Сергей Калашников - Четвёртый

Продолжаю присматриваться к окружающему, придирчиво анализируя малейшие детали. В той стороне, где орудуют немцы, просматривается ещё одна группа кустов, из которых вверх выглядывают кроны деревьев. Правее виднеется съезд с отсыпанной дороги, направленный как раз к этим жиденьким зарослям, а уже дальше возвышается настоящий полноценный лес с высокими соснами. В ту сторону было бы заманчиво проползти по кювету, но, судя по высоте дорожного полотна, он неглубок и отлично просматривается с дороги.

То есть я этого не вижу, а только предполагаю. Была бы возможность выбраться из овражка и встать в полный рост - разглядел бы, а так только и остаётся, что домысливать. Вот и принимаю версию, что через овраг, где я пришёл в себя, стекает вода из кювета, потому что относительно всех остальных направлений мы находимся в нижайшей точке. И ещё сюда могут вести другие промоины.

Со словами: "Наблюдай", адресованными худощавому, и подкреплёнными круговым движением пальца, оставляю пост и ползу по дну канавы, разглядывая её кромки. Ну, вот и нашёл. Собственно, промоина имеет смешную глубину. Главная её ценность - относительно густая трава на всем видимом протяжении как раз в нужном направлении - в обход места, где расставляют свои вешки сапёры.

Махнул рукой в сторону товарищей, которые тут же двинулись в мою сторону. По очереди выглянули, оценивая "внесённое предложение". Вглядываясь в их лица, отметил, что выражения изменились - если в момент "знакомства" в глазах плескался страх, то теперь от ребят исходит сосредоточенность. Пришли в себя, не иначе. Девушка достала из вещмешка длинный кусок проволоки миллиметра четыре диаметром с деревянной рукояткой на одном конце и заострением на другом. Распрямила её плоскогубцами, отдала "сидор" мне, и выползла из канавы. Я двигался следом, поглядывая на тугие икроножные мышцы в верхней части слегка прикрытые подолом лёгкого летнего платья. Следом пробирался наш раненый с револьвером в руке, а замыкал худощавый с последней парой мешков.

Метров четыреста на брюхе да под лучами жаркого солнца потребовали много времени на преодоление. Тем более что мы не торопились, замирая каждый раз, когда голоса немцев делались слышнее, и, не решаясь поднять головы, чтобы посмотреть в их сторону. Иногда остановки вызывались тем, что "Барби" принималась особенно внимательно протыкать своим щупом подозрительные участки. Кажется, путь занял весь остаток дня, но, наконец, мы добрались до кустов.

Девушка поднялась на ноги, осторожно раздвинула ветки и проникла в тень, где на занавешенной густыми ветвями полянке были сложены ящики, ранцы, лопаты и множество других вещей под охраной дремлющего на чём-то металлическом солдата. Замерев на мгновение и боясь потревожить часового, я протянул руку, чтобы отодвинуть ребёнка и напасть на оказавшегося так близко врага, но не успел: "Барби" сделала стремительный шаг вперёд. Шаг, похожий на фехтовальный выпад. Немец так и умер, не проснувшись с торчащёй из глаза рукояткой маленького сапёрного щупа.

Подруга наша схватилась одной рукой за живот, второй - за горло, и согнулась пополам - её рвало. Худощавый, отпустив мешки, достал револьвер и двинулся наблюдать в сторону только что обогнутого нами поля, а мы с раненым принялись снимать с фашиста форму. Сидел он, как мы выяснили, на большой металлической фляге ёмкостью литров сорок, где оказалась обычная вода. Еще по ветвям были развешаны верхние части мундиров - кители или френчи, не знаю, как они правильно называются. Хозяева этих одежд сейчас трудились на поле в полутора-двух сотнях метров от нас, а с другой стороны проходила просёлочная дорога, не поднятая на насыпь, а просто укатанная колёсами. Всё вокруг оставалось пустынным - давил полуденный зной.

Посмотрев на наручные часы, снятые с убитого, худощавый сказал:

- Обеденное время. Не иначе фашист сейчас пожелает передохнуть в тенёчке. То есть придут всей командой.

Я поднял винтовку, выпавшую из рук часового, приоткрыл затвор - не трёхлинейка, но интуитивно понятно. Загнал в ствол патрон и предложил:

- Стреляю первым в дальнего от нас, а остальных уж вы из револьверов валите.

- Судя по количеству ранцев их должно быть восемь, - согласилась девушка. - Да одного уже нет, - кивнула она на раздетое тело. - Остаётся по две цели на ствол.

- Вон, зашевелились, - кивнул раненый. В нашу сторону направлялось действительно семеро сапёров с закинутыми за спину наискосок винтовками. Каждый нес два ящичка - мины - по одной в каждой руке.

Мы подобрались к кромке зарослей и стали устраиваться для стрельбы, тщательно следя за тем, чтобы не показаться на глаза своим жертвам. Долго ждать не пришлось - и двух минут не прошло, как до ближних осталось буквально метров семь - отдалённо звучавшая речь теперь доносилась отчётливо. Отставшего фашиста я чётко взял на мушку и, мягко нажав на спуск, свалил - до него было шагов пятьдесят. Троих ближних ребята убили практически в упор, а остальных подстрелили кого двумя, кого тремя выстрелами. Шустрые оказались немцы - убегали, петляя и дергаясь из стороны в сторону. А вот мне второй патрон не потребовался - пока передёргивал затвор, всё уже закончилось.

Потом мы с худощавым копали яму, чтобы спрятать трупы, освобождали их от обмундирования и занимались сокрытием содеянного, а "Барби" с раненым вели наблюдение во все стороны.

- Я так думаю, что такую кучу всякого барахла немцы на себе тащить не собирались, - рассуждал за работой парень.

- Тут явно наблюдается имущество сапёрного подразделения, - согласился оказавшийся поблизости от нас второй из парней. - И наших ребят вещмешки в кучу свалены, все восемь. Ольга вон над Катькиными и Иркиными шмотками ревёт.

- Попроси, чтобы перестала, - вскинулся худой.

- Она только если Ивана послушается, - кивнул на меня наш товарищ.

Вот так я и узнал своё имя и имя нашей красивой спутницы.

- Ты как насчёт копать? - обратился я к раненому.

- Плохо. А вот потянуть за брючину или сапоги стащить - вполне.

- Тогда завершай мародёрку, а я с личным составом побеседую.

Девушка нашлась в кустах, откуда следила за обеими дорогами, и ещё ей частично было видно расчищенное минное поле. Глаза припухшие, но уже сухие.

- Переоденься в немецкое. А потом проследи, чтобы всё было собрано и приготовлено для погрузки на автомобиль, - только и сказал ей, а сам остался на посту.

Никакого движения на дорогах не было - словно вымерло всё вокруг. Негромко звучали голоса моих пока не очень знакомых товарищей. Изредка я проходил мимо них, чтобы посмотреть в те стороны, которые с облюбованной Ольгой точки не были видны. Народ перекладывал толовые шашки, пересчитывал капсюли-детонаторы и примерял снятые с трупов часы. Солдатские книжки складывали в отдельный мешочек и бормотали, что карта старшого куда-то подевалась.