Варвара Мадоши - Мои малиновки
Во время войны как-то сразу стало многого не хватать. Для Трис и для большинства других детей ее возраста это казалось ужасным и загадочным. Взрослые могли хотя бы понять объяснения из аналитических статей. Ну, может быть, другие дети тоже, но не Трис. Она просто воспылала ненавистью к Врагам, которые воруют воздух, устраивают жуткие ураганы и отворачивают человеческие ракеты на их же собственные города, если им пытаются помешать.
Поесть не досыта пару месяцев, лишиться любимых дизайнерских кроссовок и походов в кино по выходным — вот и готов «доброволец»… А, и патриотизм, конечно. Его тоже нельзя сбрасывать со счетов.
Конечно, когда Трис спускалась вслед за сержантом в пахнущее машинным маслом и соляркой нутро авианосца, она ни о чем таком не думала. Просто жалела себя, жалела родителей, жалела бедных жителей Нью-Йорка (там ее дядя жил, в пригороде, пропал без вести после бомбежки). А больше всего жалела, что вообще пошла во флот. Чего стоило остаться? Они ведь даже вернулись в их старый дом, он оказался цел и невредим, отец как-то провернул, что вроде бы они его и не продавали… В комнате Трис даже еще стояла у кровати ее любимая розовая лошадь.
Кубрик ее поразил. Он был рассчитан на десять человек, но жили там только шестеро. На маленьком столике в углу, привинченном к полу, стояла пластиковая ваза с цветами. На полу лежали разноцветные половички: не резиновые — тканевые. А на некоторых кроватях сидели плюшевые игрушки: Трис сразу увидела большого желтого зайца и мишку Happy — и даже — честное слово! — куклу с золотыми волосами. Не барби, а в европейском стиле, всю такую пухленькую и лакированную.
Пораженная, стояла Трис в дверях, прижимая к груди сумку с «минимумом личных вещей».
— Эй, привет! — сказала ей симпатичная китаянка, совсем взрослая девушка. — Меня зовут Цинь, а тебя?
Она говорила с акцентом, однако понять было можно. Не то что сомалийку.
…Трис попала в один из первых наборов, где еще преобладали совершеннолетние. К детям они относились мягко. Экипажи боевых машин и звенья комплектовались смешанными: как правило, в команду взрослых включали одного-двух подростков. Через год-полтора войны молодняк сильно потеснил «старичье». К тому времени, во-первых, стало ясно, что выживаемость в боевых звеньях и эскадрах, состоящих из одних подростков, парадоксальным образом на 30 % выше. Во-вторых, уже успели отработать стратегию и тактику «малых» пси-истребителей и сокращенных эскадрилий.
Впрочем, драк и дедовщины в бараках почти не случалось ни в начале войны, ни позже: голливудские фильмы в этом не врут, но подобные явления — болезнь мирного времени, когда не боишься схлопотать пулю в спину или очередь в хвост.
Большая часть пси-рекрутов постарше из первой волны к внедрению новой тактики либо погибла, либо «выгорела», либо покалечилась — в их числе и улыбчивая девушка Цинь, радист по армейской специальности.
Но в тот день, когда Трис неуверенно улыбалась и протягивала потную ладонь для рукопожатия, она ни о чем таком не подозревала.
«Наверное, бить позже будут…» — подумала она.
Трис не побили. Ее научили летать.
* * *Сперва считалось, что псионикам — или «шестеркам», как их называли все, кто не бюрократ — управлять самолетом не обязательно. Пилоты в Шестом воздушном флоте не были псиониками: сюда перекидывали всех, кого можно, из обычных подразделений. «Шестерок» на скорую руку обучали как радистов или стрелков. Но вскоре стало ясно, что тяжелые машины в битвах с Врагами малоэффективны. К моменту прихода Трис одноместные «малиновки» уже разработали, но еще не выпустили в серию, а новых рекрутов стали учить именно на пилотов: пилот в малом истребителе-одиночке, второй пилот — в большом штурмовике. А еще через два набора давали уж совсем минимальный объем: пси-истребители управляются интуитивно, нужно только под гипнозом впечатать схему оборудования да научить пользоваться усилителем. Так что пара недель — и все, полетела пташка.
Трис попала еще на полную программу. Ее учили сперва на одиночном симуляторе, потом в спарке. Потом с десяток полетов с инструктором. Летать оказалось несложно. Сперва она очень боялась приборов, потом выяснилось, что их совсем мало: все делает компьютер. За ним только приглядывать нужно.
Была пара факультативных уроков, где им показывали, как посадить аппарат «по старинке», но тогда же лейтенант сказал, что все это чушь собачья. «Если тряхнет так, что комп откажет — вас уже такие мелочи волновать не будут».
Летать оказалось — волшебно. Вот оно небо, над тобой, под тобой, вокруг. Раскинь руки-крылья, вдохни полной грудью… Белые росчерки облаков, белый хвост воздушной трассы, яркое солнце, мелкая складка океана внизу, и горизонт сливается с небом и морем, и ты — живешь, и ты — во всем, и все — в тебе!..
Так стало потом. Сперва было другое: потные ладони на штурвале, мат в динамике… Ничего. Все учатся, и она научилась. А как научилась, так у нее приняли экзамены, приписали ее к экипажу и выпустили в часть.
Экипаж был ничего, нормальный: капитан — немолодой такой опытный мужик лет сорока, Рос его звали, — второй пилот, штурман, стрелок и радист. Говорят, эта судовая роль уже век не менялась. Они все познакомились в казарме и пили вместе пиво. Трис оно не понравилось, но отказываться не захотелось. Хотя ее поняли бы, наверное…
А машина называлась ASU-789 Skythunder, «Небесный гром». Черный, сияющий болид, хищный клюв, короткие, чуть изогнутые крылья… Трис смотрела на штурмовик и чувствовала, как все внутри обмирает от ужаса и восторга. Завтра первый бой!
Бой случился, но оказался не таким, какого ждала Трис.
* * *К тому времени верховное командование как раз выяснило, как спровоцировать «черные дыры», из которых появляются Враги, и как регулировать их количество. «Наверху» запланировали большую операцию, которая называлась «Эмбервилль». Что за Эмбервилль и чем он заслужил такую честь, Трис понятия не имела.
Они вылетели затемно. Ночные полеты Трис всегда недолюбливала, и тут далекий горизонт, вспухший бордовым шрамом по правую сторону, ей не понравился. Но ее дело маленькое: поднимай самолет и веди, куда тебе укажут. Капитан ей доверил взлет, но предупредил, чтобы в бою за штурвал бралась, только если с ним что случится.
Когда небо стало серым, и под ними потянулась земля вместо моря, штурман сказал буднично:
«Выходим на цель, Рос».
Трис различила впереди несколько эскадрилий шестой армии: мощные туши «громов», более юркие «ястребы», россыпь крошечных «малиновок» — тогда Трис увидела их впервые и поразилась их миниатюрным размерам и забавной форме: этакий треугольник с выпуклой пимпочкой кабины. Скорее детская игрушка, а не грозный защитник неба.
Заработали разрядники на нескольких «громах» — их собственная машина разрядника не несла, но Трис изучала эту фаллическую конструкцию на занятиях и знала принцип работы. Треск разряда; на мгновение стрелки приборов отклоняются, потом приходят в норму. И впереди в небе возникают гигантские «елочные шары», которые стремительно распластываются в неровные кляксы. Они вроде бы не имеют цвета, поэтому подсознание раскрашивает их во все что душе угодно; впрочем, благодаря навязчивому клише первых журналистов, большинство видит их черными. Медленно, неторопливо, как на параде, выплывают из черных дыр длинные веретенообразные суда Врагов, на первый взгляд неповоротливые, точно старинные дирижабли.
Это красиво. Без всяких «почти» или «если бы» — это просто красиво. За красотой Трис на мгновение даже забывает: эти существа пришли, чтобы украсть у Земли нечто очень важное — то, что сперва называли «воздухом», а потом обозвали «псионическими элементами квази-ноосферы». Ни то ни другое понятие не объясняет ничего, но там, где долго пробыли Враги, целые районы становятся пустыней надежнее, чем если бы их отравило радиацией.
Когда на веретенах зажигаются яркие огни «сборников», делая их похожими на венецианские гондолы во время карнавала, по земле под ними прокатывается волна истерии, гибнут животные и растения, а псионики из людей — чувствуют неодолимый, холодный гнев.
То же касается псиоников Шестого флота. То же коснулось и Трис. Несмотря на свой страх, она поняла — враги должны быть уничтожены! Это поняли все псионики в эскадре — и все они, как один, одинаковым резким движением вставили руки в боксерские перчатки усилителей, чтобы направить свою ярость на Врагов, которых не брало обычное оружие.
Дальше бой Трис помнила плохо. Почти ничего не помнила, если честно. Мельтешение, вспышки, солнце то било в лицо, то ускользало куда-то вбок. Эфир шумел, кто-то ругался, кто-то еще что-то, потом звуки пропали, и осталась только цель — серебряное веретено, на которое вывел ее Рос. Нужно было подобраться ближе и ударить — и она ударила, всей своей ненавистью, всем своим непониманием, всем своим нежеланием, чтобы в их небе было это, а потом корабль поплыл вбок, а потом…
