Василий Сахаров - Дальний поход.
Основные силы моего отряда, доставленные прошлой ночью в это место автотранспортом, готовы к выдвижению на пути миграции дикарей, но здесь неспокойно, грядет бой, и принимать в нем участие нам не стоит. Еще в полдень, не зная о том, что движется боевая орда, я связался с Лидой, которая оставалась возле Дмитрова, и дал ей команду погулять сегодня вечером в городе и спровоцировать несколько конфликтов. Затем, через Яхрому – Зеленоград – Истру – Звенигород – Голицыно и Наро-Фоминск, обходя Москву, прорываться к линии фронта. Там группа Белой должна ее перейти и, тихой сапой, минуя Боровск и Малоярославец, прошмыгнуть к Калуге, которая удерживалась местным вольным народом. Там-то мы и должны встретиться, хотя москвичам я говорю о том, что собираюсь идти на Тулу.
Дороги назад нет, выходить на связь с группой Лиды не получается, они уже начали работу, а Красин предлагает или отложить выход, или же перейти на иной участок фронта, например, направиться к Чехову. По-хорошему, к его словам стоило бы прислушаться, но время поджимает. Утром Москва узнает о том, что Белая с бойцами покинули временную стоянку у Дмитрова, и высокое начальство скомандует своим войскам задержать нас. Не хочется лить кровь честных воинов, которые дерутся за свою родину, а значит, в ночь, не взирая ни на какие преграды, надо уходить.
– Ну, и что решил? – прервал мои размышления Красин.
– Выходим в первых сумерках. Через пару часов ваши егеря вернутся, начнет темнеть, и мы пойдем.
– Дело твое, но я считаю, что ты рискуешь.
Не дожидаясь моего ответа, майор резко развернулся, и по проходу направился в сторону батальонного командного пункта. Видимо, пошел мариновать мозг командиру оборонительного участка.
Посмотрев ему вслед, я развернулся в противоположную сторону, прошел с десяток метров, повернул вглубь позиции, разминулся с солдатами, которые тянули на позицию АГС, и оказался в самом центре периметра. Именно здесь находились склады, батальонный штаб и жилые бункера, куда нас определили на временный постой. Где-то, совсем рядом, играет гитара, слышен голос одного из наших парней, напевающего новую песню, и веселый гомон московских солдат. Все здесь, как и в любой иной воинской части, такие же люди, как и мы, ничем не похожие на своих политиков, желающих нажиться на оказавшемся на их территории вольном отряде из другого государства.
Спустившись по ступенькам вниз, я оказался в просторном жилом отсеке, пятнадцать на двадцать метров, в котором остановились офицеры и сержанты моего отряда. Боевые соратники занимаются своими делами: отдыхают, перепаковывают рюкзаки, чистят оружие, прошивают дратвой ботинки и латают перед дальней дорогой одежду.
– Когда? – сразу же спросил Игнач, поднявший голову от стола, на котором лежала предоставленная Красиным карта Каширского района.
– Егеря скоро вернутся. На разговор с ними отвожу двадцать минут, и выступаем. Готовьтесь.
Сержанты, знающие, что необходимо делать, покинули подземелье, а офицеры продолжали заниматься своими делами. Вместе с Крепышом мы подсели к Игначу и, совместно, еще раз прикинули наш маршрут. Не тот, про который знали московские министры и Красин, а другой, настоящий. Выходим в ночь, двигаемся в сторону Мордвеса, но, не доходя до него, поворачиваем на запад и идем параллельно развалин населенных пунктов Иваньково – Заокский – Таруса. Вроде бы, все верно, места стоянок отмечены, местность московскими лесовиками изучена неплохо, так что наша задумка вполне осуществима.
Единственная проблема, которая меня озаботила, это как нас встретят в Калуге. Насчет Тульского Патриархата понятно, Москва с теократическим режимом, который правит в бывшей Тульской области, контачит, но не дружит. Там нас могут выдать, особенно если высокое московское начальство попросит, а заодно чего-нибудь патриарху и митрополитам отсыплет щедрой рукой. А вот Калуга дело другое. Тамошние вольные люди диктатора Степанова ненавидят лютой ненавистью, и всех, кто приходит из Москвы, очень хорошо проверяют. Как бы, чего доброго, нас за шпионов не приняли. Впрочем, время покажет, какова там обстановка на сегодняшний день. Мы люди тертые, жизнь видели с самых разных ракурсов, и со свободными людьми общий язык найдем.
– О чем задумался, Мечник? – после окончательного решения по предстоящему выходу в ночь, заметив, что я по-прежнему сижу у стола, спросил меня Крепыш. – За Лиду переживаешь?
– Все вместе, братан. И за Лиду, и за парней наших, которые с ней остались, и за путь-дорогу дальнюю.
– Нормально все будет, – вновь всматриваясь в карту, сказал он. – Лида, баба такая, что где угодно пройдет, профессионал, да и наши бойцы, после всего, что с нами было, до Калуги, в любом случае дотянут.
– И то верно.
Крепыш сделал на карте пару пометок и, сменив тему, произнес:
– До сих пор не понимаю, как москвичи такую большую территорию держат и почему дикари их до сих пор не задавили. Будь у меня такие силы под рукой, при желании, я бы здесь камня на камне не оставил.
– Да, ты агрессор, – усмехнулся я.
– Причем тут агрессор. Просто реально не понимаю, как такая ситуация сложилась. Ты с московскими офицерами много общался, может быть, разъяснишь, что тут и как?
– Постараюсь, – тоже сосредоточившись на карте, я взял в руки карандашик, и стал им водить по покрытой пленкой бумаге: – Смотри. Дикари действует на наш взгляд странно, это факт, но на то они и «зверьки», почти позабывшие, что некогда, их дедушки и бабушки были людьми. Они подобно животным, бредут по земле в поисках пропитания для себя. Размножились, территория, на которой они проживают, всех прокормить не может, они выселяю молодежь и особо буйных мужичков из своей среды, а те уже сколачиваются в орду, и кочуют на запад.
– А на восток?
– Мы там не были, и двигаются ли они в том направлении, не знаем. Значит, говорим только про запад.
– Понятно.
– Раз понятно, то продолжаю. Владения дикарей простираются от Нижнего Новгорода до самого Урала. Это не государство и не какое-то постоянное племенное объединение. Пришла пора отселить лишних едоков, они выделяются из своего клана или рода, соединяются с такими же, как и они, добровольными изгнанниками-переселенцами, образуют малую или большую орду, и начинают свой путь. Проходит год или два, орда упирается в некий крупный анклав или государственное объединение. В данном случае, это Всероссийский диктат. Дикари не обучены войне, все чужаки воспринимаются как добыча и двуногие животные, годные в пищу, и они тыкаются в оборону до тех пор, пока не огребут. После этого, выжившие в первых боях воины присоединяются к тем, кто идет за ними следом, делятся опытом, становятся инструкторами будущих бойцов и попытка прорвать оборону Москвы продолжается. Снова поражение, но имеется новый опыт. Теперь вперед идут боевые орды, а женщины и подростки той орды, которая потерпела крах, используются для разведки, двигаются вдоль границы и выявляют оборонительные участки. Война эволюционирует, и то, что войска Степанова пока держат оборону, это не показатель того, что так будет всегда. Территория диктата сжимается, москвичи цепляются за удобные в обороне места и прикрывают важные стратегические объекты, но понемногу отступают к столице, и это даже несмотря на свое подавляющее техническое преимущество.
– Как пример этот оборонительный участок?
– Да. Этот участок прикрывает переправу через Оку и Каширскую ГРЭС. Это единственный укрепрайон по правому берегу реки, а остальные уже потеряны. С левого фланга оборона организована в Озерах, а по правому вообще уступ получается: Пущино – Серпухов – Чехов. Как следствие, дикари идут по проторенным путям, упираются в оборону, понимают, что на этом участке имеется что-то важное, и реагируют на это, как бык на тореадора, который его дразнит. Потому они будут давить на этот оборонительный участок самыми разными способами, и так, до тех пор, пока не прорвут периметр и не выбьют окопавшийся здесь батальон на левый берег.
– Значит, они давят туда, где крепкая оборона? – удивился Крепыш.
– Думаю, что да. Основные силы боевых орд всегда идут напролом и встречаются на подготовленных укрепленных позициях, а мелкие разведывательные группы, которые совершают фланговые обходы, уничтожаются подвижными моторизованными колоннами и егерями.
– Но это же глупо. Варвары могли бы использовать свои силы гораздо эффективней.
– А то, что целая толпа народа от страха перед чумой забилась в леса и за двадцать пять – тридцать лет деградировала, разве не глупость? А то, что человечество, уже полвека летающее в космос, перемерло от чумы, нормально? Или в порядке вещей, что самка «зверька» каждый год рожает двойню, а подросток, как только у него случается первая поллюция, становится воином? Нет братка, все это не есть норма. Весь мир сошел с ума, и на любое наше хитроумное технологическое достижение, природа может ответить такой простотой, что никто не уцелеет.
