Бертрам Чандлер - Поймать звездный ветер

А в это время мы продолжали садиться, и рев реактивных двигателей не умолкал ни на минуту. По сравнению с недавними неприятностями и проблемами, все шло совсем неплохо — даже лучше, чем можно было ожидать. И тут, словно в подтверждение моих опасений, двигатели заглохли, и мы все трое могли слышать удары собственного сердца. Лицо Сандры стало белым, как мел, под копной медных волос. А румянолицый Дженкинс даже позеленел от страха. И мы, затаив дыхание, стали ждать финального треска ломающейся обшивки.

Корабль слегка накренился, и кают-компания наполнилась странными звуками — потрескиванием и позвякиванием пружин и цилиндров посадочного оборудования. Малюсенький динамик зашуршал, и мы услышали голос старика:

— Посадка закончена. Персонал может приступать к выполнению своих обязанностей, связанных с прибытием.

Док Дженкинс засмеялся, не стыдясь своих эмоций. Он сел и налил каждому из нас по большой порции из графина:

— За окончание путешествия! — провозгласил он, поднимая бокал. Глотнул немного джина. — А теперь, раз мы все можем расслабиться, Питер, что ты там такое рассказывал о поэзии, что привело к почетному выпроваживанию тебя из оранжереи?

— Я видел небеса, где жизнь кипит… — начал цитировать я.

— Мы приземлились, слава Богу, но не на волшебных парусах, — заметил он. — Пронизывающие фаллосы пламени — вот гораздо лучшее описание для ракетных двигателей.

— Я предпочитаю волшебные паруса, — остался я при своем мнении.

— Это уж точно, — заметил он.

— Некоторым людям уже есть чем заняться, — многозначительно изрекла Сандра, поднимаясь на ноги. — С кораблем покончено, но ведь не с нами!

Глава 2

Да, работы нам всем хватало, но никто, включая Сандру, не торопился к ней приступить. Мы были внизу, все вместе, испытывая то странное чувство, которое всегда приходит в конце путешествия. Это и облегчение оттого, что все, наконец, закончилось. И расслабление от возвращения домой (хотя миры Приграничья были домом лишь для старика). И некоторая грусть оттого, что путешествие, все-таки, закончилось — нечто сродни последнему дню в школе.

Сандра постояла пару минут, глядя на нас с доком. Затем потянулась к графину со словами:

— Просто позор оставлять все это двум таким свиньям, как вы.

— Это не должно тебя беспокоить, душечка, — лениво протянул Дженкинс.

— Это меня беспокоит.

Она снова села и наполнила стакан. Доктор наполнил свой. А я — свой.

— За конец путешествия! — провозгласил док, сделав из этого тост.

— За встречу влюбленных! — добавил я, закончив цитату.

— Вот уж не знала, что у тебя есть зазноба в порте Обреченный, — отчужденно проговорила Сандра.

— Нет у меня никого, — ответил я. — Но в конце путешествия должна быть встреча влюбленных.

— Почему? — с неподдельным интересом спросила она.

—Потому что некий пускающий розовые слюни так называемый поэт так захотел, — вставил док.

— Все лучше, чем твое дерьмо насчет пронизывающих фаллосов, — не остался я в долгу.

— Мальчики, мальчики… — увещевала нас Сандра.

— А в бутылке что-нибудь осталось? — услышали мы голос Ральфа Листауэла.

Мы и не заметили, как он вошел в кают-компанию. И смотрели с удивлением, как он стоял, нескладный, долговязый, и рост его слегка уменьшился из-за привычной сутулости. На морщинистом лице — выражение озабоченности. Интересно, что опять случилось?

— Вот, Ральф, — Сандра протянула ему бокал.

— Спасибо, — он не просто глотнул, а как будто всосал жидкость из бокала. — М-м-м. Недурно. — Он снова сделал большой глоток. — Есть еще?

— Поддерживаешь силы, Ральф? — поинтересовалась Сандра, протягивая ему новую порцию.

— Может быть, и так, — согласился он. — А может, это инъекция голландской отваги.

— А зачем тебе это? — задал вопрос я. — Ведь все происшествия этого полета уже позади.

— Да, эти происшествия позади, — произнес он мрачным тоном. — Но впереди нас ждут еще худшие вещи, нежели в космосе. Когда каждому из старших офицеров велено явиться с докладом в офис босса, чего раньше не наблюдалось, значит, что-то затевается. И, я готов поспорить на месячное жалованье, все это изрядно воняет.

— Да, скорее всего, обычная крысиная возня, — успокоил я его. — Кроме того, ведь невозможно постоянно выходить сухим из воды.

Неприветливая усмешка ничуть не смягчила резкие черты его лица:

— Но ему нужен не только я. Он требует также тебя, Сандра, и тебя, док, и тебя, Питер. А также Сметвика, нашего официального ясновидца. Одному из вас лучше пойти и потрясти его хорошенько, чтобы вывести из обычного ступора.

— А что мы такого сделали? — встревоженно спросил док.

— Моя совесть чиста, — заметил я. — По крайней мере, я так думаю.

— Моя совесть точно чиста, — резко сказала Сандра.

— А моя — не совсем, — мрачно изрек Дженкинс.

Помощник капитана поставил бокал на стол:

—Хорошо, — отрывисто бросил он. — Пойдите, вымойте шею и уши. Но все же интересно, кто и чего натворил.

— Расслабься, Ральф, — сказал Дженкинс, выливая остатки из графина в свой бокал.

—Мне бы самому этого хотелось. Но чертовски странно то, как командор на нас шумит. Не будь я псионным радио-офицером, если мои предчувствия не оправдаются.

Дженкинс рассмеялся:

— Одно можно сказать определенно, Ральф. Он нас вызывает не для того, чтобы уволить. Приграничники не так уж хороши как офицеры, и, коль скоро мы вышли в Приграничье, то кое на что годимся. — Он начал распаляться: — Мы убежали от самих себя так далеко, как только смогли, на самую границу тьмы, и больше нам бежать некуда.

— Но даже в этом случае… — возразил помощник капитана.

— Док прав, — сказала Сандра. — Он всего лишь раздаст нам новые назначения. Если нам повезет — только будет ли это везением? — мы снова окажемся на одном корабле.

— Конечно, будет, — проговорил Дженкинс. — Мое пойло — лучшее на всем флоте, и вам это известно.

— Верно говоришь, — поддержала его Сандра.

— Но как насчет старика? — спросил я. — А инженеров? Им тоже велено присутствовать?

— Нет, — отозвался Ральф. — Насколько мне известно, их не будет. Что-то носится в воздухе, — добавил он. — И хотелось бы мне знать, что именно.

— Есть только один способ выяснить это, — быстро сказала Сандра, вскакивая на ноги.

Мы вместе покидали корабль — Ральф, док Дженкинс, Сандра, Сметвик и я. Ральф, которому было предложено вспомнить о том, что он является офицером флота, пытался это продемонстрировать, изображая строевой шаг на пыльной, исцарапанной площадке по дороге к скоплению невысоких административных зданий. Сандра и я старались не отставать, но док и наш домашний телепат превратили строевой шаг в жалкую пародию: они еле ползли. Ну, для Сметвика это было простительно: он был освобожден от повинностей в пользу телепатических контактов с друзьями на всей планете. И, соответственно, шел, ничего не замечая, будто во сне, постоянно чуть не падая. А Дженкинс трусил сзади с довольным видом, и на его румяном лице красовалась глупая ухмылка. Полагаю, он даром времени не терял и, оставаясь один в каюте, неплохо поработал с запасами своего пойла.

Я мог только ему позавидовать. Дул пронизывающий холодный ветер, собирающий пыль в клубы и водовороты, бросал нам в глаза песок, разнося вокруг зловоние нестираных носков и горящей серы. Удивительно, как люди могут быть настолько глупы, чтобы бежать в Приграничье. И еще я удивлялся, правда, не в первый раз, как это я сам оказался настолько глуп.

Войти в офицерское здание, подальше от злого колючего ветра , оказалось облегчением. Воздух здесь был теплым, но глаза все еще слезились. Я попробовал платком удалить из них песчинки и заметил, что другие заняты тем же самым. Кроме Сметвика, погруженного в свой собственный мир и не обращающего внимания ни на какой дискомфорт. Ральф стряхивал пыль с погон и пытался почистить туфли платком, выдавив на них крем из тюбика. Он начал подниматься по лестнице, кивая нам на ходу. Мы последовали за ним без особой охоты.

И вот знакомая дверь в конце прохода с прозрачной пластиковой надписью «Космический суперинтендант». Когда мы приблизились к двери, она открылась сама собой. Нашим взорам предстал большой заваленный бумагами стол, а за ним — жесткая худощавая фигура командора Граймса. Он встал во весь рост, но все равно казался маленьким на фоне громоздкой мебели, явно созданной для более крупного тела. Я вздохнул с облегчением, увидев его лицо, все в складках и рытвинах, освещенное дружеской улыбкой, обнажающей белоснежные зубы по контрасту с темной кожей.

— Входите, — прогудел он. — Все, все входите, — и указал на стулья, стоявшие полукругом возле стола. — Садитесь.

Но тут я перестал чувствовать облегчение. Сзади, возле кофеварки, суетилась его секретарь, мисс Халлоуз. По прошлому опыту я знал: такое гостеприимство означает, что нам поручат какую-то грязную работенку.