Андрей Посняков - Отряд

- Долго пить не буду, - сразу же предостерег Иван. - И не потому, что не хочу вас уважить, - дела.

- У всех дела, Иване! - расхохотался Михайла. - Вот, ты думаешь, почему я пью? Оттого что скучно! Эх, сейчас бы войну какую-нибудь, да на лихом коне, да с сабелькой! А, атаман?

- Похоже, он спит уже, - Иван покосился на поникшую голову атамана.

- Вот вам еще водочка, господине, - юркий целовальник поставил на стол глиняный штоф и, нагнувшись к уху Ивана, тихо спросил: - Девочек не желаете?

- Умм… Не сегодня. Сегодня водки!

- Понял!

Немного выпив, Иван вдруг улыбнулся, только теперь оценив всю задумку Овдеева. Ну, конечно же, не могло такого быть, чтобы целовальники и прочая кабацкая теребень не знали бы в лицо приказных из той чети Земского двора, что непосредственно занималась уличными разбоями, кражами и прочей водочно-торговой мелочью. Конечно же, их здесь хорошо знали. А вот Ивана, Прохора, Митьку и уж тем более Галдяя - нет! На том, видно и строил свои расчеты хитрый Овдеев. Молодец. Что и сказать - молодец. Нет, в самом деле…

- Капусточки не угодно ли?

Снова целовальник! Ох, не зря он так настойчиво пристает. Вот, сейчас снова выпивку притащит.

Иван не пил, пригублял, а потому, принюхавшись, сразу отметил для себя резкий запах принесенного целовальником напитка - ну, ясное дело, перевар да еще с какой-нибудь дурь-травой - зельем.

- Ну, пора мне, - шумно попрощавшись с Михайлой, Иван, покачиваясь и глупо ухмыляясь, направился к выходу.

У самой двери остановился, подав знак своим… и почувствовал, как двое невесть откуда взявшихся парней взяли его под руки:

- Домой сведем, брате!

- Пустите! - пьяно дернулся молодой человек. - Сам дойду.

- Не, господине, доведем! - Парни ухмыльнулись и, оглянувшись по сторонам, живо потащили Ивана в темный проулок…

Опа! Затащив, один сразу рванул кафтан, другой - пояс… Ему-то Иван и зарядил от всей души промеж глаз, как когда-то учил Прохор. Впечатавшись спиною в забор, тать изумленно выкатил глаза. Второй тут же выхватил из-за голенища ножик, блеснувший в свете луны волчьим недобрым глазом, и молча выбросил руку вперед - Иван едва успел пригнуться и крикнуть:

- Митька, стреляй!

Да, на кулаки, собственные и Прохора, тут надежда была малой, - слишком уж стремительно все происходило. Юноша упал лицом в траву… И тут грянул выстрел.

Митрий не промахнулся, хоть и темно было, и целился, считай, наугад, - крепкая пуля отбросила в темноту схватившегося за грудь лиходея. Другого утихомирил подбежавший Прохор, хватил разок кулачищем, второго удара не потребовалось.

- Молодцы, - поднявшись, похвалил Иван. - Как там Галдяй, не замерзнет?

- Не. Мы его в траву положили, да и ночь теплая.

Нагнувшись, Прохор потрогал шею подстреленного и уважительно шмыгнул носом:

- Наповал. И впрямь - молодец Митька!

- Не он бы - точно б отведал ножичка, - тихонько засмеялся Иван. - Не думал я, что они так обнаглеют - прямо у самого кабака начали. Нахалюги.

- Непуганые ишшо! - Прохор старательно связывал руки задержанного крепкой пеньковой веревкой. - Ничо, этого на правеж выставим - ужо все про подельничков своих расскажет.

- Расскажет, - ничуть не сомневаясь, кивнул Иван и, холодно улыбнувшись, добавил: - Каты у нас славные, дело свое знают.

- Не виноват я, дяденьки, - заканючил тать.

- Вот кату про то и расскажешь. И про целовальника не забудь.

Тать дернулся:

- Так ведь он, Потаня-целовальник, главный-то лиходей и есть! А язм что, человеце мелкий…

- Вот, молодец, - похвалил Иван. - Не кочевряжишься. Так мы с тобой, глядишь, и без ката договоримся.

- А как же?! - воспрянул духом молодой лиходей.

Свадьба устроилась по московским меркам - скромно. Гостей было немного, большей частью - лучшие друзья, ну и приказные. Невесту украшала Филофейка-подружка, младший ее брательник, Архипка, сидел за столом под строгим присмотром Митрия. Прохор наконец-таки привел свою зазнобу - Марьюшку, дочку Тимофея Анкудинова, владельца нескольких кузниц. Незнамо как он там уговаривал ее батюшку отпустить дщерь - может, и никак, сманил просто, - однако привел, явил-таки друзьям свою красавицу. И впрямь красива оказалась девушка: очи блестящие, синие, долгая, с лентами, коса. По обычаю, мужчины сидели за столом с мужчинами, женщины - с женщинами (нет, лучше уж сказать - девушки с девушками, так оно верней будет). Митька, на правах шурина, предлагал, правда, сделать по-европейски, как, к примеру, во Франции иль в иных странах, - девчонок с парнями за один стол посадить, позвать музыкантов.

- Цыть! - на это загодя еще ответил Прохор. - Ты послушай только, о чем на Москве говорят! Мол, царь-государь польские обычаи не к добру вводит, русскому де духу противные - танцы премерзкие, игрища, баб к мужикам садит. Это про самого царя так говорят, а что про нас скажут? Боюсь, и не скажут ничего, а красного петуха пустят. Нет, уж лучше гусей не дразнить.

Ну, не дразнить так не дразнить, - вполне резонно ведь сказал Прохор. Так и порешили - по-старому свадьбу сладить, по обычаям московским. Дело несказанно облегчалось тем, что свадебка-то молодой вышла: жених с невестой оба были сироты, а, стало быть, за неимением маменек-тятенек, дедушек и прочих родственников, не было и старичья средь гостей, даже посаженого отца - и того не было, без него обошлись, - спасибо отцу Варсонофию, молодому священнику церкви Флора и Лавра, так обвенчал, а уж теперь на свадьбе гулял знатно - не успевали брагу из подпола таскать. Браги, слава Господу, много было, куда меньше - вина. Вот вино-то и порешили девчонкам на стол отдать, а сами бражицу, да мед, да пиво пили. Парни в сенцах сидели, окно распахнув настежь, девки - в светлице. Дверь распахнули - и обычаи соблюдены (сидят-то раздельно) и друг друженьку видно, а уж слышно… В светлице песню запоют - в сенях подхватят, ну, и наоборот, соответственно.

В светлице:

Славен город, славен городДа на возгорье, да на возгорье!

В сенях:

Звон-от был, звон-от былУ Николы колоколы, у Николы колоколы!

Молодые вот только утомились туда-сюда бегать, потом махнули рукой, на пороге встали да взасос - под крики радостные - целовалися.

Почетный гость - князь Михаил Скопин-Шуйский - не побрезговал, пожаловал, с ним и Жак Маржерет, личный телохранитель царский. Уж и выпили. Правда, не по-московски - вусмерть упившихся не было, да и кому - приказным разве? Так тем завтра на службу: Ондрюшка Хват ни единого на три дня, на всю свадьбу, не отпустил, да и сам только по-первости поприсутствовал, а потом, сославшись на дело, ушел. Приказные после его ухода взбодрилися, кружками замахали: наливай, мол, - а чего б не налить? Свадьба ведь! Лишь один Галдяй Сукин квас нестоялый пил: ни к вину, ни к бражице, ни - упаси, Боже - к водке не прикасался, зарок после недавних событий дал. Чуть ведь не преставился парень от перепою, с непривычки-то! С тех пор и не пил - опасался.

К ночи ближе гостюшки разошлись: первым, как и положено, поцеловав молодых на прощанье, уехал князь Михаил, с ним и Маржерет, а уж потом и приказные потянулись. Остались лишь свои, близкие, да Галдяй Сукин - тоже теперь, считай, свой.

Сели не чинясь, за один стол, снова выпили - теперь уж по-простому, как меж своими принято. Пару песен спели, плясать начали. А потом Марьюшка - красавица Прохорова - домой засобиралась, мол, поздно уже. Волосы рукою пригладила - тут и Филофейка: на, мол, Марьюшка, гребешок, причешися.

Взяла Марьюшка гребень, глянула и, ахнув, едва не сомлела, - хорошо, подхватил Прохор.

- Что? Что такое? - заволновались хозяева. - Аль вино крепко? Аль жарко?

Девушка, впрочем, быстро пришла в себя:

- Нет, братцы-сестры милые, и вино хорошее, и не жарко. Дюже гребень мне сей памятен… из рыбьего зуба резной, с ошкуем…

Глава 16

По следу

Нередко царь ходил один по городу пешком, заходил в мастерские, толковал с мастерами, говорил со встречными на улицах.

Гребешок! С ошкуем! Тот самый, что Василиса не так давно подарила Филофейке! И, по словам Марьюшки, именно этот - или точно такой же - гребень она дарила своему бывшему дружку Федотке, с год тому назад погибшему страшной смертью.

Так тот гребень или просто похож? Это выспрашивал Прохор уже после свадьбы. Выходило - тот. Крайний зубец обломан, характерные царапины на спине ошкуя - тот. И гребешок сей Иван самолично привез из-под Кром. Подарила та девчонка, Гарпя, сказав, что гребень кто-то оставил иль выронил. Кто?! И где теперь найти Гарпю… Впрочем, о последней как раз доходили слухи, вернее, не столько о ней, сколь о веселых «польских», как их здесь называли, девках. Дескать, они все в Москву подались, за старыми своими кавалерами - поляками, казаками, дворянами. Подались-то подались… только где их сейчас искать? Впрочем, что думать? Лучше уж спросить знающего человека.