Вадим Михальчук - Черная пустошь
– Взрывать надоело? – иронически усмехается Майкл. – А ты же раньше говорил, что быть солдатом – это настоящая мужская работа.
– Ну и говорил, не отказываюсь, – пожимает плечами широченными Швед, – да только работать на земле – вот это и есть самая что ни на есть мужская работа, Майк. Все – преходяще, а земля пребудет вовеки…
– Уел, – признает Майкл, – проповедник.
– Ага, – подтверждает Густафсон, весело и яростно втыкая лопату в грунт.
Майкл обходит всю линию будущих окопов и подходит к расположению второй роты.
К нему быстро подходит Ким Ли, командир первой роты. Предки Кима переселились в Штаты еще до депрессии 30-х годов, но браки заключали только между своими, поэтому Ким выглядит, как обыкновенный китаец где-нибудь в Пекине или Гонконге. Он в совершенстве владеет несколькими диалектами китайского языка, помимо английского – второго родного языка. Отец Ли еще успел повоевать во Вьетнаме, правда, не на фронте, а в штабе переводчиком. Ким окончил Вест-Пойнт с отличием, его ждала карьера военного, лишь по форме своей являющимся военным человеком. Он стал бы переводчиком, как и его отец, если бы не максимализм, свойственный молодым. Перед тем, как стать переводчиком, молодой Ли решил стать настоящим, в его понимании, солдатом. Сразу после Вест-Пойнта, Ли записался в морскую пехоту и так в ней и остался, к великой скорби мадам Ли, видевшей своего сына в безупречно выглаженной форме идущим по коридорам Пентагона, а никак уж не пластающимся в грязи под пулеметными трассирующими очередями над головой.
В экспедицию Кима Ли привлекла возможность увидеть новый мир и создать в нем мир свой собственный, в котором он видел себя, свою жену, Джоану Мей и своих будущих детей.
Его жена, Джоана, выросла в семье смешанного брака, ее мать была наполовину китаянкой, у отца была смесь ирландской и французской кровей. Столь гремучая смесь произвела на свет красивую спокойную женщину, на вид тоже типичную китаянку, ставшую одним из лучших хирургов Филадельфии. Со своим мужем она познакомилась, когда Киму удаляли аппендицит. Джоана, собственно, была настоящим врачом, и никогда не отказывалась ни от какой работы – ни от трудной, ни от рутинной. Поэтому, она удаляла аппендицит сама, «чтобы не утратить навыки», как она всегда говорила, то ли в шутку, то ли всерьез.
Ким, который лежал на операционном столе под местным наркозом, заметил над стерильной маской на лице хирурга красивые, немного печальные глаза, с характерным разрезом. Всю операцию, длившуюся чуть более получаса, он читал Джоане средневековую китайскую любовную поэзию, полную утонченных образов и сравнений, читал на чистом китайском, не зная, что предмет его настойчивой атаки ни слова не понимает по-китайски. Джоана, все полчаса с трудом, удерживавшаяся от смеха, понимала, что читаются стихи, это было заметно по построению фраз и выразительному голосу, которому не мешал местный наркоз. После того, как операция была с успехом закончена, Джоана, оценив всю степень настойчивости пациента, сказала Киму:
– Большое спасибо, мистер Ким, за чудесные стихи, но, простите меня, пожалуйста, я не говорю по-китайски.
– Тогда навестите меня, доктор, и я с удовольствием переведу эти стихи для вас на английский, – не растерялся Ким и в результате нашел себе жену…
– Все в норме, Майкл, смотрим во все глаза, – говорит Ким Ли, подходя к комбату.
– Биноклей хватает?
– Да, и снайперы смотрят вовсю.
– Вспоминаешь Кампучию, Ким? – спрашивает Майкл.
Ким и Майкл год работали в Кампучии военными советниками-инструкторами. Там они познакомились и стали друзьями. Обстановка там была похожей на теперешнюю: тренировочный лагерь находился глубоко в джунглях, такие же палатки, также много зелени.
– Тут все по-другому, Майк, – едва заметно улыбнулся Ким, – лес хвойный, и влажности почти нет.
– Да, – улыбается в ответ Майкл, вспоминая, – там всегда душно и жарко, у меня потело везде, даже…
– Я знаю где, не надо показывать, – перебивает, смеясь, Ким и Майкл смеется вместе с ним – это их старая шутка.
– Там даже мне было не по себе, а такие белые, как ты, Майк, всегда плохо переносят джунгли.
– Тоже мне, нашел белого, – ворчит Майкл, – сам из Нью-Йорка, а туда же.
Они молчат, улыбаясь и глядя друг на друга.
– Как ребята? – спрашивает Майкл.
– В порядке и мне кажется…
– Стой! – отчетливо выговаривая каждую букву, цедит Майкл сквозь сжатые зубы и его взгляд прикован к лесу.
Ким Ли замирает, потом медленно поворачивает голову, его рука медленно ложится на рукоятку винтовки, нащупывая предохранитель. Едва слышный щелчок – это Майкл снимает свой карабин с предохранителя.
Из леса, как призрачные черные тени, появляются те, кого люди ждали с самого момента прибытия. Их мускулистые, покрытые густой грубой шерстью лапы неслышно ступают по земле так, что не хрустнет ни одна веточка. Их морды напоминают львиные, только они более вытянуты вперед. Если бы волчьи головы увеличит наполовину и сделать более массивными – то это бы были морды сейров. Сумрак деревьев одну за одной выпускает зловещие тени, беззвучно и плавно они выходят на свет и останавливаются. Один, два, три…
– Всем приготовиться, – говорит Майкл в микрофон рации, – без моей команды ничего не делать!
– Господи! – слышится чей-то приглушенный выдох по рации.
– Ты видел, какого эти твари размера? – снова трещит рация.
– Всем молчать! – злобно хрипит в микрофон Майкл. – Тишина в эфире!
– «Первый», это «третий», видим волков, повторяю, видим волков! Как слышите меня? Прием.
Вот так в первый раз сейров назвали волками. Так их и продолжали называть. Так их и называют теперь…
– Подтверждаю «третьему», мы тоже видим их. Приготовится к стрельбе, но без моей команды не стрелять! Как поняли? Прием.
– Подтверждение «первому» – к стрельбе готовы, ждем команды!
– Огнеметчики, вы заняли позиции на флангах сектора? – отрывисто бросает Майкл.
– Нет, мы находимся вблизи транспортов.
– Какого черта?!
– Мы только-только разгрузили контейнер с огнеметами.
– Черт! Пулеметчикам подтвердить готовность!
– Готовы!
– Готовы!
– Швед, гранатометы?
– Держу центр под прицелом, Майк, – доносится тихий и спокойный голос Густафсона.
От этого спокойного и уверенного в себе голоса Майкл успокаивается сам. Ким держит палец на спусковом крючке, винтовка пока еще опущена стволом вниз, но он в любой момент готов поднять оружие и выстрелить. Майкл и Ким застыли неподвижными фигурами, но глаза Майкла ни на миг не отрываются от сейров. Он с жадностью всматривается в их глаза, до них всего пятьдесят метров. Их глаза желтые, как у львов, и такие же гордые, кажется, что они смотрят прямо сквозь тебя.
Они все еще продолжают выходить из леса, пятьдесят шесть, пятьдесят семь. В их спокойствии есть что-то устрашающее, они выходят, наклонив голову к земле, пристально всматриваясь в людей. В их желтых глазах – скрытое любопытство, сознание собственной силы и мощи. Их сила и уверенность чувствуются во всем: в уверенных и плавных движениях, в спокойных взглядах, в том, как они неторопливо, как хозяева в собственном доме, выстраиваются плечом к плечу: впереди – взрослые самцы, в середине и позади – трехлетние, двухлетние самцы. Видны чудовищные бугры мускулов на широких, как доска для серфинга, спинах. Длинные когти на задних лапах вспарывают землю, по-видимому, они не втягиваются, как когти на передних лапах.
Глядя на них, Майкл понимает, почему сейров не могли победить Хозяева Стихий вместе со своими армиями.
Он представляет, как такой зверь выпрыгивает на тебя из темноты, как бритвенно-острые когти раздирают незащищенный живот и неприятный холодок пробегает у него по спине.
– Не хотел бы я встретиться с ними, когда солнце зайдет, – тихо говорит Киму Майкл.
– Это точно, – губы Кима противно немеют и его это раздражает.
Майкл прижимает кнопку передатчика:
– Фолза вызывает Фапгер. Фолза вызывает Фапгер.
– Слышу тебя, Майк.
– Наши гости пожаловали, – говорит Майкл, обводя стаю взглядом, не поворачивая головы.
– Знаю, мне доложили.
– Где ты?
– Спускаюсь на первый уровень башни, буду у тебя через две минуты…
* * *…Когда мы вышли из леса, то увидели чужаков. У них было две руки и ноги, некоторые из них стояли прямо, некоторые лежали на земле. Я увидел, что на них надеты какие-то шкуры, потому что их лица были голыми и незащищенными шерстью. В руках они держали какие-то палки, от которых пахло, как пахнут железные камни в северных горах. Вообще, от чужаков пахло неприятно, запахи были странными, неприятными и незнакомыми, кроме нескольких знакомых – запахи страха и ненависти были хорошо различимы. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше.
