Максим Резниченко - Мертвый Город
– Отдаю должное… Максим.
Так сразу и не могу вспомнить, когда он последний раз называл меня по имени. Клаус моргает и отводит глаза, но за миг до этого я вижу в них неуверенность и даже удивление. Его лицо покрыто испариной, и я вижу, как, оставляя на пыльной коже отчетливый след, у него со лба стекает капля пота. Мне показалось, что он хочет ее смахнуть, но он подавляет в себе это желание, не желая делать резких движений. Клаус как-то ссутуливается и отворачивается, показывая спину. Только тогда мне становится ясно, что наш безмолвный поединок окончен, и я позволяю себе вдохнуть поглубже. Вдох получается шумным и чересчур резким, и с удивлением я понимаю, что последнюю минуту не дышал.
Позволяю себе оглядеться, и первое, что вижу – взгляды друзей, скрещенные на мне. В другое время и в другом месте мое тщеславие наверняка было бы довольно теми эмоциями, что в них читаются: удивление, уважение и даже опаска, если не страх. Но не сейчас. Сейчас та небольшая и ничего незначащая победа, если ее так можно назвать, над Клаусом не приносит мне ничего, кроме раздражения. Из-за чего вообще произошла эта неуместная стычка? Я назвал его Коленькой. Откуда я взял это имя? Так мы его никогда не называли, только Любимчиком. Кто же в таком случае к нему так обращается? Кажется, я знаю, кто. Нужно только вспомнить…. Тупая боль снова стягивает мою голову огненным обручем и давит в виски, отдаваясь болезненной пульсацией по всему телу и вызывая новый приступ слабости. Отголоски смутных мыслей или воспоминаний исчезают, едва я только прекращаю попытки что-либо вспомнить.
– Макс, что с тобой опять? – поднимаю глаза на Рыжего, который обеспокоенно заглядывает мне в лицо.
– Не знаю, Сема, – отвечаю ему, – наверное, я схожу с ума.
Отмечаю, как Клаус, повернувшись, как-то странно смотрит на меня, но так ничего не сказав, снова отворачивается. Я стараюсь не показывать друзьям охватившей меня слабости, и мне даже удается выпрямиться и выпятить грудь. Надеюсь, никто не замечет моих подгибающихся ног. Перевожу дыхание, но в этот момент ко мне вплотную шагает Катя.
– Нашли время отношения выяснять, – зло бросает она, обращаясь почему-то только ко мне. – Как только вернемся, я обязательно доложу о случившемся Марине Яковлевне. Если вам так охота поубивать друг друга, делайте это после экзамена! Я не собираюсь из-за вас заново его проходить и еще целый год сидеть за партой!
Она распаляется все сильнее и сильнее, словно накручивая сама себя. Катя уже практически кричит мне в лицо, вытянув шею и крепко сжав кулаки. Глухое раздражение просыпается во мне и недовольно ворочается, но я давлю его, не давая выхода. В примирительном жесте я развожу руки, показывая открытые ладони.
– Катя, успокойся, пожалуйста, – только и успеваю вставить я, пока она переводит дыхание.
Она сразу осекается, но взгляд ее становится совсем недобрым. Она широко раскрывает глаза, в которых нет ничего, кроме откровенной злости и неуместного ожесточения. Клаус, стоящий в нескольких метрах от меня, отходит еще дальше, продолжая с ничего не выражающим лицом следить за нашей «беседой». А резкое и колючее чувство неприязни к девушке напротив, что так зло смотрит на меня и собирается дать отповедь, ропщет и пытается вырваться на волю.
– Что ты сказал? – шипит она. – Успокоиться? Я тебя сейчас успокою, идиот! Что ты о себе вообще возомнил?! Нашел время для разборок! Ты самый крутой, что ли?! Что ты тут устроил?! Если мы провалим экзамен, а мы провалим, если будут труппы, придется сдавать его через год! Понимаешь?! Через год! Сдадим его, и что хотите, то и делайте друг с другом! А сейчас будь тихим и незаметным! И не провоцируй Клауса! Иначе…
Что «иначе» она не успевает договорить. Я уже просто не в силах сдерживать рвущиеся наружу раздражение и злость. Резко и без замаха я бью ее по лицу раскрытой ладонью.
– Прекрати истерику, – даже не говорю, а выплевываю я. Весь негатив, что буквально кипел во мне, требуя выхода, еще секунду назад, испаряется, а его место занимает уже знакомое ледяное спокойствие. Я холодно смотрю в остановившиеся глаза Кати. Через секунду они наполняются слезами, которые влажными дорожками бегут вниз по ее лицу.
– Ты обалдел, что ли!? – кричит мне в ухо Семен и приседает рядом с опустившейся на землю девушкой, что-то тихо говоря ей.
– Извини, – без тени раскаяния роняю я, разворачиваюсь и шагаю прочь.
– Максим! – зовет меня Соня, но я не отвечаю и продолжаю идти. Я еще успеваю поймать на себе угрюмый взгляд Сергея и до предела удивленный – Клауса.
Шагаю прочь, не разбирая дороги. Вокруг теснятся какие-то развалины. Грязно-рыжая земля под ногами. Пыль и песок. Улицы, перекрестки, разваливающиеся стены, слепые оконные провалы. Не уверен, сколько я прошел. На пересечении двух широких улиц останавливаюсь и оглядываюсь. Нет, никого уже не видно. Сажусь на какой-то крупный булыжник и приваливаюсь спиной к стене здания. Что странно, я не чувствую никаких душевных мук. Я спокоен. Меня не волнуют ни мои одноклассники, ни их мнение обо мне. Откуда-то я твердо знаю, что способен справиться с любым из них, если возникнет такая необходимость. А со всеми сразу? Не знаю… Меня сразу коробит от этих мыслей. О чем я думаю?! Я поднял руку на Катю, на одну из самых близких для меня людей. За десять лет учебы мы стали друг другу практически семьей. Не было, и нет у нас более близких по духу друзей. Мы, как братья и сестры. Пусть Клауса никто не любит, пусть Сергей вечно всем недоволен, но друг ради друга мы готовы пойти на все. А тут такое.… Сперва эта стычка с Клаусом, когда я едва не совершил непоправимое, потом пощечина Кате… Я просто не знаю, что на меня нашло. Как я смог поднять на нее руку?
Мысли путаются и мешают друг другу. Словно два разных человека сидят во мне. Один – тот, что любит и уважает своих друзей. Второй – холодный и жесткий, его ледяное спокойствие и бесчувственный расчет поражают и шокируют мое первое Я. Прикрываю глаза, чтобы собраться с мыслями и попытаться разобраться в том хаосе, что сейчас творится у меня в голове. Тотчас напоминает о себе уже знакомая боль. Накатывает слабость и, даже, головокружение. Что со мной происходит? Тиски тупой боли все сильнее сдавливают голову, и я распахиваю глаза. Не в силах сдержать болезненный стон, обхватываю голову руками и пытаюсь абстрагироваться от всех, даже самых незначительных мыслей. Вроде, помогает. Давление сразу сходит на нет, и я судорожно вдыхаю полной грудью.
Какой-то звук. Будто кто-то шелест газеты. Громкий шелест. Я как-то не сразу обращаю на него внимание, продолжая удерживать сознание на той грани, где мысли теряют смысл, а их отсутствие приносит долгожданное облегчение. Появившийся звук не утихает, напротив, он разбавляется новым, который больше всего похож на тот, с которым сбежавшее молоко попадает на раскаленную плиту. Мое сознание все еще пребывает в некоей прострации, и управление телом, видимо, берет на себя спинной мозг. Ничего еще не понимая, прямо из положения сидя, я резко отпрыгиваю в сторону, на удивление далеко, и ухожу в перекат. А то место, где я только что сидел, буквально взрывается сотнями осколков камней, наполняя воздух пылью. Но я этого уже не вижу, потому что, только прикрыв голову руками от летящих снарядов, бегу в сторону, откуда пришел. Злое шипение с каким-то присвистом за моей спиной становится громче, и я под немыслимым углом резко сворачиваю вправо. Спустя миг земля под ногами ощутимо вздрагивает, и я чувствую, как по спине бьют десятки камней, разлетающихся в разные стороны. У меня даже мысли не мелькает о том, что нужно остановиться и дать отпор нападающему. Все мое существо громко и отчаянно вопит только одно: «Беги!» Развалины здания справа. Дверной проем. Кажется, я лечу над землей, едва касаясь ее ногами. Внутрь! Прямо! Быстрее! Стена, за ней – улица. Двери нет. Плевать! Рыбкой ныряю в оконный проем, кувыркаюсь через голову, вскакиваю и отпрядаю обратно к стене, прижимаясь к ней спиной и стараясь раствориться в ней. Так, что делать?! Шипения, ни с присвистом, ни без него не слышно никакого. Тишина. Тишина? Нет, шорох камней я все же слышу. Проклятье! Что это такое?! Заряженная ракетница появляется в моей ладони. Нужно дать знать своим. Вскидываю руку, уже готовясь выстрелить вверх красную ракету, но в этот миг вдруг понимаю, что лечу. На короткое мгновенье от сильнейшего удара в спину перехватывает дыхание, а в следующую секунду, едва успев сгруппироваться, падаю на землю. Шлем спасает голову от сильного удара об грунт. Какой-то грохот, или это у меня в ушах сердце так громко стучит? Нет, все же грохот. Вкус крови во рту. Пытаюсь подняться, вскочить на ноги и бежать, бежать отсюда, как можно дальше. Мощный удар в спину и голову. Земля, летящая мне навстречу. Тьма…
Глава 2
Первое, что я ощущаю, когда прихожу в себя – это боль. Кажется, у меня болит все, что только может болеть. В районе плеч сильно саднят руки. Ноет шея, которую я, видимо, потянул. Ломит ноги в области колен и бедер. Болит спина, словно кто-то со всего размаху влепил мне кувалдой между лопаток, и это не смотря на то, что подавляющую силу удара принял на себя бронежилет. Голова просто раскалывается, но не от той уже знакомой боли, что сдавливает виски при попытках что-нибудь вспомнить. Слава Богу, переломов нет: руки-ноги целы – похоже, обошелся даже без вывихов. Я медленно открываю глаза, но ничего не вижу. На короткий миг появляется паника, но почти сразу проходит, когда я понимаю, что не вижу ничего не из-за того, что меня подводят глаза, а потому что вокруг и в самом деле темно. Уже ночь? Или погасли все источники освещения?
