Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога

Преданные, как мохнатые служебные псы, и оттого – постоянно напряженные.

А по поверхности тогда еще чистого прямоугольника плавали большие белые птицы.

Отец, помнится, очень не любил людей, которые крошили им хлеб, говорил, что они превращают этих гордецов в попрошаек.

Но птицы все равно были очень красивы.

Не знаю, что с ними потом произошло.

Может, улетели.

А может, их просто сожрали, когда в городе возникли первые проблемы с продуктами.

Кстати, не исключено, что сожрали их именно те, кто до этого старательно крошил птицам тогда еще очень дешевый белый хлеб.

Все может быть.

Вот такая вот, блин, диалектика.

Я прикрутил «Харлей» цепью к древней чугунной тумбе и пошел к воде. Воняло так, что ноздри наружу выворачивало.

Ничего.

Я привык…

Постоял, покурил. Вспоминать ничего почему-то не захотелось. Потом обернулся на тихий металлический лязг. Чумазый подбандитыш лет одиннадцати от роду деловито вскрывал контейнер, прикрученный к багажнику моего байка.

Когда он сообразил, что я его заметил, то сразу же ощерился, продемонстрировав ряд желтых гнилых зубов, и, сплюнув сквозь дырку в этом богатстве, полез за пазуху за дешевеньким самопальным пистолетом.

Не успел, разумеется.

Ага.

Вид такой игрушки, как «Стеблин», действует на некоторых индивидуумов крайне отрезвляюще.

Любителя чужих мотоциклов как ветром сдуло.

И хорошо.

Честно говоря, мне почему-то совсем не хотелось его убивать…

…Дома меня ждал неприятный сюрприз.

У входа в подъезд на ржавеющей металлической трубе, покрытой в глубокой древности толстым слоем голубой масляной краски, жевал дешевую пластиковую зубочистку коп.

И не просто тебе коп, а Коп с большой буквы.

По-другому и не обзовешь.

Никак.

Поручик столичной полиции Борис Костенко.

Мой, кстати, сослуживец по вдрызг проигранной всеми сторонами конфликта кровавой и, как позднее выяснилось, бессмысленной Крымской кампании.

В прошлом.

У меня все – в прошлом…

– За город собрался, Гор?

Вот… мать.

Неужели Макс?

Убью скотину…

– Не понял…

– А что тут понимать. Сержант!

Вот те на!

Из подъезда, лениво поводя плечиком, нарисовалась Красотуля.

Собственной, блин, темноволосой и зеленоглазой персоной.

В черной спецназовской форме, с широкой лычкой старшего сержанта службы внутренней безопасности…

А на вид по-прежнему – лет пятнадцать.

Ну, шестнадцать от силы.

Дела…

Я вытянул вперед руки.

Под наручники.

Попал – значит, попал.

Что тут еще обсуждать-то?

Расслабился.

Таких, расслабленных, копы как раз и имеют.

Аксиома.

Которую я на этот раз почему-то забыл…

Ничего, откупимся.

Не от Костенко, конечно, – этот-то не берет.

Принципиально.

Но на любого Костенко его же собственное начальство имеется.

Которое почему-то всегда очень хочет жрать.

Всегда.

И желательно – чтобы аж в три горла.

Но Боб почему-то медлил.

– За что Рыжего пришил, лишенец?

– А вот здесь извини, господин начальник. Не мое это санитарное мероприятие.

Боб хмыкнул:

– А если даже и твое, то один хрен фиг что докажем. Знакомо…

– И хорошо, что знакомо. Меньше времени потратим. На понт взять хотел, начальник?

– Да нет. Я же тебя как облупленного знаю, капитан. И тебя, и Побегалова твоего. Вот только не пойму…

– Как я докатился до жизни такой?

– Именно, – Боб удовлетворенно хмыкнул. – Ладно, езжай…

А вот это – уже что-то новенькое.

Я даже удивился.

– Запрет на выезды снят. Мосгордумой. Все равно вас, психов, надо стрелять, как бешеных псов. А за городом это и без нас сделают. И за патроны отчитываться не надо.

Ну…

Это он дал.

Когда это спецназ за патроны отчитывался? А?! Не напомните, господин поручик?!

Я достал пачку турецких сигарет.

Дико дорогих и, разумеется, – контрабандных.

Протянул Бобу.

Хорошая новость, что тут говорить.

Просто замечательная…

– Слушай, капитан, – Боб вынул из пачки две сигареты, одну сунул за ухо. – Может, все-таки вернемся к нашему разговору?

– Насчет Крыльев?

Коп кивнул.

Я только скривился, будто вспомнил давно забытое ощущение вкуса лимона во рту.

– Ты же знаешь, что нет. Мы с тобой, помнится, было дело, когда-то вместе дрались в Крыму с УНСО, а эти орелики, хоть намекни, чем лучше? Тем, что они – наши? Тем, что ты среди них, что ли? Так лично мне твоя морда, прости, никогда по этой жизни не нравилась…

– Не гони, капитан. Среди Крыльев нет наци. Ты и сам это прекрасно знаешь. Там все – наши, евреи, хохлы. Даже черные.

Я демонстративно отщелкнул в сторону подъезда окурок такого размера, что за него один оборванец мог вполне спокойно пустить кровь другому.

Точно такому же, как и он сам.

А что?

Могу себе позволить.

Я – капитан.

Это, простите, всему городу известно.

А тем, кому неизвестно, тот же Веточка может лекцию прочитать, если им этого, разумеется, захочется.

Или Гурам.

Да, собственно говоря, много желающих найдется, целый отряд.

Носорог, говорят, глух и подслеповат, но это – проблема не носорога.

А тех, кто забыл, что, разогнавшись, он очень хреново останавливается.

Инерция.

И это тоже отнюдь не его проблема.

Такие дела…

– Нет, поручик. Я несколько раз не повторяю. Если больше нечего сказать – вали отсюда. Не порти воздух.

И тут взвилась Красотуля.

А я уж про нее и думать забыл, про эту маленькую шлюшку с унтер-офицерскими нашивками.

– Чистенький, да?! С фашистами не хочешь связываться, да? С бандитами лучше, да?! А кто порядок в городе наведет, кто… Герой, еб твою мать!!! Ордена, небось, в сортире развесил, мразь?!

Истерика в ее исполнении была откровенно смешна.

А вот новенький усовершенствованный «Стеблин» в правой руке – с этаким аргументом хрен поспоришь.

Особенно ежели он находится в руке брызжущей слюной малолетней дуры и истерички.

Хлоп!

Н-да…

Все-таки Боб – хороший полицейский.

«Стеблин» отлетел к одной стене, а чересчур рьяная сержантша – к другой.

Заработав еще по ходу дела пару хороших оплеух и, естественно, разревевшись.

– Ты извини, Егор, у нее сестру…

Боб махнул рукой.

Все понятно.

Все с нами понятно…

Девочка, естественно, из хорошей интеллигентной семьи.

Сестренку у нее, понимаешь, обидели.

Вот девочка и пошла мстить.

Интересно, куда она попала вначале: сперва в Крылья, потом в полицию, или сперва в полицию, а уж потом в Крылья?

Фаши любят копов.

И любят служить в полиции.

Да и полицейское начальство тоже не возражает.

В ментовку в последнее время идут такие отбросы, что Крылья по сравнению с ними – образец добропорядочности.

Рыжий, кстати, говорят, тоже хотел пойти в Отделение потрудиться.

А что?

Таких много…

Говорят, правда, в последнее время падали по Отделениям поменьше стало.

Крыло внутренней безопасности суд присяжных и прочие демократические процедуры не очень уважает.

Как и остальные процедуры, за исключением, пожалуй, оглашения приговора.

Это у них – завсегда пожалуйста.

Причем, болтают, тот, кто приговаривает, – сам и исполняет.

Но это так, слухи.

Что там на самом деле происходит, никто на самом деле не знает. Только догадываются.

Я проследил, как Боб довел Красотулю до броневика.

Хмыкнул.

Выкурил еще одну сигарету на относительно свежем московском воздухе.

Потом пошел домой.

Завтракать…

Все-таки фермерские продукты – это продукты.

Тина, ее как не синтезируй, все равно по вкусу – сушеное дерьмо.

Только что питательное.

Хотя, когда были времена похуже, жрал я, ребята, этот искусственный белок – аж за ушами трещало.

Спасибо прежнему мэру – за то, что он этот завод переделал.

Как чувствовал.

Иначе в этом городе сейчас, наверное, даже и крыс бы не осталось.

А так – ничего.

Живем…

…Разорвав вакуумную упаковку, я не особо торопясь мелко нашинковал помидоры.

Настрогал небольшими кусочками жирный крестьянский окорок, бросил на сковородку.

Залил полудюжиной яиц.

Достал два тщательно просушенных сухаря.

Три года назад за такую трапезу могли, кстати, и расстрелять.

Запросто.

Незаконное хранение незаконно приобретенных продовольственных товаров.

А также их неумеренное поглощение без разрешения вышестоящего начальства, которое тоже жрать, извините, хочет.

Ну и чем тебе не статья?!

Нет, что ни говори, а жизнь в этом городе все-таки, кажется, постепенно меняется к лучшему.

Хотя мы и не любим в этом сознаваться.

Такие дела…

Глава 1. «Подвал»

Вечером позвонил Веточка.

– Эт-та, – зевает в трубку. – Когда выходим-то, капитан?

Н-да-а… Хоть я его и люблю, но он все-таки непроходимый, конченый идиот.

Такое уже даже и лечить бесполезно.

– А мы что, разве куда-то выходим? – удивляюсь. – Может, хотя бы скажешь, куда и зачем?