руками.
Сколько он так пролежал, балансируя между сном и явью, вслушиваясь в страшную музыку ночного кошмара, он не знал. Только когда целая вечность пронеслась над поляной и Ник успел вырасти, состариться, умереть и снова родиться, все затихло. Страх уступил место скуке, а скука сменилась тупым безразличием. На Ника жирной тушей навалилась старая знакомая — головная боль.
Спать! Нужно зарыться поглубже в спальники и выспаться. Не то вслед за головной болью приползут новые чудища — больное горло и ломота в суставах. А от них в палатке точно не спастись.
Ник забрался под спальник, зевнул, устраиваясь поудобнее, и… вскрикнул от неожиданности, нащупав горячую руку.
Человек негромко застонал.
Ник зажег фонарь, разбросал сваленные кучей одеяла. В желтом пятне света лежал мужчина. На забинтованном плече — бурые пятна засохшей крови. Лоб блестит от испарины. Мужчина приоткрыл глаза и, щурясь от яркого света, облизнул запекшиеся губы.
Глава 8
Завтра последний день приема работ на конкурс… Ланка с отвращением посмотрела на груду смятых набросков в углу комнаты. Она не может! Просто не может. Где взять светлое и доброе, когда все заслоняет страх?
Скоро папа придет с работы. Спросит, как успехи. Что ему ответить? Последние несколько дней она даже не бралась за кисти. Боялась, что оттуда, с листа, на нее посмотрит Темный Город.
Ланка, преодолевая внутреннее сопротивление, подошла к мольберту. Закрыла глаза, постояла, выравнивая дыхание… «Отрешитесь от всего вокруг, — говорила госпожа Лари. — Есть только вы и чистый лист. Загляните в себя — что вы хотите увидеть, когда откроете глаза? Представили? Запомнили? А теперь просто перенесите это на бумагу!»
Перед закрытыми глазами была чернота. Пустая, бесконечная, пугающая… Что там, за ней? Ланка не могла заставить себя раздвинуть эту темноту и заглянуть туда.
Потянуло затхлостью и тусклым запахом слежавшейся пыли — Ланка всегда отличалась живым воображением. Она уже собиралась открыть глаза, не давая тому, мерзкому и гадкому, проникнуть сюда, в нормальный мир, когда запах Темного Города разбудил странные ассоциации…
Скособоченная фигура пробирается вдоль бетонной стены. Рваные движения, болезненная гримаса на измученном лице. Шаги гулко отдаются под низкими сводами. Белая дверь. Властный голос. И, почему-то — густой сладкий запах сирени, ощущение неровного дерева под пальцами…
Ланка вздрогнула, словно просыпаясь. Торопливо схватила кисть и принялась резкими, уверенными мазками воплощать увиденное. Скорее! Пока картина, как живая, стоит перед глазами. Вот так! Сюда добавить ультрамарина, а в этом углу — теплая охра…
Когда она пришла в себя, за окнами клубилась темнота. Но теперь Ланка не боялась ее!
Тихо вошел Ивар. Остановился за спиной.
— Алюша… — потрясенно прошептал он.
Ланка обернулась — медленно, как в толще воды, — долго смотрела на отца непонимающим взглядом. Всхлипнула, бросилась в объятия. Сильные родные руки укрыли вздрагивающие плечи, прыгающие лопатки, жесткая щетина уколола макушку.
— Папа… Я…
— Тише, детка… Тише. Успокойся. Ты молодец! Ты смогла! Я горжусь тобой!
На прямоугольном куске холста, похожем на дверь в иной мир, стояли двое — старик и ребенок. Хрупкая маленькая ладошка доверчиво лежала в морщинистой иссохшей руке. Карие глазенки с восторгом ловили добрый взгляд выцветших глаз, когда-то, много лет назад, бывших голубыми. Солнце, трава, небо. И все. Но там, на картине, было что-то еще. Что-то необъяснимое, но отчетливо видимое каждому. Счастье, доверие, любовь, радость, мудрость, сила и слабость… Там была жизнь. И не было призраков.
* * *Ночь. Тишина. В здании «Живых» — только Учитель да охранник. Организация спит, как большой опасный зверь — до утра, до следующей атаки, до первой жертвы…
Элин усмехнулся — что за романтические бредни? Откуда эти странные мысли, подобающие скорее неоперившемуся юнцу, чем умудренному старцу? Вспомнились девочки, встреченные сегодня в коридоре. Хитро-простодушное лицо одной и светлое, чистое — другой.
Кажется, ему удалось произвести впечатление на легковерных подростков. Да и на мальчика… как его? Тарин, да. Элин опять усмехнулся — как доверчивы люди! Только намекни, дай понять, что знаешь что-то такое, скрытое, а остальное они додумают сами. Так и тут — простенький фокус: охранник, мобильник, многозначительные фразы… И глупышки поверили, что Учитель знает все. Что ж, может, они обе придут к нему, как приходили до них десятки таких же простаков. А может, только та, что смотрела на него восхищенными, покорными глазами. Тайла. Что ж, увидим.
Шаги в коридоре. Уверенные, легкие. Невидимый гость остановился перед дверью. Элин потянул на себя верхний ящик, положил ладонь на холодный цилиндрик баллончика с парализующим газом. Ручка пошла вниз…
— Здравствуй… отец.
Элин вытащил руку из-под стола. Свел пальцы домиком перед лицом.
— Здравствуй, Грай.
Молчание. Элин не собирался нарушать его первым. Мальчишка забыл, с кем имеет дело, и должен либо подчиниться, либо уйти навсегда. Да, будет тяжело пережить эту потерю, но ему не привыкать к боли. А ставить под угрозу дело всей его жизни Элин не собирался даже ради названого сына.
— Отец… Я хотел бы вернуться.
Элин молчал. Ждал. И Грай понял. Опустил голову, разлепил смерзшиеся губы и вытолкал-выплюнул:
— Прости… Я был не прав.
Элин тотчас поднялся — не стоило перегибать палку, кто, как не он, знал, на что способен человек, загнанный в угол, — пошел навстречу, раскидывая руки для объятий:
— Грай! Оставь, ради всего святого… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Я рад, что ты понял свою ошибку.
На мгновение в темных глазах парня мелькнул странный отблеск. Гнев? Ярость? Ненависть? Но Грай тут же взял себя в руки и ответно улыбнулся:
— Отец! Позволь мне искупить свою вину.
— О чем ты, сынок?! Каждый из нас свободен в выборе жизненного пути! Наши дороги вновь пересеклись — возблагодарим же Первоматерь и не будем возвращаться назад даже в мыслях.
— Спасибо, отец.
— Иди, отдыхай. Твоя комната ждет тебя. Там все по-прежнему.
— Спасибо, отец.
Грай повернулся к двери.
— И, сынок…
— Да, отец?
— Я действительно рад, что ты вернулся. У нас много дел. Мне нужна твоя помощь.
— Конечно, отец. Можешь рассчитывать на меня.
Дверь закрылась. Шаги растаяли вдалеке. Элин тяжело опустился на стул и невидящим взглядом уставился на бумаги перед собой. Вернулся! Его мальчик вернулся! Конечно, в глубине души он всегда верил, что Грай не сможет устоять перед открывающимися перед ним перспективами в организации, но… Настырный червячок сомнений, не переставая, глодал душу. Слишком независим, непредсказуем и свободолюбив всегда был этот мальчишка. Такими людьми невозможно управлять так же просто, как основной серой массой. Нет, тут нужна либо очень хитрая и тонкая игра, либо предельная откровенность. Элин вздохнул — Грай слишком болезненно воспринимает любую несправедливость, чтобы с ним можно было быть откровенным до конца. Придется быть начеку. В конце концов, настанет момент, когда он просто не сможет уйти, потому что будет повязан с организацией так прочно, как это только возможно…
Грай лег на узкую солдатскую койку, закинул руки за голову и уперся взглядом в потолок. Сколько ночей пролежал он так, прежде чем нашел в себе силы оттолкнуть Элина и пойти собственным путем? И вот он опять здесь. Ради кого? Ради человека, однажды назвавшего его своим другом. Какая глупость! «А, впрочем, это может быть даже интересным», — уже засыпая, подумал Грай. И улыбнулся.
* * *— Бери только самое нужное: еду, оружие и медикаменты, — мужчина сжал зубы и воткнул себе в ногу одноразовый шприц. Побледнел, в изнеможении откинулся на спину.
— Подожди немного, Ник. Пару минут, и тронемся в путь.
Никел молчал. Казалось, у него закончился запас слов, выданный на целую жизнь.
