Фантастика 2025-75 - Андрей Буряк
Когда-то Анатолию придется о ней рассказать. У профессора была наготове правдоподобная легенда. Очень правдоподобная. Профессор нуждался в пациентах, в последнее время их не давали, и угрозы из центра в конце концов воплотились. Проект закрыли из-за нестабильности результатов и неприемлемых рисков (чертовы вэвэшники оба свихнулись). Институту с трудом удалось погасить скандал с их командованием. Майор - другое дело. Он задержался дольше остальных и был идеальным пациентом. Профессор частенько вспоминал Николая с приятной ностальгией. Но его пришлось вернуть. Семья, комбат хренов… Остался один, - мать алкоголичка, отец умер, кажется, под косилку попал, дом сгорел, в медсанчасти о нем думать забыли (сплавили, и бог с ним, меньше проблем). Алешу профессор берег.
Трудно, трудно, черт возьми, стало с пациентами. Приходится через сеть заманивать начинающих амбициозных психотерапевтов, психологов, хреновых «неврипитологов», желательно несемейных, желательно приезжих, желательно без живых родственников, желательно не одаренных, но и не совсем тупых. Где таких, мать вашу, взять??? «Юрий, кажется, подходит, - думал профессор с робкой надеждой. - Надо поближе с ним познакомиться, втереться в доверие, и тогда, быть может, из помощника, как и Авигайль, он превратится во что-нибудь полезное».
Дома
Николай стоял в пустой комнате старенького, построенного еще в далекие восьмидесятые отцовского дома, который назывался то дача-кляча, то фазенда, то приют неугомонных, и смотрел на осенний сад через плаксивое окно с деревянной рамой, крашенной белой краской, с плохо подогнанным штапиком, с неаккуратно промазанной на стыках замазкой. Неугомонных душ здесь осталась ровно одна. Отца похоронили в 2004-м. В тот год случились события в Беслане, в Москве взрыв на «Автозаводской», сгорел Манеж, взорваны два пассажирских самолета - 42 жертвы, вторая чеченская... Это был тяжелый год, и смерть отца сделала его еще тяжелее. Николай просто не мог не быть рядом с мамой. Все скорбные хлопоты взял на себя. Танюшка тогда заболела и с двусторонней пневмонией угодила в больницу. Светлана, понятное дело, осталась с ней.
Теперь, когда он вернулся, Мария Ивановна, женщина в преклонных годах, приняла его и семью с распростертыми объятиями. Родные люди, они навсегда остаются таковыми. Пожилая женщина еще советской закалки, жена офицера, помотавшаяся по гарнизонам, знала почем фунт лиха и сочувствовала Светлане. Глядя на Танюшку в инвалидном кресле, у нее на глаза навернулись слезы. Вымуштрованная нелегкой жизнью, она быстро взяла себя в руки, и когда склонилась над девочкой, чтобы обнять, уже улыбалась.
Сейчас они все ушли на прогулку. Осень выдалась сырой, промозглой. Редкий выпадал день, когда не лил дождь. Мелкая морось не остановила засидевшихся в четырех стенах «девчуль».
Николай смотрел через потеки на стекле на облетевшие, сразу ставшие корявыми яблони, на никлый огород, засыпанный желтым, блестящим от сырости листом, на голые кусты смородины, жухлую траву у компоста. Вспоминал ту, другую осень, где она никогда не кончалась. В которой его никогда не отпускало чувство тревоги, где он всегда ждал чего-то нехорошего и был в тонусе. Та жизнь держала его за горло и была в каждом шаге.
Прошло уже полгода, как его выписали из госпиталя. Доктор говорил, повезло, пуля вошла в голову под углом, не задев жизненно важные участки - раз, два - ему быстро оказали первую помощь, три - вертолет воздушного патруля был в том районе. Травма мозга оправдывала спутанность сознания и частичную амнезию. Некоторые моменты из жизни выпали напрочь, а некоторые казались как будто сном.
Полным потрясением было то обстоятельство, что Гейгер его обманул. Обманул самым жестоким образом. Оказалось, все связанное с «Добрым сердцем», с клиникой, с Красневской было блефом, подставой, хитро сработанной комбинацией. Никуда никаких денег чертов барыга не отправлял. Это Николая угнетало и жгло неимоверно, хлеще, чем рана и последствия. Он думал о напрасно прожитых днях, истязаниях, скитаниях, лишениях и скрипел зубами, мышцы на челюстях под кожей натягивались жгутами. От бессилия что-либо исправить или поменять в нынешней жизни он готов был разрыдаться.
Из окружного госпиталя военным бортом его прямиком отправили в Козельск на реабилитацию в госпиталь ракетчиков. Семья прилетела следом. По прибытии он узнал, что демобилизован по инвалидности. Все придусмотренные выплаты и льготы получил в полной мере. Сумма вышла немалая, но о лечении дочери в немецкой клинике не могло быть и речи. Фонд, в который обратилась Светлана, «Поможем вместе», пообещал всяческое содействие, но опять же, когда подойдет очередь, впрочем, такая же картина была и в остальных, куда она обращалась. Все упиралось в проклятые деньги.
Николая беспокоила путаница со временем. Прожитые им шесть лет в зоне почему-то за кордоном превратились в три недели. Он не мог дать однозначного ответа. Временная аномалия, в которую он угодил когда-то у обгорелой сосны, была единственной зацепкой, оправдывающей случившееся. Порой он запирался в комнате и подолгу стоял перед зеркалом в одних трусах. Осматривал себя, поворачивался то одним, то другим боком, подставлял внутреннюю часть правого бедра под свет, выворачивался, смотрел на спину и не находил шрамов, как и на плече, на голени, в области паха. От пули на голове был, а остальных почему-то нет.
Катахреза со временем скоро перестала беспокоить вовсе. «Временная аномалия. Никаких сомнений. Я еще могу все исправить, ведь для них прошло всего-то месяца».
Николай смотрел на медленно ползущие по стеклу капли. Каждое утро, а случалось и по ночам, просыпался, взглядом шарил по стенам, упирался в потолок, смотрел в угол, сжимал край кровати, принюхивался. Все надеялся увидеть берлогу. «Наверное, - думал он, - потому, что я далеко. Не может она до меня дотянуться».
Одна мысль не дает ему покоя. Засела, как клещ в мягком месте. Он знает, как все исправить, надо только еще немного подождать, подлечиться. То, что поджелудочную прохимичили, это здорово, это просто замечательно. Судьба продлила ему время, дала шанс. И он намерен им воспользоваться. Он знает, как все исправить. У него
