Андрей Круз - Ветер над островами

Вера тоже ела, и даже с аппетитом, попутно все время поглядывая на хорошо заметную с этого места шхуну. Паруса спущены, швартовочные тросы намотаны на чугунные кнехты пирса. По палубе кто-то ходит, загорелый, голый по пояс, но разглядеть лучше не получается — далеко. Однако девочка перехватила мой взгляд и сказала:

— Иван-машинист. Он, когда в порту, только и возится с машиной. Она ему вместо жены и негритянок в борделе.

Тут я вновь озадачился. Что у них там стоит? Дизель? Не верится как-то, дизель — штука сложная на самом деле, сложнее обычного бензинового двигателя, а судя по тому, что я вокруг заметил, тут технологии еще за пределы «силы пара» не вышли. Достаточно того, что в лавках и караулке я электрических лампочек не видел, а висели на стенах исключительно… хм… керосиновые? Или масляные? Тут уже не знаю, но в любом случае на чем-то жидком, с фитилями и стеклянными колбочками.

Если из таких выводов исходить, то на шхуне должна быть полноценная труба, как на любом пароходе. Высокая, чтобы тягу создавать, — а ее не было. Не было на «Закатной чайке» и не было ни на одном другом суденышке в гавани, хоть и были они самыми разными, длиной от десяти метров примерно так до пятидесяти. Хотя с этого места можно было разглядеть на палубах некоторых судов, ближе к корме, надстройки или люки, очень похожие на машинные. И тоже без больших труб. Интересно.

— А что за машина у вас? — спросил я Веру.

— Обычная, судовая, — прожевав, пожала она плечами. — Средняя.

— А еще какие есть? — уточнил я.

— Большие и малые, — удивительно емко ответила она.

— И на чем она работает? — зашел я с другой стороны.

— Как на чем? — посмотрела она на меня с удивлением. — На воде и масле. На чем еще машины работают?

— У нас, там… — я неопределенно кивнул куда-то себе за спину, подразумевая свой мир, — …машины на чем только не работают, самые разные есть. Поэтому и спрашиваю.

— У нас машина одна, — ответила она категорично. — И на судах, и для мастерских, и для электричества, если оно есть.

— И как работает?

— Дай поесть, а? — поморщилась она. — Иван-моторист тебе все расскажет.

— Вы в школе устройство машин проходили? — спросил я, зайдя с другой стороны.

— А как же! — гордо ответила Вера, цепляя с дощечки очередной кусок рыбы. — Проходили.

— И оценки ставят?

— Ставят… — с оттенком недоумения нахмурилась она. — Как же без оценок!

— И что у тебя по устройству машин было? — спросил я напрямую.

— Что надо, то и было, — сразу насупилась она, зацепила белыми зубами рыбу с вилки и начала подчеркнуто тщательно ее пережевывать.

Я решил не добивать ее, потому что тема оценок по «Теории машин и механизмов» ее явно не вдохновляла на продолжение беседы, и тоже вернулся к обеду. Так, в сосредоточенном молчании, мы доели наш обед, после чего легальные поводы не возвращаться на борт шхуны были окончательно исчерпаны. Вера это поняла, потому что вздохнула, подхватила с земли стоящий между ног ранец и спросила:

— Пойдем, что ли?

— Пойдем, — кивнул я. — Чего тянуть? Чему быть, того не миновать.

Я тоже закинул ранец на плечо и пошел следом за решительно зашагавшей девочкой. Мы прошли «рыбацкий сектор» гавани, затем потянулись пирсы, к которым были пришвартованы суда побольше. Стояли они плотно, одно за другим. На некоторые как раз грузили товар с помощью примитивных кранов с приводом от ручных лебедок, на иных шла приборка и покраска, а на некоторых падубы были пустынны.

— Вера, а в судах ты разбираешься? — спросил я.

— А как же! — даже удивилась она вопросу. — У нашей семьи вся торговля морем всегда была. Как мне не разбираться?

— Так просвети тогда, как что называется, чтобы мне совсем дураком не выглядеть, — попросил ее я. — Вон та большая посудина как называется?

Я показал на судно метров пятидесяти в длину, широкое, с тремя мачтами и длинной надстройкой на палубе. На корме его красовалась надпись белым по черному: «Нарвал».

— Это барк, — сразу сказала она. — Принадлежит Христианскому Промышленному Дому, доставляет всякий товар с Большого острова. Больше этих судов и не строят ничего.

— А вот это что?

Палец мой указал на одномачтовое суденышко метров пятнадцати или чуть больше в длину, на корме которого сидел, свесив босые ноги за борт, матрос в белых холщовых портках и удил рыбу с борта.

— Шлюп, — ответила Вера. — Видишь, какой он широкий и развалистый в миделе? Если бы он был уже и нос острее, то была бы яхта. Да, и у яхты водоизмещение поменьше, с грузом они не ходят. Корпус узкий, нос острый, а у шлюпа — все как у земляной шаланды.

— А как они ходят? — уточнил я. — Ну яхты я имею в виду.

— Пакетботами и почтовыми судами, — ответила девочка. — Иногда пассажиров берут, если место есть. И у церковной стражи посыльные яхты есть, но на тех еще и по две пушки.

Вот как… еще интересная деталька, не забыть бы расспросить. Пушек я пока не видел, к слову.

— А «Закатная чайка» — шхуна? — уточнил я.

— Шхуна, — кивнула девочка. — Шхуны у тех купцов, которые далеко ходят, а груза возят не так чтобы слишком много. Зато идут быстро. А вон там, видишь? В конце пирса?

Ее маленькая ладонь указала на двухмачтовое грузовое судно, явно не скоростное, широкое, с высокими бортами и наверняка — с объемистым трюмным чревом.

— Толстяк какой, — усмехнулся я.

— Верно, — скупо улыбнулась на комментарий девочка. — Это лихтер. На них ходят те, кому спешить некуда, а груза берут много. И с ним небольшая команда может управляться, так что купцы такие любят строить. Такой лихтер везет груза как две наших «Чайки».

Как я понял, на этом список строящихся здесь судов и исчерпался, если не считать всевозможных рыбацких баркасов, шаланд, шлюпок с судов и крошечных вертких тузиков, скопление которых вплотную примыкало к рыбному рынку.

Так мы прошли шесть капитальных каменных причалов, далеко отходящих от набережной, и добрались до последнего, седьмого, в самом конце которого и пришвартовалась «Закатная чайка». С борта на причал были переброшены узкие дощатые сходни с канатными леерами.

Палуба немаленькой, в общем, шхуны с такого расстояния показалась тесноватой, ее среднюю часть занимала невысокая надстройка ходовой рубки. Сама тиковая палуба была выскоблена и пропиталась морской солью до белизны. На самом носу, равно как и на корме, стояли две металлические треноги, мощные и тяжелые, назначения которых я так и не понял.

За надстройкой, у самой полукруглой кормы с далеко выдающимся назад ахтерштевнем, у поднятой двойной крышки большого люка, рядом с которым возвышались невысокие изогнутые трубы, сидел на корточках голый по пояс загорелый человек в грубых холщовых портках, застегивающихся на боку с захлестом, как у всех нормальных моряков, и со всклокоченной седоватой бородой. Руки у него были измазаны по локоть в машинном масле, босые пятки по цвету соперничали со смолой, а сам он коротким широким ножом, похожим на сапожный, сдирал резиновую прокладку с какой-то металлической детали. Длинные седые волосы были забраны на затылке в хвост, перехваченный кожаным шнурком, на шее висел простой латунный крестик.

Человек поднял голову, услышав наши шаги, внимательно посмотрел на Веру светлыми, словно выцветшими на солнце глазами в окружении частых морщин, дождался, когда мы подойдем ближе, и лишь затем спросил:

— Что случилось? Где все?

— Погибли все, дядя Ваня. Никого не осталось, — сказала Вера и заплакала — в первый раз с похорон отца.

Уже день клонился к вечеру, когда Вера закончила свою историю. Иван-моторист слушал внимательно, часто переспрашивал и уточнял. Рассказ про меня принял на веру вроде бы. Пока Вера рассказывала, он вскипятил чайник, молча поставил перед нами на палубе три кружки с ароматным чаем, а к нему выложил полупрозрачную сахарную голову со щипцами.

Мы с Верой пили чай внакладку, а Иван — вприкуску, да еще и из блюдечка.

— Дядя Ваня, — вдруг спросила Вера, когда разговор к концу подошел, — а где Игнатий?

Иван поморщился слегка и не успел ничего ответить, как Вера спросила:

— Опять запил, да?

— Ну не знаю пока, — ответил Иван. — Вчера днем он в город пошел, а с вечера я его с двумя мужиками какими-то на пирсе видел. И совсем пьяными не показались. Но выпивши был, не без того.

— Опять, — вздохнула Вера и обернулась ко мне: — Сколько отец ругался, сколько его рассчитать грозил! Только второго такого шкипера, как Игнатий, и нет, наверное, поэтому и прощал всегда.

— Верно, шкипер он редкий, — кивнул Иван. — Другой утоп бы давно в тех местах, куда Игнатий шхуну водил, а этот и судно куда надо приведет, и товар. К Чертовой банке никто без лоцмана не суется, а Игнатий с закрытыми глазами там шхуну ведет, и хоть бы хны ему. За то его хозяин покойный и терпел, хоть вечно с ним на берегу такое… А вот в плавании — ни-ни, ни капли.