"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 - Том Белл
— Ты ничего не знаешь, — сказал он, подразумевая обстоятельства своего отъезда.
— А вот и знаю! — уперся Гиллалун с истинно горским упрямством. — Я-то знаю, а вот вы, вашмилость, слепой, точно новорожденный кутенок! Вот вы, вы знаете, что у вас на хвосте погоня?
— Кто послал? — сразу же подобрался Ричард, вспомнив предостережение Суавеса. — Дорак?
— Кто ж его знает… Может, и так. Всё какие-то южные собаки.
Гиллалун, надо сказать, любил всех псов безразлично какого рода и племени, но тех людей, которых считал врагами, почему-то всегда ругал собаками.
— Я потому и задержался, что за ними следил… Худое у них на уме, — озабоченно сообщил Гиллалун и внезапно добавил, пристально взглянув на хозяина: — Ведь вашмилость едет в Граши?
— Откуда ты узнал? — опешил Ричард.
— Так кэналлийские собаки орали об этом на заставе во всю глотку… Счастье еще, что вашмилость свернули с дороги. Не иначе, сам Создатель уберег. Но это не надолго… Нападут мерзавцы на ваш след. Послушайте совета старого Гилла, вашмилость, — взмолился телохранитель, который, к слову, был вовсе не стар, — не езжайте вы в Граши! Там, Литом клянусь, уже западня для вас приготовлена!
Ричард задумался. В то, что Алва может подстроить ему западню, не слишком верилось. Ну а если монсеньор все-таки выдал его Дораку?.. Если Гиллалун говорит о погоне, значит, она есть.
Телохранитель достался Ричарду по наследству от отца вместе с разоренным замком, непосильными штрафами и разогнанными Надорскими штатами. Он был сыном простого крестьянина, которому как-то посчастливилось оказать услугу герцогине Эдит: крепкий мужик сумел уберечь ее милость от нападения дикого кабана. Узнав, что спасителя в его родной деревне кличут Гиллалуном – то есть служителем Алана – прабабка Ричарда усмотрела в этом промысел Создателя. Она не только щедро вознаградила мужика, но и взяла в замок его старшего сына на воспитание. Тот оказался ровесником герцога Эгмонта и с малолетства стал охранять его. Дув Гиллалун был смел, изворотлив, изобретателен и жесток и по-собачьи предан своим господам. Герцоги Окделл были для него богами на земле, а он со всем крестьянским простодушием соединял эсператистские догмы с языческим почитанием Лита, в которого верил так же свято, как в Создателя.
— Я еще не услышал твоих объяснений, Гилл, почему ты явился в Олларию вопреки моему приказу, — медленно проговорил Ричард, пытаясь оттянуть окончательное решение о поездке в Граши. — Я ведь ясно сказал тебе: в доме монсеньора тебе не место.
Гиллалун опустил голову, как виноватый.
— Выгнали меня миледи герцогиня… взашей выгнали, — уныло признался он.
— За что? — удивился Ричард: матушка всегда ценила преданного слугу по справедливости.
— Уж не знаю, сказывать ли…
— Ну-ну, говори!
— Не угодил я миледи. А уж как старался-то, души не жалея!.. Ан нет. Гневаются оне на меня.
— Гилл! — строго приказал Ричард. — Рассказывай, не тяни!
Телохранитель тяжело вздохнул.
— Все через баронессу Карлион приключилось, — признался он. — Прислала она в подарок их милости икону святой Октавии, не иначе сдуру. Миледи страсть как осерчали, кузину крепким словцом обозвали, а на икону едва не плюнули. Зачем бы мне, говорят, эдакая мерзость богохульная, блудница олларианская? Отец Маттео пробовал их образумить, мол, это не блудница Октавия, а честная эсператистская святая, да куда там. Оне и отца Маттео едва еретиком не выбранили. И давай ко мне подступаться: сожги да сожги богомерзкую доску. А как сожжешь? Это все ж-таки икона, пусть и негодящая.
Гиллалун с простодушным видом почесал в голове. Ричарду стало ясно, что дело нечисто.
— И что? Матушка из-за этого тебя выгнала? — осведомился он.
— Да нет, вашмилость… Сжег я все-таки эту доску.
— Что же тогда ты здесь делаешь? — удивился сбитый с толку Дик.
— Не угодил я миледи, вашмилость, как уже имел честь вам докладывать… Оне, как уголья-то увидели, так просто из себя вышли. Что ж ты, говорят, такое учудил, рожа ты богохульная! Как ты смел на святую икону посягать! — Гиллалун широко развел руками. — Я ли их милости не поноравливал! Заикнулся было, что им та икона самой неугодна была, а оне как ножкой на меня затопали и бесстыжим вруном назвать изволили.
Кеннет беззвучно захихикал.
— И пришлось тебе уезжать? — уточнил Ричард, с трудом докапываясь до смысла всей этой истории.
— И пришлось уезжать, — покаянно признался Гиллалун. — Миледи велели им больше и на глаза не попадаться. Ворочайся, говорят, к своему хозяину, из него, мол, и делай дурака, а оне-де над собой шутки шутить не позволят…
Кеннет перешел на сдавленный кашель. Ричард тоже посмеялся бы, но его беспокоила мысль, зачем матушка разыграла эту комедию.
— Так значит ты, бедняга мой Гилл, — заключил он, — невинно пострадал через святую Октавию?
— Все, как я имел честь доложить вам, вашмилость. — В простодушном взгляде Гилла мелькнула озорная искра и он прибавил: — Только Октавия-то та, вашмилость, честно сказать, совсем дрянь икона была, а нешто бы я ее сжег!
Кеннет закашлялся уже по-настоящему. Ричард внимательно взглянул на телохранителя. Тот казался таким довольным, что сразу становилось ясно: матушкин замысел не был для него тайной с самого начала. Герцогиня Надорская желала, чтобы верный слуга непременно был рядом с ее сыном, и разыграла целый спектакль, чтобы создать предлог. Но почему именно сейчас? Матушка получила какие-то известия, которые заставили ее забеспокоиться? Ричард едва не хлопнул себя по лбу. Святая Октавия! Баронесса Карлион! Октавианская ночь! Конечно. Сам он не хотел тревожить матушку и писал коротко, но у герцогини Окделл были и другие осведомители. Вероятно, тетушка Карлион отправила свое донесение уже после того, как братьев королевы посадили в Багерлее… Спрятала бумаги в иконе, посланной якобы в подарок… Двенадцать дней понадобилось гонцу, чтобы добраться до Надора, пара-тройка дней ушла на разыгрывание фамильного самодурства, и вот Гиллалун уже в Олларии, разминувшись с каретой своего господина всего на несколько часов! При его появлении Ричард поразился чуду. Какая наивность. У этого чуда было имя: Мирабелла Надорская.
— Я
