Василий Головачев - Заповедник смерти
Торвилл покачал головой.
– Непонятные вещи у нас творятся. Снизу передали, что в Пирине умер наш квартирьер Миллер.
Улисс медленно приподнялся и сел.
– Что? Как умер?
– Никто толком не знает, его нашли в своей каюте мертвым. На теле ни одной царапины и лицо спокойное, а он... не дышит. Ну что, будем спускаться?
Улисс долго не отвечал, а когда заметил пристальный взгляд Кристофера, очнулся и встал.
– Да, брат, судьба иногда преподносит сюрпризы, когда их не ждешь. Давай первым, я подстрахую.
ПИКАЛЬ
В кабинете начальника полиции собрались практически все инспектора, способные хоть на какую-то отдачу. Эрнандес оглядел свое войско и понял, что надеяться на повышение с таким контингентом нельзя. Из пяти инспекторов лишь толстяк Кеведо-и-Вильегас соображал без выпивки, остальные же думали не о службе, а о том, как бы не подставить себя под пулю, нож или удар чиарахе, и днем и ночью вливали в себя писко-сауэр.
– Докладывай ты, Альфонсо, – сказал капитан, наливая в стакан испли.
– А что докладывать? – поднялся долговязый Альфонсо Фиоретура. – Убитый – местный житель, которого соблазнил заработок, работал шашлычником, врагов не имел. Любил выпить. Женат. Следов никаких, кроме стрелы, которая попала ему в шею. Мне кажется, что стреляли откуда-то сверху: стрела вошла в шею под острым углом, впритирку с ухом.
– Это все?
– Все, сеньор капитан, – вздохнул Фиоретура. – Дохлое дело. Но это дело рук белых, а не индейцев. Ни аймара, ни кечуа никогда не применяли духовых ружей.
– Может быть, это те индейцы, которые живут в долине? – робко предположил чернокожий Нгури, самый молодой из полицейских.
– Ты их видел?
– Нет, но все говорят...
– Не надо повторять то, что говорят все. Плохо работаете, медленно, без вдохновения. В результате это дело у нас забирают. Из столицы прибыл майор Барахунда[18], будет вести расследование.
Инспектора переглянулись. Фиоретура фыркнул.
Эрнандес холодно посмотрел на каждого.
– Вот обсмеять кого-нибудь вы умеете. Лучше бы занимались своим делом или выучили бы амачакуй[19], на вас смотреть тошно! Одного можно плевком перешибить, другой способен выпить бочку писко и проспать трое суток, третий при каждом шаге по колено в землю проваливается... – Эрнандес махнул рукой. – Впрочем, это глас вопиющего в пустыне. Робиросо, глаз не спускать с лагеря экспедиции, докладывать о любых подозрительных лицах немедленно.
– Слушаюсь, капитан! – кивнул Кеведо-и-Вильегас и под взглядом Эрнандеса с трудом встал, пытаясь убрать живот.
– Нгури будет у тебя стажером. Альфонсо, пойдешь в долину, ты самый худой и не боишься жары и духоты. Каждый день будешь докладывать по рации обо всем, что увидишь и услышишь.
– Но как же я в форме...
– Пойдешь туда как подсобный рабочий, начальник экспедиции объявил о привлечении местных к участию в раскопках. Рацию получишь на складе, я распоряжусь.
– Еще и заработаешь пару песо на пиво, – хихикнул Нгури и виновато поежился, застигнутый осуждающим взглядом капитана.
«Как дети, – подумал Эрнандес, – совершенно не понимают, с кем и за что им предстоит драться». А что драться придется, видно невооруженным глазом, и не только потому, что в Пикаль прибыл майор Барахунда.
На столе тихо проблеял селектор. Капитан дотянулся до нужной клавиши и снял трубку.
– Сеньор капитан, докладывает Агуас. В П-сентре умер заместитель начальника экспедиции сеньор Миллер.
– Убит?! – привстал со стула Эрнандес.
– Нет, врач сказал, что умер сам от внезапной остановки сердца. Это бывает, мне говорила сестра жены...
Эрнандес переключил клавишу селектора.
– Марко, машину эксперта и врача быстро к выходу. Я поеду сам. – Он встал, застегнул рубашку. – Нгури, поедешь со мной. Кажется, снова у этих ученых несчастье, прямо злой рок какой-то. Знать бы, кто так умело олицетворяет собой этот рок...
Машина подкатила к парадному входу в здание Пирина. Эрнандеса уже ждали. Через несколько минут его провели на второй этаж, в каюту умершего, где томился от скуки и присутствия трупа меланхолик с двадцатилетним стажем работы в полиции – Агуас. Увидев начальника, он вскочил, вытянув руки по швам.
– Сеньор капитан, докладывает капрал...
Эрнандес поднял руку, прерывая полицейского.
– Сюда кто-нибудь входил?
– Я закрыл коридор и запретил впускать всех, кроме майора из центральной Геренции.
– Кто был кроме него?
Агуас наморщил лоб.
– Врач, мухер буэна моса[20], директор П-сентре, сеньор майор Барахунда... э-э... это я уже говорил... и... ля хомбре[21]... лысый такой, толстый, одетый в трайе депортиво[22]...
– Журналист?
– Нет, экс... экс... эксперт по эколиге...
– По экологии?
– Си, сеньор капитан, по экологии.
Эрнандес кивнул, пробормотал под нос:
– Ему-то что здесь надо? – И подошел к лежащему с открытыми глазами Миллеру. – М-да, не повезло парню. Умереть просто от остановки сердца – это посложнее, чем получить вывих кисти.
Эрнандес оглядел труп и дал знак эксперту и врачу приступать к работе.
– Закончите – сообщите, я буду... Где майор Барахунда?
– Улетел обратно в Тумху, в лагерь, сказал: мне здесь делать нечего, пусть занимается местная полиция.
– Ничего не передавал?
Агуас виновато поерзал.
– Нет, сеньор капитан, ни слова.
– Кто обнаружил труп первым?
– Не знаю, сеньор кап... – Агуас запнулся. – Извините, не догадался спросить. Но мне сказала врач П-сентре, очень красивая молодая мухер буэна моса.
– Где она?
– Ждет вас у господина директора П-сентре.
Эрнандес махнул рукой Нгури следовать за ним и направился к директору Пирина.
Хулио Энрике Эчеверриа был не один: в кабинете сидели Анхелика Форталеза, врач экспедиции, и Леон ван Хов, инспектор ООН. Ван Хов уже успел переодеться в летний джинсовый костюм – шорты и безрукавку.
– Буэнос диас[23], сеньоры. – Капитан бросил два пальца к козырьку фуражки. – Прошу прощения за вторжение. Прискорбный случай, и, к сожалению, не единственный. Ваш исследовательский центр переживает черную полосу. Могу я задать вам несколько вопросов?
– Да-да, конечно, – мелко закивал седой гривой Эчеверриа.
– Валяйте, – буркнул голландец, посмотрев на врача.
– Первый вопрос к вам, сеньорита. – Капитан вежливо поклонился женщине, о красоте которой был уже наслышан: действительно мухер буэна моса. – Кто вам сообщил о смерти сеньора Миллера?
– Никто, я нашла его мертвым в одиннадцать часов утра и сразу позвала вашего человека.
– А откуда вы знаете, что это наш человек? – вежливо удивился Эрнандес.
Девушка улыбнулась.
– Кто же этого не знает?
– М-да! Понятно. Объясните, как вы попали в каюту сеньора Миллера?
– Он главный квартирьер экспедиции, а я врач, отвечаю за медицинское обслуживание, и хотела узнать, когда в долину будет передислоцирован медпункт.
– Спасибо, сеньорита. А вы, господин Хов? Каким образом оказались вы там?
– Ван Хов, – поправил голландец. – У меня тоже было дело к Миллеру, но я опоздал. Когда я пришел, там уже был этот ваш... работник.
Эрнандес коснулся околыша фуражки пальцем.
– Благодарю за терпение, сеньоры, премного обязан. Теперь я вас покину.
– А меня? – заволновался директор. – У меня вы почему ничего не спросили?
Капитан с сомнением посмотрел на ученого.
– Но вы же ничего не видели?
– Как это не видел? – Эчеверриа снял и снова надел очки. – Я, например, еще утром, около девяти, совершенно случайно видел, как в каюту к сеньору Миллеру заходил незнакомый мне молодой человек.
– О! – Эрнандес достал блокнот. – Это интересно! Можете описать незнакомца?
– Я видел его мельком... По-моему, он среднего роста. Широкоплечий, смуглый, но европеец, светловолосый, одет в обычный костюм...
– Почему вы решили, что он европеец?
– Ну как же? – Эчеверриа поднял удивленный взгляд. – Я же антрополог... вижу сразу. Он или славянин, или западноевропеец, француз.
– Может быть, это был русский? Рыбин?
– Ну что вы, Алекс Рыбин прекрасный ученый... и человек, я знаю его отлично. А этого видел впервые.
– Ну хорошо, спасибо за информацию. Узнаете входившего, если встретите?
– Наверное, узнаю. И сразу сообщу.
– Благодарю, сеньоры. Труп мы заберем, я вызову машину.
Эрнандес еще раз козырнул, пожелал всем здоровья и вышел, едва не разбив дверью лоб подслушивающего разговор Нгури.
– Что ты на это скажешь? – спросил он мулата уже в машине.
– По-моему, я тоже видел того парня, – выпалил Нгури. – В городе, у доньи Пепе, он покупал сантолино[24].
Эрнандес иронически приподнял бровь.
– Парней с такими приметами, малыш, в Пикале можно обнаружить сотни три, если не больше.
