Игорь Поль - Ностальгия
Считать прибыль до завершения сделки – дурная примета. Я суеверен, как колдун вуду. Жизнь научила меня осторожности. Я отталкиваю от себя клавиатуру и иду остудить голову. Весело напевая, спускаюсь из офиса – небольшого стеклянного пузыря под крышей склада, – на ходу оглядывая сверху ровные ряды ящиков, которыми склад уставлен так плотно, что почти не остается места для обязательных по требованиям пожарной инспекции проходов между штабелями. Боком протискиваюсь между ними, стараясь не задевать лоснящиеся свежей краской надписи «Сельхозоборудование Трюдо». Трюдо – это моя фамилия. Согласен, глупое название. Совершенно не звучное.
– Сегодня еще вернетесь, сэр? – хмуро интересуется из своей выгородки у входа Фред – пожилой охранник, портящий мне настроение своей постной физиономией вот уже пять лет.
– Не знаю, Фред, возможно, – с улыбкой отвечаю я. Сегодня у меня такое настроение, что даже вечный скептик и недоверчивый зануда Фред не способен его испортить.
– Хорошо, босс, – кивает охранник и, отворачиваясь, смотрит в сторону, словно меня тут уже нет.
– Повнимательнее, Фред. Не спи. Если что – дави на кнопку. А там разберемся. Сам видишь, что у нас тут, – говорю я для порядка (хоть какой, а все же босс) и киваю на стену ящиков.
Фредди не удостаивает меня ответом. Снова молча кивает, по-прежнему глядя в сторону. Как всегда, считает меня неудачником и пустышкой. Хотя это никак не мешает ему каждый месяц получать из моих рук жалованье.
3Мой склад снаружи просто списанный вертолетный ангар с полевого аэродрома, купленный по случаю через бывшего сослуживца. Легкие листы из ребристого пластика, должным образом уложенные вокруг полукруглых шпангоутов, и ничего больше. Дешево и функционально. Ярко-оранжевая краска придает ему какой-то футуристический вид и приятно контрастирует с зеленым рядом кипарисов, ровным строем возвышающихся вдоль шоссе номер семь.
Запрыгиваю в ослепительно белый «форд-секундо» с открытым верхом. Шикарную с виду тачку, которую при желании можно выдать за прихоть богатого коллекционера стильных машин. На самом деле я купил ее за бесценок на распродаже аварийных автомобилей. Лихо подруливаю к водородной заправке – бело-синему сооружению по соседству. Взмахом руки приветствую улыбчивую заправщицу. Молодая женщина – Марта, кажется, – весело машет мне рукой в ответ.
– Привет, соседка! – кричу я через поднятый верх. – Мне полный.
Пока ферма заправщика присасывается к машине, успеваю перекинуться с Мартой парой ничего не значащих фраз. Она по-соседски угощает меня колой, такой холодной, что начинает ломить зубы. Жужжащий жучок камеры наблюдения пролетает над нами, и Марта, улыбнувшись на прощание, срывается с места. Мелькая своим симпатичным округлым задиком, затянутым в бело-синий фирменный комбинезон: раз-раз, раз-раз, синий-белый, синий-белый, она спешит к следующему клиенту – здоровенному двухэтажному рейсовому автобусу.
Движение на шоссе сегодня не слишком плотное, так что я решаю рискнуть и веду «секундо» вручную. Нет ничего лучше ощущения скорости, когда машина чутко отзывается на прикосновение к педали. Я обгоняю тяжелый трейлер, подрезаю истошно сигналящий семейный «крайслер» и вырываюсь на скоростную полосу. Движок утробно урчит, разгоняя обтекаемую торпеду до разрешенных двухсот сорока километров. Встречный ветер шелестит над моей головой тугою волной. Я обожаю скорость и с удовольствием добавил бы еще, но чертова автоматика, настроенная на ограничения округа, ненавязчиво душит мой порыв – педаль вдавливается в пол вхолостую, без видимого эффекта. Редкие перелески – жалкие остатки некогда царящих тут субтропических джунглей – пролетают мимо, чередуясь с невысокими зелеными холмами и яркими пятнами рекламных щитов у обочины. Крохотные озерца с голубой водой брызжут в глаза солнечными искрами. Шоссе уходит к горизонту ровной, идеально прямой струной, автоматы четко выдерживают положенную дистанцию между машинами на соседней полосе так, что кажется, будто все они едут на параде, и все вокруг такое яркое, зеленое, чистенькое, подстриженное, прямо-таки до невозможности лубочное, так что я невольно давлю в себе порыв швырнуть за борт пустую банку из-под колы, чтобы хоть чем-то разбавить неестественность пейзажа. Впереди, среди холмов, возникает и ширится белая полоска, она быстро превращается в нестерпимое сияние, которое, по мере приближения, начинает переливаться всеми цветами радуги – Зеркальный город полностью оправдывает свое название. Я с сожалением касаюсь сенсора автопилота.
– Конечная точка – бар «Треска», – говорю я машине, и скорость сразу падает, мы сходим с крайней полосы и плавно вливаемся в поток законопослушных граждан.
Через пять минут я уже качу в плотном уличном потоке по многоярусным развязкам Зеркального.
– Мне как обычно, Сэм, – говорю я бармену, усаживаясь на высокий вертящийся табурет.
Бармен, крепкий пожилой еврей по имени Самуил, с улыбкой кивает мне, наливая бокал своего чудесного холодного светлого пива. Настоящего, сваренного из ячменя и хмеля, а не пойла, синтезированного за час при помощи ведра подслащенной воды и брикета закваски из желтых водорослей. В баре почти пусто. Лишь скучает у стойки с полупустым стаканом минералки в руке отчего-то грустная Лейла – девушка для плотских утех – да какой-то расплывшийся клерк за столиком торопливо поглощает жареного цыпленка. Лейла, почувствовав взгляд, с надеждой поворачивается ко мне и смотрит вопросительно своими черными глазищами, но я с извиняющейся улыбкой качаю головой, и она снова грустнеет, утыкаясь в стакан.
Сэм включает визор, и я расслабленно потягиваю пиво, вполуха слушая умный спор трех парламентариев и одного лысого ведущего о том, что же на самом деле происходит в Латинской зоне и что, наконец, нужно сделать, чтобы эти чернозадые прекратили перебегать оттуда своими бесконечными тараканьими колоннами и не отнимали работу у добропорядочных граждан, и не насиловали наших женщин, и не похищали наших детей, и не взрывали наши машины, припаркованные у наших же магазинов, и не доставали всех своими гребаными идеями про какую-то волшебную Демократию, вместо того чтобы пойти и заработать на кусок хлеба для своего выводка, и не висели гроздьями на наших шеях, не заваливали мусором дворы и проезды в своих долбаных Латинских кварталах, и не бросали банки с бензином в полицейские патрули, и не требовали от властей соблюдения их национальных традиций в местах их компактного проживания. В общем, все как обычно.
– Ну и как тебе это? – кивает Сэм на экран.
Сэм – жуткий националист и патриот после того, как ублюдки из НОАШ расколотили ему витрину во время празднования Дня Императора. Просто пальнули по ней из дробовика из окна какой-то колымаги, выразив таким образом свой протест. Самуил до сих пор не может понять, как соотносится витрина его забегаловки в недорогом районе с политикой Императора на новых территориях. Зато теперь он внимательно слушает всех этих лысых мудаков в галстуках, которые любят сделать вид, что говорят умные вещи и пекутся о благе народа, хотя их власти не хватает даже на то, чтобы запретить рекламу наркопива возле школ. И еще он принципиально не берет на работу латиносов.
– Да так как-то, – неопределенно пожимаю я плечами. – По барабану мне, ты же знаешь, дружище.
Мне действительно по барабану. Я вижу, как толпы худых черноволосых людей загаживают Зеркальный город. Мой город. Как ширятся Латинские кварталы и как раковой опухолью расползается оттуда трущобная дрянь. Как опасно стало показаться на улице в спальном районе ночью, одному и без оружия. И как забитые, плюгавые латиносы в последнее время стали подозрительно организованны, наглы и предприимчивы. Но мне до кадыка насрать на это, потому что от меня тут ни хрена не зависит. Эти болтуны из парламента Зоны могут трещать сколько душе угодно и сколько угодно могут устраивать показательные процессы над убийцами и террористами, частенько заканчивающиеся смехотворными приговорами, но реальной властью на Шеридане обладает только Император. Его право решать – казнить или миловать. И как казнить. Только ему подчиняется армия и Национальная гвардия. И я понимаю, что время разговоров уже давно прошло, но понимаю также, что у Императора длинные руки – очень много длинных рук, но всего одна голова. И если Император мне прикажет, я возьму штык поострее и посшибаю со смуглых шей эти гребаные кудрявые головы. Еще я понимаю, что думаю так потому, что я бывший морской пехотинец. Кто не служил, тот не поймет. И Сэму это объяснять долго, потому как он не служил, да и не хочется мне. Не хочется сидеть и переливать из пустого в порожнее, как та четверка на экране. Поэтому я всегда отвечаю, что мне по барабану. Удобная такая формула. «Ты меня не трогай, и я тебя не трону». Я бы мог объяснить Сэму, что нужно делать. Это ведь так просто. Просто завести себе здоровенный такой дробовик, пятизарядную дуру шестидесятого калибра полицейского образца. Набить ее патронами с картечью и, когда в следующий раз чернявый выродок врежет битой по твоей витрине или выстрелит в нее из машины, схватить эту дуру и разрядить ее ему вслед. И тогда из каждого бара, каждой парикмахерской, каждого мелкого офиса хлынет поток свинца и сметет с улиц эту шваль и снова сделает ее незаметной и знающей свое место. Но Сэм – законопослушный гражданин. Ему проще нажать ногой тревожную кнопку, и полиция приедет – куда ей деться? – и пяти минут не пройдет, и устроит показательную погоню по всем правилам, и ни хрена не поймает, и уедет с чувством выполненного долга, а ублюдки с дробовиком приедут снова и с криками «Да здравствует Демократия!» и «Долой имперскую диктатуру!» бросят в дверь самодельную бомбу. И политики вновь будут говорить с экранов об эскалации насилия и о необходимости принять жесткие меры и применить санкции. С такими вот мыслями я и допил свою первую кружку.
