Сюзен Коллинз - И вспыхнет пламя
– Хорошо, хоть снега достаточно,– произносит мама.
Пытаюсь вообразить, каково это – очнуться после публичного избиения в разгар знойного лета, когда из крана течет тепловатая водичка.
– Что же ты делала в жаркие месяцы? – интересуюсь я.
У мамы между бровями появляются глубокие морщины.
– Отгоняла мух как могла.
У меня в животе что-то поворачивается. Набрав горсть смеси в платок, она подает мне компресс. Прижимаю его к щеке. Боль тут же уходит. Это из-за холода, но и мамины травки тоже помогают.
– О-о-о... Замечательно. Почему вчера не стали накладывать?
– Раны должны были немного схватиться.
Не понимаю, что она имеет в виду, но какая разница? Лишь бы помогало. Мама знает, что делает. Меня начинает мучить совесть.
– Прости. Я вчера на тебя накричала.
– Бывало и хуже, – отвечает она. – Люди плохо переносят страдания тех, кого любят.
Тех, кого любят. От ее слов у меня немеет язык, будто бы на него попал снег. Конечно же, я люблю Гейла. Но какого рода любовью? Что понимать под этим словом? Не знаю. Прошлым вечером, в порыве страстей, я поцеловала его, но ведь он этого не помнит. Или все-таки... Надеюсь, что нет. Это бы сильно все усложнило. И вообще, не до поцелуев теперь, когда грядет великий мятеж. Трясу головой, избавляясь от лишних мыслей.
– А где Пит?
Ушел домой, когда ты заворочалась. Сказал, что не хочет оставлять свой дом без присмотра в такую погоду.
– Хорошо добрался?
Во время пурги можно заблудиться буквально в трех соснах – и пропасть навеки.
– Позвони, спроси, – пожимает плечами мама.
Иду в кабинет (куда редко вхожу после визита президента) и набираю номер. После нары гудков Пит снимает трубку.
– Привет, – говорю я. – Хотела убедиться, что ты спокойно дошел.
– Китнисс, наши дома находятся в трех шагах.
– Знаю, но сейчас пурга, и...
– Ладно, все хорошо. Спасибо, что позвонила. – Повисает долгое молчание. – Как там Гейл?
– Поправляется. Мама и Прим наложили снежный компресс.
– А твое лицо?
– Мне тоже дали снега. Видел сегодня Хеймитча?
– Навестил, – отвечает Пит.– Он пьяный в стельку. Ну, я затопил печку, оставил свежего хлеба…
– Есть один разговор к... к вам обоим.
По телефону больше не скажешь. Мой аппарат наверняка прослушивается.
– Давай подождем, пока буря уляжется, – произносит он. – До тех пор все равно ничего не случится.
– Да, ничего такого, – соглашаюсь я.
Метель утихает только спустя два дня, оставив после себя заносы выше моей головы. Еще через день расчищают дорогу между городской площадью и Деревней победителей. Я помогаю маме ухаживать за Гейлом, то и дело прикладываю к щеке компресс и на всякий случай силюсь припомнить подробности мятежа в Дистрикте номер восемь. Опухоль исчезает. Рубец еще ноет, и вокруг левого глаза – страшный синяк, однако при первой возможности я звоню Питу, чтобы пригласить его на прогулку в город.
Растолкав Хеймитча, тащим его с собой. Он ворчит и сопротивляется, но скорее для порядка. Нам всем нужно обсудить последние события, и Деревня победителей – самое неподходящее место для таких разговоров. Мы даже не раскрываем ртов, пока она не скрывается из вида. Я смотрю на десятифутовые белые стены, обрамляющие узкую расчищенную дорожку, и думаю о том, что им ничего не стоит рухнуть на нас.
Первым прерывает молчание Хеймитч.
– Итак, мы решили бежать навстречу неизвестности? – обращается он ко мне.
– Нет, – отзываюсь я. – Уже нет.
– Все же нашла в своем замысле кое-какие изъяны, солнышко? Может, есть новый план?
– Нужно поднять восстание, – выпаливаю я.
Ментор хохочет. Ладно бы хоть со злостью, но нет, он просто не воспринимает меня всерьез.
– А мне нужно срочно выпить. Расскажете потом, как все получилось, хорошо?
– Ты-то что предлагаешь? – огрызаюсь я.
– Мое дело маленькое – проследить, чтобы свадьба прошла без сучка без задоринки, – говорит Хеймитч. – Я сделал звонок и, не вдаваясь в подробности, перенес фотосессию.
– У тебя телефона нет, – напоминаю я.
– Благодаря Эффи уже есть. Представляешь, она даже предложила мне стать посаженым отцом невесты. Я сказал: чем скорее, тем лучше.
– Хеймитч! – жалобно вскрикиваю я.
– Китнисс! – передразнивает он. – У тебя ничего не выйдет.
Мы умолкаем, пропуская людей с лопатами. Может, они уберут эти жуткие снежные стены вокруг деревни? Но вот и площадь. Выходим – и замираем будто вкопанные.
«Все равно ничего не случится во время пурги», – решили мы с Питом. И, как оказалось, жестоко ошиблись. Площадь невозможно узнать. С крыши Дома правосудия свисает огромный плакат с изображением государственного герба Панема. Миротворцы в девственно-белых мундирах маршируют по чисто выметенной мостовой.
Многие расположились на крышах, устанавливают пулеметные гнезда. Однако страшнее всего новые сооружения посередине площади. Огороженный частоколом позорный столб для избиений плетью и виселица.
– Быстро же работает этот Тред, – замечает Хеймитч.
В нескольких улицах от нас к небу взметается пламя. Мы не произносим ни слова, и так все ясно. Гореть может лишь... Перед моими глазами встают лица Риппер, Сальной Сэй и всех остальных друзей, которые только и выживали за счет Котла.
– Надеюсь, там сейчас никого не...
Я не могу закончить фразу.
– Да нет, – отвечает Хеймитч. – Этим людям хватило ума убраться подобру-поздорову. Будь ты немного постарше, тебе бы тоже хватило. Ладно, пойду загляну в аптеку за денатуратом.
Ментор неровным шагом бредет через площадь, а я, не понимая, поворачиваюсь к Питу.
– Зачем нужен...– Тут до меня доходит. – Мы не дадим ему это пить. Хеймитч убьет себя или, по крайней мере, ослепнет. У нас дома отложено несколько бутылок белого.
– У меня тоже. Надеюсь, это поможет ему продержаться, покуда Риппер придумает, как вернуться к своему делу, – произносит Пит. – Ну мне надо навестить родных.
– А мне – Хейзел.
Если честно, я беспокоюсь. Думала, что она постучится в дверь, как только расчистят снег, но до сих пор от мамы Гейла ни слуху ни духу
– Давай провожу, – предлагает Пит. – А в пекарню зайду на обратной дороге.
– Спасибо.
Страшно подумать, что меня там ожидает. Улицы почти пустынны. На первый взгляд, ничего удивительного: в это время дня взрослые обычно работают в шахтах, а дети учатся в школе. Но не сегодня. Из приоткрытых дверей и щелей между ставнями за нами следят чьи-то глаза.
«Восстание! – проносится у меня в голове.– Надо же быть такой дурой!» В нашем замысле с самого начала зияла серьезная брешь, которой ни я, ни Гейл не заметили. Восстать – означает нарушить закон, пойти против власти. Мы с родными людьми занимаемся этим всю жизнь – браконьерствуем, торгуем на черном рынке, высмеиваем капитолийцев, когда остаемся наедине в лесах; но для большинства обитателей Дистрикта номер двенадцать наведаться в Котел за покупками – уже опасная авантюра. И мы ожидали, что эти люди выйдут на площадь с кирпичами и факелами? Да при виде меня и Пита они оттаскивают детей от окон и плотно задергивают занавески.
Хейзел у себя дома, ухаживает за Пози. У малышки явные признаки кори.
– Я не могла ее бросить, – объясняет мать Гейла. – Сын-то в надежных руках…
– Разумеется, – говорю я. – Ему гораздо лучше. Мама сказала, через пару недель он вернется в шахты.
– Можно не торопиться, – вздыхает Хейзел. – По слухам, рудники закрыли вплоть до особого распоряжения.
Она бросает тревожный взгляд на пустое корыто для стирки, и я уточняю:
– Ты тоже не работаешь?
– Я бы рада, – произносит она. – Людям страшно ко мне обращаться.
– Это, наверное, из-за снега, – вставляет Пит.
– Рори с утра обежал всех соседей. Говорят: ничего не запачкалось.
Рори подходит и обнимает мать:
– Как-нибудь обойдется.
Достаю из кармана горсть монет и. кладу на стол.
– Мама пришлет что-нибудь для Пози.
На улице обращаюсь к Питу:
– Возвращайся. Я хочу заглянуть в Котел.
– Вместе пойдем, – возражает он.
– Нет. Разве мало бед я тебе причинила?
– Думаешь, если я пропущу эту маленькую прогулку... станет легче? – Пит улыбается и берет мою руку.
Мы бок о бок шагаем по извилистым переулкам Шлака, и вот впереди возникает горящее здание. Оно даже не оцеплено. Власти знали, что мы не сунемся внутрь.
От жара снег вокруг тает у моих ног бежит черный ручей.
– Это все угольная пыль из прошлого, – замечаю я.
Пыль таилась в каждой щели и трещине, въедалась в доски. Даже странно, что наш Котел не вспыхнул раньше.
– Надо бы навестить Сальную Сэй.
– Не сегодня, Китнисс. От наших визитов сейчас никому не станет легче.
Мы возвращаемся к площади. Я покупаю в пекарне пирожные и болтаю с отцом Пита о погоде. Ни один из нас не заикается об ужасных сооружениях на площади, всего лишь в нескольких ярдах перед пекарней. Уже уходя, напоследок, я обращаю внимание на то, что в рядах миротворцев не промелькнуло ни единого знакомого лица.
