Влад Вегашин - Иная вера
– И где можно найти такую деревню?
Водила напрягся, посмотрел искоса на собеседника.
– А тебе зачем?
Парень вздохнул. Засучил рукав старой куртки, показал окровавленную тряпицу, присохшую к начавшей заживать ране.
– Я беглый, – прямо сказал он. – Посадили за ерунду, а потом в корпорации срок увеличился раз в несколько. Бежал. В городе мне жизни нет, а жить хочется. Я ж еду-то просто так, «и подальше от». Мне было все равно, куда. А тут – эти деревни. Я не лентяй, работать могу, может, примут?
– Беглый, говоришь, – тяжело проговорил бородач. – Не боишься о таких вещах первому встречному говорить? А если я тебя, беглый, полиции на ближайшем посту сдам?
– Не сдашь, – уверенно покачал головой парень. – Ты человек грубый и жесткий, но честный и порядочный. Я такое чувствую. В худшем случае – выгонишь сейчас на трассу. Но не сдашь.
Несколько минут прошли в молчании. Потом водитель прикурил, в несколько глубоких затяжек прикончил сигарету, затушил ее в пепельнице.
– Я тебя высажу в полусотне километров за Ростовом. Там глухой лес такой – раньше поля были, а после катастрофы разросся этот лес за каких-то десять лет, и хрена с два его вырубишь. Пойдешь через этот лес строго на юго-запад. Если повезет – выйдешь на деревню. Не повезет – там и сгинешь. Больше ничем помочь не могу.
– Спасибо. Это уже очень много.
«Гораздо больше, чем то, на что я мог бы рассчитывать», – добавил он про себя.
Указанием направления водила все же не ограничился – он отдал попутчику старый, еще докатастрофических времен, компас, полторы буханки хлеба, палку колбасы, полбутылки воды и два коробка спичек, завернутых в полиэтиленовый пакет.
Лес и впрямь оказался глухим. Метров сто – сто пятьдесят вдоль дороги еще можно было идти относительно свободно, но дальше начинался бурелом. Очень быстро непривычный к подобному парень устал, спала первоначальная эйфория, сопутствовавшая мыслям о деревне, в которой он видел что-то вроде Рая. Оказалось, что поваленные стволы гигантских деревьев, каких он, дитя города, ни разу в жизни даже не видел, очень скользкие от разбухшей под дождями и талым снегом трухлявой коры, а глубокие, полные слякотной грязи овраги обладают раскисшими берегами, и, перепрыгивая с одного края на другой, никогда нельзя быть уверенным в том, что приземлишься на твердую почву, а не провалишься по пояс в разжиженную землю. На первый взгляд, нестрашные тонкоствольные кусты имеют отвратительную привычку сечь хлесткими веточками лицо, каждый сучок норовит ткнуть в глаз, секунду назад твердая кочка проваливается под ногами, а льдистая глыба на проверку оказывается ноздреватым сугробом, и колкие комочки снега забиваются под одежду, где, вопреки законам термодинамики, вовсе не торопятся таять. Стоило выбрать направление, в котором лес казался наиболее редким и чистым, как на пути, будто бы из ниоткуда, возникли густые заросли низкорослого, покрытого колючками кустарника, цеплявшегося за штаны и полы драной куртки. Стоило преодолеть рывком полосу поваленных деревьев, устремляясь к свободной, привлекательно-голой полянке, как ноги проваливались в оттаявшую трясину по самую задницу, и приходилось десять минут медленно и осторожно, вспоминая все прочтенное когда-либо по этой теме, выбираться из болота. Стоило, устав, присесть на широкий, мшистый пень в надежде четверть часа передохнуть и подкрепить силы, как пень разваливался в труху, пробивающуюся сквозь ткань и вызывающую дикий зуд. Стоило…
К вечеру он совершенно выбился из сил. Несколько раз на пути встречались подозрительно похожие друг на друга причудливо изогнутые деревья, постоянно попадались на глаза одни и те же заросли какого-то кустарника, дважды он видел плоский валун, покрытый черной плесенью, а один раз заметил на сучке что-то темное. Приблизившись и рассмотрев находку, парень пришел к выводу, что это обрывок его собственной куртки. Сил не было даже на то, чтобы выругаться – он просто нашел местечко посуше, закутался в драные остатки одежды, уселся под деревом, прижавшись спиной к твердому стволу, расположил компас так, чтобы оказаться ровно на северо-западе от него, и провалился в глубокий сон.
Утро оказалось еще отвратительнее вечера. Во-первых, пошел дождь, и то немногое, что осталось относительно сухим после вчерашней «прогулки», вымокло до нитки. Во-вторых, компас остался на том же месте, где и раньше, но теперь, согласно его показаниям, парень спал на юге. В-третьих, плохо упакованный хлеб размок и превратился в бурую кашу. Зато колбаса уцелела, но парень решил оставить ее на потом. Не обращая внимания на вкус, он съел раскисший хлеб, отжал куртку, натянул ее на себя и пошел дальше – ни на что не ориентируясь, просто наугад.
К полудню выглянуло солнце, да и лес, кажется, поредел – по крайней мере, молодой человек был уверен, что уж пару километров в час он точно проходит.
А вечером лес внезапно оборвался. Стояли стеной полувековые деревья, а перед ними расстилалось поле. Несколько секунд парень стоял как вкопанный, за полтора суток в буреломе городской мальчик успел забыть, как бывает без леса. Потом присмотрелся – в вечернем тумане виднелись очертания каких-то строений. Не помня себя от радости, он бросился вперед, воображение рисовало картины горячего ужина, бадьи с водой, теплого одеяла и пылающего огня в печи…
Реальность, как и всегда, оказалась куда печальнее.
Деревня была заброшена. Судя по всему – довольно давно. В домах почти не было целых стекол, выбитые двери скалились темными провалами, кое-где провалилась крыша, и дом с перебитым хребтом будто бы замер в агонии. В другой ситуации страх пересилил бы, и парень предпочел бы обойти брошенную деревню стороной, но сейчас он слишком замерз и устал, чтобы бояться хоть чего-то.
После двадцати минут поисков были обнаружены: относительно целое отдельное строение вроде бани – по крайней мере, на жилое оно похоже не было, зато имело большую печь; слегка заржавевший, но непрохудившийся котелок на треноге; глиняный горшок, полный грязи, но без единой трещины; плотно заколоченный ящик, на дне которого нашлись две пригоршни пшеницы; большой, совершенно тупой нож; топор без топорища. Парень оглядел свои находки, прикусил губу и внезапно рассмеялся.
– Ничего, – сказал он самому себе. – Ничего, мы еще поборемся.
Камни, из которых была сложена печь, оказались сносным заменителем точила. Из обломка доски при помощи ножа и чьей-то матери получилось приличное топорище. Внутренние доски соседнего дома, почти не тронутые влагой, отдирались от каркаса тяжело, но все же отдирались.
Спустя три часа молодой человек сидел перед весело потрескивающим в печи огнем и щепкой черпал из котелка разваренную горячую пшеницу. И эта безвкусная каша сейчас стоила всех яств дорогих ресторанов!
Спалив в печи чуть ли не половину дома, юноша просушил одежду и отчасти – обувь. Тем временем на улице рассвело, и он еще раз обошел деревню в поисках чего-либо, что могло сгодиться в дороге. Нашлось еще немного пшеницы, заплесневевшая мука, которую он, как и разбитую банку прокисших консервов, брать не стал, моток синтетической веревки и старое, побитое молью, но все еще сносное одеяло. Из свернутого и обвязанного веревкой одеяла вышел недурной рюкзак, в складках которого были спрятаны пшеница, горшок, обломок камня в качестве точила, драгоценный батон колбасы, бутылка с водой и компас. Топор юноша заткнул за пояс, как и нож.
Ложиться спать он не стал. Дождался, пока станет совсем светло, и бодрым шагом направился на юго-восток. Точнее, в ту сторону, где, по его мнению, должен был находиться юго-восток. То есть снова в лес.
Пшеницы и колбасы хватило всего лишь на первые два дня пути, хотя он ел только тогда, когда начинал чувствовать слабость – не обращать внимания на сосущий голод оказалось почти просто. На третий день повезло набрать горсть прошлогодних красно-оранжевых ягод, сладких, но очень вяжущих язык. Сначала он съел только две штуки, подождал пару часов и, убедившись, что ягоды не ядовиты, проглотил все, что собрал. Вечером скрутило живот, и всю ночь парень просидел в кустах – благо кусты здесь были повсюду. Однако у подлых ягод оказался свой плюс – на четвертый день есть не хотелось совершенно. Зато на пятый сосущее чувство голода взялось за путника с удвоенной силой, но он не хотел рисковать – жевал на ходу березовые почки, создавая себе иллюзию насыщения.
На шестой день встать оказалось очень сложно. Его мутило, ноги подкашивались, словно он только что прошел бодрым шагом пару десятков километров, перед глазами все плыло. Подумав, он бросил весь свой нехитрый скарб, рассудив, что если сегодня он найдет человеческое жилье, то старый топор и гнилое одеяло ему не понадобятся, а если не найдет – то они ему просто не помогут. Без «рюкзака» идти оказалось легче, но только первые минут тридцать – потом усталость вновь обрушилась на плечи непокоренным Эльбрусом. Он не видел, куда идет, не думал, зачем идет – просто механически переставлял ноги, заставлял себя подниматься, в очередной раз запнувшись о подлую корягу, вытирал с лица грязь и шел, шел, шел…
