Андрей Мартьянов - ОХРАНИТЕЛЬ (Хроники графства Артуа времен Великой Чумы)
Но ничего. Никто не польстился на золото и щедрые посулы.
Как знать, не скрываются ли бывший генеральный визитатор Франции и Англии вместе с командорами Оверни и Прованса под черными плащами иоаннитов, сочувствовавших падшим собратьям? Следствие по обвинению храмовников Sanctum Officium еще не закрыто, а на хранящихся в Авиньонской курии подшивках с материалами дела без малого полувековой давности до сих пор выведено красными чернилами: «Изучать до полного искоренения, бессрочно».
Сомнительно, что рыцари захолустной крепости Бребьер имеют хоть какое-то отношение к делам давно минувшим, но осторожность не повредит. Особенно если учитывать, что мессир комтур — Сигфруа де Лангр, бывший тамплиер. Из числа раскаявшихся и отвергнувших заблуждения. Это достоверно выяснил брат Михаил, на всякий случай изучивший хранившиеся в архивах доминиканской коллегиаты Арраса материалы следствия над местными храмовниками от 1307 года.
— Рекомендации прежние, — шепнул доминиканец Раулю, пока сержанты провожали гостей комтурии наверх, пред светлые очи его милости. — Говорим мало, слушаем много, сочувствуем и оглядываемся. Ваши способности, мэтр, пригодятся — взгляните на замок своим зрением, вдруг что заметите?
— Пока, вроде бы, ничего особенного.
— Дьявол, как всегда, в мелочах, мессир Ознар...
Следов копыт и запаха серы Рауль в комтурии не заметил. Добротное, крепкое хозяйство, как и заведено у госпитальеров. Содержится в идеальном порядке, по сравнению с городом чистота просто-таки изумительная. Под скальным выходом расположены несколько дополнительных построек — лепрозорий на два здания, часовня и отдельно странноприимный дом на два-три десятка паломников, направляющихся в Аррас к святому Ваасту.
Приют для прокаженных скромен: крытые соломой вытянутые домики по старой норманнской традиции обнесены булыжной оградой, рыцари за свой счет заботятся об отверженных, кормят больных лепрой, дают им духовное утешение, а тех, кто еще может работать привлекают к обработке добываемого в карьере камня или вырубке леса. Благое дело, божеское — пусть лучше прокаженные живут здесь, чем шатаются по графству, разнося опасную и неизлечимую заразу.
Сигфруа де Лангр, рыцарь в возрасте почтенном, наверняка разменявший седьмой десяток, был седовлас, статен и величествен — прямая спина, роскошная окладистая борода, волосы пострижены в кружок, «горшком», с выбритыми затылком и висками, как предписывается уставом. Взгляд суровый — видно, что этот человек привык повелевать и приказы его исполняются беспрекословно.
Огорчило то, что комтур принял визитеров с прохладцей, стоявшей на грани неуважения. И даже хамства.
— Времена настали, не приведи Господи, — мессир де Лангр расхаживал вперед-назад по плоской крыше донжона Бребьер, где и изволил принять брата Михаила со свитой. Будто не знал, что они с дороги, могли замерзнуть и проголодаться. — Вот в прежние времена: если соизволит навестить Священный Трибунал, так непременно полтора десятка многоученых клириков, и обязательно в запряженных о шести-конь дормезах с печкой и перинами на лежанках. Да еще охрана из сицилийских норманнов, да слуги. На милю караван растягивался...
— Весьма приятно, что вы столь хорошо помните события триста седьмого года, — преспокойно ответил доминиканец, не пытаясь скрывать легкого сарказма. — Значит, Святейшая инквизиция сумела оставить в памяти не только дормезы с перинами, но и другие, более достойные и глубокие впечатления. Напомню: я приехал в Бребьер не по собственной прихоти, сударь.
— Конечно, ваше преподобие, — осклабился комтур, будто щерящийся пес подняв верхнюю губу и показав удивительно здоровые для его возраста зубы. — Ведь не сообщи приходской кюре в капитул о происшедшем, это следовало бы расценивать как недоносительство?
— В том числе. Или вы рассчитывали управиться сами?
— С чем «управиться»? — Сигфруа де Лангр поубавил резкости в голосе. — Мессир де Го, я рукоположен и вправе совершать таинства, но уступаю обязанность выступить против сил сатанинских тому, кто знает о них больше меня.
— Де Го? — вздернул брови брат Михаил. — Не помню, чтобы нас представляли друг другу.
— Зато я имел честь видеться с вашим дядюшкой. Тридцать четыре года назад.
«Папа Климент V лично допрашивал в Авиньоне часть обвиняемых по делу Тампля, — сообразил внимательно слушавший Рауль. — А у госпитальеров сеть осведомителей мало уступает инквизиционной: комтур запросто мог узнать происхождение главы внезапно объявившегося в графстве Артуа Трибунала!».
— Надо же, какое совпадение, — невозмутимо ответил преподобный. — Вас оправдал сам Папа, следовательно я вовсе не имею каких либо претензий к одному из благочестивейших рыцарей ордена Иоанна Крестителя... Если вам, сударь, не надоели пикировки и желание припомнить старые обиды — можем продолжать сколько будет угодно. Однако у меня есть предложение перейти к главному. Судя по недавним словам, вы знаете, для чего и зачем Святой престол отправил меня в Аррас.
— Осведомлен, — согласился госпитальер. — Вы не мясник и не крючкотвор наподобие многих из вашей братии. Занимаетесь делом.
— Выполняю свой христианский долг, не более. Послушайте, Лангр, не будет ли вам угодно пригласить нас всех в теплое помещение, предложить крепкого Cahors, которым так славны погреба иоаннитов и не рассказать подробно о случившемся прошедшей ночью? Поверьте, так мы гораздо быстрее сможем объяснить феномен и понять, как этому противодействовать.
* * *
Присловье о том, что со своим уставом в чужой монастырь лезть не следует, пошедшее еще со времен святых Франциска и Доминика, создавших нищенствующие ордена резко отличающиеся от хозяйственных и богатых бенедиктинцев, действовало и в комтурии госпитальеров.
Сигфруа де Лангр настоял на приватном разговоре с Михаилом Овернским — один на один, никаких свидетелей. Братьев-мирян во главе с Жаком отправили в трапезную для рыцарей, отдыхать и отведать постное. Преподобный намекнул было, что мэтр Ознар из Парижа должен бы поучаствовать в беседе, но встретил жесткий отпор: чем меньше ушей, тем лучше. Я настаиваю.
Рауль покушал селедки, гречи и безвкусной вареной репы, сопроводив немудрящее угощение рыцарей-монахов дурным вином с окрестных виноградников, а затем отправился гулять по замку. Ему было скучно. Больше того — строгие госпитальеры выставили наладившихся было сыграть в кости братьев ди Джессо и остальных на двор: тут вам, мессиры, монастырь. Не искушайте братию греховными развлечениями.
Мессиры смиренно вышли на свежий воздух, нашли пустую бочку, использовав ее в качестве игрального стола и деловито расселись вокруг на лавках. Первая ставка — пять серебряных денье.
За Раулем никто не присматривал — братия и сержанты занимались своими делами, коих было в достатке: уход за больными в лечебнице, распределение обязанностей между монастырскими крестьянами (на орденских землях окрест находилось пять деревень) и, конечно, продолжался литургический богослужебный круг, как и во всех обителях от Византии до Португалии — колокол часовни отзвонил нону.
Госпитальеры не только монахи и лекари, орден был создан прежде всего для вооруженной защиты пилигримов, направлявшихся в Иерусалим. В Бребьере находился вполне солидный арсенал, отчасти доставшийся от прежних владельцев замка: на некоторых клинках выгравированы знаки храмовников. Коллекция недурна: есть даже сарацинские островерхие шлемы с масками, явно привезенные как трофеи из Святой земли.
А здесь у них что, разрешите поинтересоваться? Низкая полуоткрытая дверца из потемневших от влаги и времени досок, за ней спуск вниз, к фундаменту замка. На удивление светло — солнечные лучики проскальзывают через пробитые в камне щели-бойницы шириной всего в три пальца. Пахнет сыростью и подгнившим деревом.
Взглянем.
Бребьер очень невелик, заброшенные помещения тут выглядят странно — любому закутку есть применение. Отчего вдруг иоанниты забыли про обширный полуподвал? Или у рыцарей были свои соображения?
Ого, да это же бывшая часовенка! Прямо впереди полукруглая апсида, смотрящая на восток. Алтарное возвышение со сложенным из камня престолом, на горнем месте — покосившееся старинное кресло. Распятия над алтарем нет, лишь вбитый крюк, некогда удерживавший крест, икону или статую.
Куда интереснее роспись по стенам — местами штукатурка отсырела и облезла, но отдельные картины различимы: вот чудо евангелиста Иоанна, коего язычники бросили в котел с кипящим маслом. Снова Иоанн — теперь на Патмосе, внимает ангелу. Это, конечно же, Мария Магдалина в красном платье и почему-то с ребенком, поднятым на руки. Сверху над чадом литеры «JD».
Вот оно что. Понятно-понятно — «JD», «Иосиф Сладчайший». Ересь, за которую брат Михаил без малейшего сострадания отправит на костер, да еще и подпалит его собственными руками.
