Джон Френч - Ариман: Оракул-мертвец
Он кивнул.
Мой взгляд упал на серебряно-синие одеяния, лазурные доспехи, а также рогатый шлем, который он держал на сгибе локтя. Я узнал как доспехи, так и шлем — в последний раз я видел их на Амоне, моем тюремщике, и смена владельца могла означать лишь одно.
— Значит, — сказал я, — Амона больше нет.
— Наш брат… — начал Ариман, но я уже услышал скорбные слова, которые он только собирался озвучить.
— Прошу, избавь меня от всего того, что тебе хочется сказать, — я посмотрел в его холодные глаза. Боль от ожогов пронзала мое тело острыми иглами. Я игнорировал ее. — Я не скорблю о нем. Он был глупцом, как и ты, Азек.
Его плоское лицо оставалось неподвижным, но он выглядел так, словно собирался что-то ответить. Я избавил его от этой необходимости.
— Ты пришел либо освободить меня, либо просить о службе, — произнес я. — Или же хочешь успокоить совесть, прежде чем добавить меня в список наших мертвых братьев.
Поймите, я не эмоциональное создание. Моя кровь не вскипает при разговорах о братстве, о чести и наследии. Дни моей верности, долга и обязанности перед товарищами давным-давно в прошлом. Я — существо истинной вселенной, за сковывающие меня узы я заплатил положенную цену, и верен я только своим способностям к выживанию. Ариман знал это. Вряд ли он мог забыть.
Спустя некоторое время он кивнул. Обереги и оковы, что удерживали меня, вновь зажглись, и я почувствовал, как его разум призрачным касанием прошелестел по моему. Это была чистая агония. Я постарался не дать возобновившейся боли отразиться на лице. Проявить слабость значило добровольно отдать себя в рабство.
— Мне нужна твоя помощь, Ктесиас.
— Моя помощь? И что ты можешь предложить за эту помощь? И, переходя к сути, — зачем она тебе?
— Кое-что изменилось.
— Там, где прежде стоял Амон, теперь стоишь ты. Ты — повелитель армии наших изгнанных собратьев, которые еще недавно охотились на тебя по грани бытия. Без спору, ты в непростом положении. И если все дело в этом, а это скорее всего так, тогда ты еще не утратил привычку недоговаривать.
Он кивнул.
— Я не знаю, могу ли им доверять.
— Но ты знаешь, что не можешь доверять мне, и это делает меня… кем, достойным доверия? Какова ирония, не находишь?
— Последуешь ли ты за мной как прежде, брат?
Я позволил голове упасть обратно на удерживавшую меня раму.
— Что ты предлагаешь? — спросил я, закрывая глаза. Варп ощущался неуловимым, болезненным присутствием в разуме, его мощь сдерживали лишь оставшиеся обереги.
Тишина становилась глубже, поглощая биение моих сердец и звук дыхания. Все в камере застыло, удерживаемое на месте, словно рукой. А за этой тишиной парил разум Аримана — холодная звезда, впитывавшая в себя тепло и свет. От его силы у меня едва не перехватывало дыхание.
Я вижу изъяны Аримана. Он мне не нравится и, не сомневаюсь, эти чувства обоюдны. Мы не могли бы отличаться сильнее. Но тот, кто станет отрицать, что он не самое поразительное создание в мире смертных, либо лжец, либо глупец.
Я открыл глаза.
Он не пошевелился, но его концентрация усилилась. Мне казалось, он в считанных дюймах от меня, втягивает воздух, которым я дышу, заглядывает сквозь окна моих очей, видит амбиции в моей расколотой душе. Холодные иглы впились в мои искаженные воспоминания, и я понял, что он видит каждую сделку, каждый осколок моей жизни, выменянный ради того единственного, что мне нужно сильнее всего. И я понял, что он увидел причину, и понял, что он догадался.
В этот момент я возненавидел его, возненавидел сильнее, нежели просто неприязнь двух сыновей, которым по разным причинам довелось принять неправильные решения. Ненависть огнем дышала из меня в безмолвии, отвечая и моля в равной степени. Столь неожиданно-яркая эмоция застала меня врасплох — она походила на возвращение к жизни, от которой я давно отказался. Конечно, так оно и было. Именно так.
— Что я предложу тебе, Ктесиас? — наконец сказал он низким голосом. — Я предложу тебе все то, что ты искал.
Я знаю, что при этих словах мои глаза расширились, ибо он кивнул.
— Я предложу тебе твои сны.
Позже я пойму, зачем в действительности требовался Ариману. С доверием или властью это не имело ничего общего, по крайней мере в том смысле, в каком я думал. Он знал меня лучше, чем я сам, на самом деле лучше, чем знал самого себя. Он всегда видел других очень отчетливо, тогда как себя — крайне туманно. Но тогда я посчитал его предложение не более чем старомодной простотой: обещанием вознаграждения и угрозой возмездия за предательство. Этого было достаточно.
— Освободи меня, — произнес я, — и я буду служить.
— Как пожелаешь, — ответил он, и я почувствовал, как зачарованное серебро оков треснуло. Меня пронзила боль, когда металлические осколки рассыпались во все стороны, а затем застыли в воздухе. Я повалился на бок обмякшей грудой, долгую минуту пытаясь отдышаться.
— Куда мы идем? — спросил я.
Ариман уже отвернулся, но при моих словах замер и полуобернулся, кинув на меня косой взгляд.
— Ты что-то затеваешь, — продолжил я, с трудом поднимаясь с пола. — Вот что ты делаешь, не так ли? Почему Амон мертв, а ты носишь его корону? Я чувствую это в тебе, Ариман. Старая мечта на новый лад. Так с чего мы начнем?
— Мы повидаемся с одним из наших братьев, — произнес он. — Мы встретимся с оракулом.
Черная луна парила в складках переливающегося безумия, ее гладкая стеклянная поверхность отражала хрупкую кожу расщепляющихся радуг. Планеты, вокруг которых она вращалась, висели позади нее, огромные и блеклые, будто заросшие катарактой глаза, смотрящие сквозь замутненную илом воду. Законы природы давным-давно сбежали из этого места. Мы забрались глубоко в Око, в земли, что существовали на размытой границе между этим и тем, между реальным и иным.
Наш флот не вышел из варпа по прибытии. Здесь не существовало реальности, в которую мы могли бы возвратиться. «Сикоракс» и его флот падальщиков просто выскользнул из незримой границы приливных волн эфира, и вот перед нами черная луна — наблюдавшая за нами, за тем, как наши корабли неподвижно замерли вокруг нее.
Здесь была по меньшей мере сотня кораблей, каждый отличный от других, каждый отмеченный отравленными волнами Ока. Геометрия кошмаров покрывала кости того, чем они были раньше. Пушечные стволы скалились в пустоту опоясанными клыками пастями. К обшивке некоторых из них цеплялось замаранное лазурью серебро, тогда как другие представляли собой скульптуры из бледной кости и влажного золота. Плавая на густой от варпа орбите черной луны, они походили на рыбу из мертвого океана. В определенном смысле они и были ею.
Вместе они обладали достаточной огневой мощью, чтобы сокрушать планеты, но эта сила мало что значила в тенях варпа. Это было наше измерение, измерение парадоксов и вероятностей. Измерение колдовства.
+ Он ждет нас. +
Я отвернулся от образа в парящей кристаллической сфере. Она висела в исходящем паром воздухе рядом с открытым люком десантно-боевого корабля. Астреос — боевой псайкер-полукровка, которого по непонятным нам причинам усыновил Ариман — стоял возле меня, на лице его застыло выражение горечи и тяжкой ноши.
+ Мы уже бывали здесь раньше, + послал он снова. + Что-то поджидало нас тогда, и что-то ждет нас сейчас. +
+ Не знал, что у тебя душа поэта, + послал я в ответ и отвернулся.
Но он был прав. Там что-то ждало. Я чувствовал это — скорее всего, каждая душа на каждом корабле чувствовала это, пусть даже они не могли этого понять. Моя кожа стала липкой внутри доспехов, на языке появился сладковатый привкус блевотины. Не огради я себя множество раз во время приготовлений, то ощущения оказались бы намного хуже. С доспехов, словно перья, шелестя во время движения, свисали полоски выдубленной кожи с семьюстами двадцатью девятью начертанными кровью заклинаниями. Ради создания оберегов погиб смертный, но плата была небольшой. Без них я бы скорее всего чувствовал шелест насекомых внутри глаз или покалывание остриев клинков на языке. Есть и другие способы уберечься от касания потустороннего, но у меня были свои методы, и даже если Ариману они не нравились, он не стал против них возражать.
Мне стало любопытно, как справляется Астреос. Возможно, он и не справлялся. Возможно, поэтому он выглядел так, будто из последних сил старался не лопнуть. Я на это надеялся.
+ То, что он попросил… + начал Астреос.
+ То, что он приказал мне, + поправил я его. + Ариман не просит. Он повелитель, а повелители заставляют других подчиняться его воле. Они не просят. Если они просят, это значит только то, что они предпочитают бархатную нить цепи. +
+ То, что он попросил тебя сделать, + послал он, его недовольство явственно изливалось через ментальную связь, + это… жестоко. +
