Игорь Денисенко - Проект Повелитель
Эх, дед! Мой дорогой дед…
Чего это я в воспоминания ударился? Не знаю, но, наверное, потому, что как бы ни было, но своих близких обижать и обижаться на них нельзя. На то они и близкие.
* * *Шли мы быстро, без привычных походных сумок через плечо, когда налетела стая. Услышав дробный топот лап по асфальту, я оглянулся, вытаскивая на ходу пистолет. С десяток взрослых псов. Косой ощерился и щелкнул затвором.
– Ну вот, а старый плакался, что собак мало осталось.
Первая очередь выбила искры по асфальту. Одна пуля, видимо рикошетом, зацепила пса, и он волчком закрутился на месте. Вторая очередь ушла бог знает куда. Собаки рванули врассыпную, обходя нас вокруг.
– Не стреляй! – крикнул я Косому. – Ноги делаем, а то все патроны уйдут.
Косой согласился, и мы рванули. Мама дорогая, роди меня обратно! Всё как в детстве. Мы бежим, и они бегут. Парочка вырвалась вперед и идет нам наперерез. Они обходили нас, прячась в придорожных кустах. Вот этого допускать никак нельзя! Выстрелил на ходу одному в бочину. Надо же! Попал! Второй отстал в замешательстве. Обиженный вой остался за спиной. Вот и заветный домик впереди. Быстро мы домчались. Можем, если надо! Проскочив по ступенькам к парадному входу, я развернулся, подперев спиной стенку, и взял пистолет двумя руками. Косой привалился рядом со мной. Собаки отстали.
«Заходим?» – махнул головой Федя, указывая на вход. Я покачал головой. Сердце бьется так оглушительно, что я ничего не чувствую и не слышу, кроме его стука.
– Подожди немного, сейчас оклемаюсь, – говорю Косому, переводя дыхание.
– Давай быстрее, вон уже собаки показались. Почувствовал. Прошла волна. От парадного до лифта не добежим, не успеем. Придется отсиживаться в дверных проемах.
– Пора!
Бежим. Короткая остановка. Обнимаю Федю как родного – так не хочется поджарить нужную часть организма. Он обалдел, но терпит. Шепчу ему сквозь зубы:
– Шевельнешься, зад обожжет!
– Понял.
– Пора!
В два счета мы уже в лифте. Прыгаю наобум, не видя лестницы. Руки сбиваю, промахнувшись. Но вот уже цепко держусь за ржавую арматуру. Есть! Косой летит следом, так же промахиваясь и громко ойкая.
– Ты как там?
– Нормально, кажись, палец сломал.
Ползем, карабкаемся наверх. Внизу на удивление тихо. Может, рой уже перекочевал в другое место? Но расслабляться не стоит. Прем без передышки до крыши. Вот она, родимая! Дальше. Двери гостеприимно распахнулись, плюхнулись в кабинку. Она дернулась и пошла в низ. Вот теперь можно дышать не торопясь.
* * *…в какой-то момент я понял, что оставаться больше в городе не имеет смысла. Нужно было начинать всё сначала, и начинать не на руинах цивилизации, а в полном смысле с нуля. Жить в согласии и мире с природой и самим собой. И я ушел в леса, ушел, чтобы основать свою общину по еще неизвестным мне принципам. Я не знал, как нужно жить человеку, но я уже точно знал – как он жить не должен…
* * *Я уже зарядил четыре магазина для пистолета и рассовал их по карманам, а Косой всё никак не мог решить, что брать, а чего не брать. Его душила жаба. Большая, зеленая, вся в пупырышках и слизи. Я видел воочию, как она пыхтела, но третий рюкзак бросить не могла, а в два не помещалось. Я, конечно, понимал, что таким стрелкам, как мы, патронов, сколько ни возьми, мало будет, а про ребят наших и говорить не стоит. Они помповое ружье-то первый раз в руках держали и попали просто с перепугу.
– Знаешь что, Федя, не морочь мне голову, – сказал я, когда ждать надоело. – Тебе главное что? Побольше народа вооружить, чтоб каждый за себя постоять мог. А учитывая, как мы стрелять умеем, патронов не напасешься. На каждый ствол бери по две обоймы, и хватит. Твоих двадцать рыл?
– Двадцать пять, – поправил Федор.
– У Джокера сотня будет. Всю сотню он вряд ли возьмет. Тоже считать умеет. Значит, половину возьмет, чтоб наверняка тебя задавить. Вот и считай, если каждый твой хоть по одному бойцу Джокера завалит, остальные сами разбегутся.
– Согласен, поэтому брать надо всё.
– Вот ты упрямый, – закипел я, как чайник, только что пар из одного места не шел.
– Не кипятись, половину патронов возьмем, но стволы все.
– Нах! Берем четыре автомата, шесть пистолетов, два ружья. И патронов тридцать кило.
– Ага, – наконец-то согласился Федя и отсыпал полрюкзака. Бумажные коробки порвались, и теперь автоматные, ружейные и пистолетные патроны представляли собой замысловатый салат, которым мы собирались потчевать людей Джокера.
– Слушай, я все хочу тебя спросить, чего ты своих хлопцев не прихватил, всё бы унесли?
– Сомневаюсь я, – нехотя ответил Федор, – сдается мне, что крыса среди нас есть. Докладывает кто-то Джокеру.
Я присвистнул.
– На твоем месте я в таком случае вообще поостерегся бы их вооружать. Дашь ему ствол, а он тебе в спину стрельнет.
– Вот и я о том же думаю, – вздохнул Косой, – а ты заладил: жаба душит, жаба душит…
– Когда это я такое говорил?
– Не говорил, так думал. Зеленую такую, с пупырышками представлял.
На меня внезапно напал кашель. Мать моя, женщина! Он что же, мысли мои прочитал?
– Ну да.
– Чего «ну да»?
– Да ты мне такую картинку в мозги вставил, поневоле прочитаешь.
Надо бы поаккуратнее со своими фантазиями, подумал я, почесывая по дедовской привычке нос. Или я сильнее становлюсь, или в Косом мутант проснулся? Страшный, костлявый, с врожденным косоглазием и шрамом на левой ягодице. Шрам он в детстве заработал, когда решил на перилах прокатиться, любил он это дело. А там какой-то засранец гвоздь вбил. Пошутил, значит. Вот Федя полужопие себе и располосовал, хорошо хоть хозяйство на гвозде не оставил. Как он тогда ни дознавался, кто это сделал, так и не узнал.
– Бросай рюкзаки в кабинку. Навьючить всегда успеем, – сказал я, навешивая автоматы на шею, а ружье на плечо. Лифт, как мне показалось, натужно загудел и потащил нас на свет божий.
– Что-то рано нынче темнеет, видать, к дождю, – отметил Косой, поглядывая сквозь купол.
– Это не туча, это… рой кружит. Стой! К двери не приближайся, а то откроется! – заорал я, прижавшись к стенке тесной кабинки.
– И чего делать будем? – спросил Федя, с интересом рассматривая насекомых, ползающих по куполу.
– Федя, кто из нас вчера бухал? Ты или я? Ты чего тормозить стал? Сидеть и ждать будем, пока они спатки не соберутся.
– Знаешь, – ответил Косой, – я вдруг подумал: а нах всё это? Может, плюнуть на Джокера? На фиг бороться с ним за эти развалины? Бросить эту помойку и уйти в лес. Хаймович сегодня расписывал, сколько там живности, и тихо, спокойно. Ни от кого подляны ждать не надо.
– И не говори, а я на днях карту одну смотрел, там местечко одно под номером 7844 обозначено, в лесу, кстати, находится.
– Что за карта? – оживился Федя.
– Да две карты были на вертолете, на одной город, на другой лес. Я думаю, они оттуда прилетели, – кивнул я на махину на шпиле.
– Там, поди, много чего интересного найдется.
– Наверняка.
И мы замолчали. Думая каждый о своем, девичьем. Косой думал о куче оружия в лесу, громоздящейся выше деревьев. Все-таки у него комплекс какой-то. Жили же до этого с одними ножами, и ничего. Мне хватает и этого. Пистолет, правда, иметь неплохо, но таскать эту дуру, которая оттягивает шею или бьется по спине, под названием автомат, мне и даром не надо. Тело привыкло к свободе.
А я думал о насекомых. Улетать они не спешили и вообще никуда не торопились. Казалось, их стало еще больше. Вся крыша была ими облеплена. Часть летала над нами, часть ползала по крыше. Темнело, но шум над головой не смолкал. Мы присели на пол. Косой закемарил. А я сидел, вслушиваясь в гул и общий эмоциональный фон.
На грани сна и яви я вдруг ощутил их настрой – любопытство. Они видели нас и хотели понять, что мы такое.
«Кто ты? – услышал я вопрос у себя в голове.
– Человек. А ты?
– Мы жизнь… – был ответ.
Возможно, это не совсем точно: слишком многое было вложено в этот образ смутных взаимоотношений, работы, рождения новых поколений и гибели старых. Но в человеческом языке не было понятия, которое объединило бы все это, поэтому я определил его одним емким словом – жизнь.
– Отпусти нас, – попросил я.
– Разве тебя кто-то держит?
– Ты. Ты набросишься на нас, если мы выйдем.
– Нет. Моим… – тут опять непонятное определение, – просто нужна кладка.
Я внутренне содрогнулся, представляя себя нашпигованным личинками.
– А зачем? – задал я глупый вопрос.
– Жизнь.
Казалось, мой собеседник удивился в свою очередь.
– Найди себе других для кладки.
– Мы в поиске…
Я призадумался. Просить глупо, им, конечно, незачем отказываться от ближайшей и удобной цели. На жалость давить не имеет смысла. Они не знают, что такое жалость.
