Мировая Война - Григорий Сергеевич Рожков
Девушка просто исчезла! Контрразведка Де Голля резко и беспричинно ощетинилась на нашу просьбу разыскать беглянку. Понять контриков было не сложно — у них и без посторонних просьб дел выше крыши. Одно разгребание неожиданного восстания с наказанием невиновных и поощрением виноватых чего стоит. Но резкость и сила посыла по моему вопросу сильно удивляла. Выглядело так, будто заведомо людей проинформировали о том кому и в чем нужно отказывать самым решительным образом. Да и могущественного покровителя способного пробить дорогу к цели у меня уже не было. Эх, товарищ Карпов, ну как же так-то⁈ Так не вовремя вы меня и моих друзей оставили! Эх, товарищ подполковник!..
Потом все пошло наперекосяк! Приключения в Касабланке выбили почву из-под моих ног… Сразу по прибытию обратно в Советский Союз нас отправили в Одессу, где поджидал целый ряд сюрпризов.
Первым из таких сюрпризов был новый куратор от НКВД — майор Александр Шибанов! Среднего роста, немного сутулый, походка шаркающая, планшет на боку вечно болтается, словно живет отдельной жизнью от владельца. И очки — круглые, в старомодной толстой оправе с загнутыми на концах дужками. Из-под тонких линз глядят два хитрых, бегающих глаза.
Майор Шибанов оказался категорически не способен к продуктивной работе с нашей командой попаданцев — вместо поддержки с его стороны мы оказались под жутким прессингом. Он все время встревал во все наши дела, даже если они не были связаны с выполнением поставленных боевых задач. То с вопросами приставал: «а что это вы там напеваете?», «а о чем вы разговариваете?», «чем вы тут занимаетесь?». И в большинстве случаев получив ответ на свой вопрос, он моментально закипал и устраивал нам разнос. Мол, мы, дубы такие, ничего в местных реалиях и коммунистической идеологии не смыслящие, творим всякое такое, что позорит героические образы солдат спецназа НКВД и рейнджеров! Лез с «дельными» советами — то, как снайперам позиции подбирать, то, как засаду на танковую колонну ставить, то, как снаряжение носить! Все ссылался на свой «немалый и чрезвычайно полезный» опыт времен Гражданской войны в Испании. Хотя советы были самые, что ни есть — глупые, явно надуманные. И любая попытка указать куратору на его неправоту и ошибочность суждений опять приводили к разносу и разрушению наших, попаданческих, мозгов.
Потом стало еще хуже — он стал беседовать с нами поодиночке. Под миловидным предлогом: «я хочу узнать своих подопечных лучше», скрывалась самая наибанальнейшая вербовка! Этого я не ожидал никак! Всего чего угодно, но не этого! Тихо-мирно меня попросили стучать на своего брата и на друзей, так как это позволит мне (!) лучше понимать их и контролировать, а товарищ Шибанов лишь подскажет, как это сделать идеологически правильно. И плюс к этому, мне посоветовали, время от времени докладывать о беседах с товарищем Дерби, я же ведь советский гражданин, да?..
Тогда я впервые послал Шибанова открытым текстом. Далеко и надолго. И что удивительно майор проглотил эту пилюлю, не сказав ни единого слова в ответ, только зыркнул хищно запоминая обиду и сохраняя ее на будущее…
Как выяснилось потом, в беседе с братом и Юрой, майор подбивал стучать и их, под тем же предлогом — понимание и контроль. На один момент мне почудилось, что это грубая и злая проверка нас, попаданцев, на вшивость, но слишком уж независимым и хитрым был Шибанов.
Вторым, очень опасным, сюрпризом, стала потеря моей способности перехода в «серое» состояние. Выяснилось это не сразу, а лишь когда я оказался пред лицом смертельной опасности…
В Одессу нас, освободившихся от выполнения функций охраны посольств, бросили неспроста. Город был на грани окружения. С воды, конечно, окружить Одессу было невозможно — Черноморский Флот и его руководство дело свое знали, но на суше все обстояло куда как хуже. Превосходящий числом и вооружением противник довольно шустро обошел преграждающий прямую дорогу на Одессу Днестровский лиман, в течение трех дней вышел в район Сухого Лимана на юго-западе, а на севере прямо к Хаджибейскому лиману в районе села имени Октябрьской Революции. К городу можно было подойти лишь с востока со стороны Крыжановки, прямо по берегу моря — так как идти ближе к Хаджибейскому лиману было смертельно опасно — фашисты очень оперативно подогнали в район села Дачное батарею железнодорожных орудий, которые долбали исключительно по подконтрольному Красной Армии сухопутному пути в Одессу. Командующий обороной города генерал-лейтенант Софронов сходу озадачил нашу спецназовскую братию горой задач, в основном сводившихся к простому: «пойдите туда, уничтожьте вот это, потом вернитесь обратно!». На первом же задании — уничтожении тех самых железнодорожных пушек у села Дачное обернулось для меня, и, слава Богу, что лишь для меня, проблемами.
Мы, под покровом ночи вышли к селу, разведали округу, разыскали замаскированную батарею, выяснили, что охраны там — с гулькин нос, радостно атаковали ее и в ходе рейнджеры оказались в опасной ситуации. К артиллеристам и охране батареи нежданно-негаданно подошло подкрепление — колонна автомашин и батарея самоходных зениток. Фашистов оказалось довольно таки много, и быстро разобраться с поставленной задачей и отбиться от подоспевшей колонны мы физически не могли. Кое-как заземлив большую часть артиллеристов, уничтожив одну, и повредив оставшиеся две пушки, мы начали отходить к Хаджибейскому лиману, где нас ждали моторные лодки. Тогда-то все и случилось — отстав от основной группы рейнджеров, я остался поджидать бойцов арьергарда, и в этот момент на меня из темноты выскочили трое эсесовцев…
На миг я ощутил исходящую от них опасность, настоящую, смертельную опасность, очень уж они хорошо двигались, чувствовался немалый опыт… Но опыт прежних аналогичных ситуаций подсказывал — сейчас будет «серое» состояние. Я даже успел весело подумать, что не видать эсэсманам утра ибо сейчас их будут убивать…
Но «серое» состояние не пришло. Пред глазами мелькнула вспышка, по всему телу ударила боль, непреодолимая паника и полная дезориентация охватили меня моментально. Не понимая, где я и что происходит, просто рухнул на землю, затрясся от ужаса, скрутился, пытаясь закрыться от неведомой, но чудовищной как мне казалось, опасности. Пред глазами бегали непонятные, пугающие образы, переполненные жестокостью, кровью и смертью. Мое тело бросило сначала в сильный жар, через миг меня объял ломящий кости холод. И все это, как, оказалось, длилось от силы три-четыре секунды. Фашисты даже не успели сообразить, что же тут произошло. Избавление от невиданной беды пришло извне —
