Крис Райт - Вульфен

Я крутанулась и, сжав кулак, ударила Маттиаса в плечо. Он мгновенно сложился пополам, и внутри него что-то треснуло. Одним плавным движением я выхватила пистолет и ударила его рукоятью по виску.

Он рухнул без чувств, раскорячив костлявые руки по металлу. Кровь забрызгала его потную униформу и капала на решётчатый пол. Мне хотелось ударить его вновь, чтобы избавиться от стыда, но я сдержалась.

И тогда я что-то увидела на его шее. Что-то, чего не видела раньше.

Я снова склонилась над ним, отметив неровное дыхание и дрожащие пальцы. Что-то застряло в его теле прямо под лопаткой. Рваная ткань мундира смялась, открыв серую, натянувшуюся на кости кожу. Её рассекал красный рубец, тугой и воспалённый.

Я осторожно сжала скрытые перчаткой пальцы по бокам ранки. Кожа лопнула, запахло мерзким гноем. Показался тонкий предмет — гладкий, как иголка, треугольный, немного изогнутый и суженный у конца. Размером примерно с мой палец от кончика до костяшки.

Я осторожно его достала. Коготь. Я знала, откуда он взялся, и сперва хотела уничтожить, но что-то меня сдержало. Обычно у меня хороший нюх на порчу, но тогда я её не ощутила.

Поэтому я взяла коготь, положила в капсулу и отстранилась от скорченного тела Маттиаса Морбаха. Жаль, что допрос вышел из-под контроля. Морбах приговорён к смерти, а я могла бы узнать больше, будь у меня время.

Я выпрямилась и отряхнулась. На одежде осталась грязь, но при таком деле этого и следовала ожидать. Я отвернулась, нажимая на подкладке перчатки руну, которая откроет двери и позволит мне выйти из камеры.

Я была спокойна. Эта короткая схватка меня не заботила — при одиночных допросах были и более запоминающиеся эпизоды.

Но когда я вышла из коридора, мой пояс словно стал тяжелее. И это меня тревожило. Но почему?

Я быстро шла от камер к лаборатории мимо десятков закрытых дверей, каждая из которых была сделана из неполированного металла и отмечена номером. Номера шли не по порядку: я прошла мимо 568-ой камеры, затем 3458-ой, затем 998-ой. Некоторых номеров просто не было. У Котеаса были свои причины для такой схемы. Я их не знала, но ведь из нас двоих именно он разбирался в эзотерическом знании.

Сырость осталась. Я слышала стоны заключённых, а откуда-то снизу доносилось эхо воплей. Возможно, пленников терзали кошмары, а возможно кто-то работал в пыточных. Некоторые звуки были частью моей жизни с тех пор, как я прибыла сюда пять лет назад, и теперь я их едва замечала.

Я поднималась по каменным лестницам, а вокруг со стен свисали пожелтевшие от времени свитки. На каждом были написаны молитвы на Высоком Готике. Бурыми чернилами. Засохшей кровью. Временами я задумывалась, а нужна ли подобная театральность, но Котеас всегда был склонен к широким жестам.

— Я не делаю ничего ненужного, — сказал он мне однажды, сурово глядя из-под густых белых бровей. — Ничего.

Я доверяла ему, хотя и не верила до конца. Доверяла его знаниям, его ответственности, его железной воле. Котеас вдохновлял меня в той же мере, что и пугал, чего, подозреваю, он и добивался.

Я добралась до этажа, где работали хирургеоны. Прошла через ярко освещённые залы, в которых стояли причудливые механизмы и белые плиты. Я видела разложенные скальпели и ряды разноцветных пробирок. Видела наполовину вскрытые трупы и привязанных живых людей, чьи глаза раздулись от ужаса.

Я шла, пока не увидела старшего хирургеона Оскара Кийема. Его халат был забрызган кровью, а руки, с которых недавно сняли кожаные перчатки, покраснели. Он сидел за пьедесталом и что-то печатал на инфопланшете. Похоже, что Оскар не был рад меня видеть.

— Дамьетта, — кивнул он.

Я достала коготь и показала Кийему. Он не поднял брови — их не было, как и волос вообще.

— Что это?

— Это было в заключённом, — сурово сказал я. Оскар — гордый человек, и ему нужно напоминать, кто главный. — Почему его не обнаружили во время карантина?

Кийем осмотрел коготь. Он был в замешательстве, хотя и пытался это скрыть. Морщинистая кожа на шее приобрела розоватый оттенок.

— Не знаю. Нам нужно осмотреть столько тел. Возможно…

Я не позволила ему договорить.

— Халатность. Мне следует о ней доложить.

Он побагровел сильнее.

— Конечно.

— Мне нужно твоё заключение эксперта, — сказала я, предлагая ему выход. — Есть ли порча? Стоит ли мне об этом беспокоиться?

Он повертел коготь в ладони, а затем достал из освинцованного ящика нечто похожее на металлическую клетку с подзорными трубами внутри. К медным ободкам линз были прибиты эзотерические устройства, а на самих линзах я заметила выгравированные обереги от порчи. Оскар переключил рычаги и настроил аппарат прежде, чем посмотреть через него на коготь. По его коже расползлось мягкое зелёное сияние. Машина гудела. Пахло нашатырём.

Какое-то время Кийем осматривал коготь, а затем отключил устройство. Он протянул коготь мне.

— Я не вижу ничего пагубного.

— Значит, это было животное.

— Возможно. Если и так, то я не могу сказать, какое — звери не моя специальность.

Я положила коготь обратно в капсулу. Конечно, я была рада узнать, что в нём нет порчи, но загадка осталась.

— Я наведу справки, — сказала я, отвернувшись.

— А ты… доложишь о моей оплошности?

Я не ответила и просто пошла туда, откуда пришла, оставив Кийема гадать. Не будет лишним подержать его в напряжении.

Но на самом деле Оскар меня не особо заботил. Гораздо важнее была моя следующая встреча.

— Нет, — отрезал Котеас.

Я не осмелилась спросить вновь, но на мгновение замешкалась, прежде чем уступить. И это было достаточным мятежом.

В это мимолётное мгновение я увидела его словно впервые. Я видела шрамы на лысой голове, загорелую и задубелую кожу, меховую накидку на широких плечах. Его одежды были красными как кровь, а отполированный позолоченный доспех сиял. Даже без брони он был бы огромным и могучим, а в ней выглядел таким же грозным, как ангел из Адептус Астартес.

Когда он посмотрел на меня, то словно заглянул мне в душу. У меня никогда не было проблем с самооценкой, и запугать меня нелегко, но тогда я не могла избавиться от чувства, что я просто маленькая девочка. Возможно, это была самая опасная и коварная способность Котеаса — заставлять могучих чувствовать себя детьми.

— Как пожелаете, лорд, — я склонила голову.

Лорд-инквизитор Торквемада Котеас, Верховный Протектор сектора Формоза и Бич Демонов и Нечистых, продолжал сурово на меня смотреть.

— Ты хочешь возразить?

Нет. На самом деле мне хотелось как можно скорее убраться оттуда. Но я не хотела сдаваться. Мне говорили, что я упряма.

— Из всех только он начал говорить. Если бы у меня было время, то я могла бы узнать больше.

Видимо, Котеаса это не впечатлило. С глухим звяканьем он сжал руки в тяжёлых перчатках — руки, которые оборвали тысячи жизней. Он двигал ими, как кузнец — медленно, размеренно и с полным знанием, что это орудия его святого ремесла.

— Узнать что, инквизитор Дамьетта? Вот что мы знаем об этих глупцах. Они собрались в армию, которую цветасто назвали Клинком Крида. Отправились в самоубийственную операцию на демонический мир Е678, который цветасто назвали Душой Пустоты. Почти все умерли. Немногие выжившие сошли с ума или онемели. Те же, кто ещё может говорить, твердят лишь о своих кошмарах.

Всё это время он продолжал буравить меня зловещим взглядом. Какие же ужасы видели эти тёмные глаза?

— Мы все знаем, что мир демонов это мир кошмаров. Нам не нужно вновь это выяснять.

Я сглотнула. Не было смысла скрывать тревогу.

— Тогда какой вообще смысл в допросах?

Выражение Котеаса не изменилось. Он не улыбнулся, не нахмурился. Я редко видела на его каменном лице что-то кроме властного презрения.

— Потому что кто-то однажды может сказать что-то, чего мы не знаем. Но не Морбах. Он сломлен. Бесполезен.

Торквемада навис надо мной, сжимая свои омытые кровью руки.

— Он будет ликвидирован, как мы и ожидали. Теперь иди. Спи. Твоя смена начнётся на рассвете.

В этот раз я не колебалась. Он и так позволил мне больше, чем я ожидала, и не было смысла испытывать удачу.

— Да, лорд, — сказала я и покорно поклонилась.

Я всегда подчинялась приказам Котеаса, но этой ночью я ослушалась его дважды.

Первым меня подвело слабое тело: я не смогла заснуть. Я ворочалась на койке, чувствуя, как простыни оплетают меня словно оковы. Было слишком жарко. Влажно, душно.

Я открыла глаза и тяжело поднялась. Моя рубашка промокла и смялась. Во тьме кельи я видела образы иного мира — того, что мне описал Морбах. Я видела горизонт из кипящей крови и ядро раскалённой магмы под каменными плитами цвета меди. Слышала, как кричит небо, и умирают сотни людей.

— Люмен, — сказала я, и узкая комнатка наполнилась светом.