Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Развяжите мне руки. Я подпишу, – едва дыша, буркнул Чак, из его носа медленно стекала кровь из лопнувших капилляров.
Носатый, довольно сморщил лицо, смотря, как едва живой пленник в надежде вдыхает смрадный воздух. Чаку развязали руки и кровь резко ударила в кисти, наполнив каждый палец теплом и дрожью. Партофицер обернулся к помощнику и вежливо попросил листок, но тут же получил смачный удар кулаком прямо в свой огромный нос и громко охнув сел на пол. Чак пытался ударить ещё раз, замахнулся и не смог. Руки солдат схватили его и тут же усадили обратно.
– Ах ты, сука! – разъярённо рявкнул партофицер и схватился за окровавленный нос и тут же получил плевок в лицо.
Полковник в ярости подлетел к обидчику и нанёс пару ударов по лицу, после чего приказал повысить разряд. Он был вне себя от злости, его кулаки дрожали а губы тряслись.
– Ты мерзкий дезертир! Ты приговорён к расстрелу! Тебя сначала расстреляют, потом повешают и четвертуют, проклятый предатель! – партофицер так орал, что лицо его раскраснелось, а слюни летели в разные стороны. Он со злости ударил Чака вновь, но получил разряд через его тело, громко выругавшись, он вновь приблизился к Зиту и злобно улыбнувшись сказал. – Мы запишем тебя и твою шлюху штабную в предатели, пристрелим вас и получим за вас ещё медали! Ты думаешь сможешь дожить до конца войны? Не доживёшь, потому, что в будущем нам не нужны будут такие, как вы, слабохарактерные трусы и сопляки. Мы вычистили свою страну от мерзких медивов, пришла пора чистить её от мерзких представителей расы котивов! Будь меньше в наших рядах таких как ты, может и война бы кончилась по другому. А твой труп мы скормим собакам, а девку твою отдадим на потеху солдатам!
– Ты не партофицер! Ты тварь, мразь, сука! Вы сами не понимаете чего творите, она советник Маунда, она знакома с генералом Рувулем! Вас всех потом самих расстреляют и скормят псам!
– Мне не интересна ваша болтовня, предатель! Пусть его отведут на расстрельный полигон и пристрелят немедленно! Да наверняка, пусть не жалеют патронов! Это мой приказ!
Полковник отошёл к окну и нервно закурил, а Чака же подняли за руки со стула и развязали ноги, после чего повели во двор, где вовсю шли расстрелы.
Генгаг, мерзкий, пропитаний кровью и отравляющими газами город, могила, зловонная могила тысяч виновных и невиновных. Чак возненавидел всей душой, всем сердцем это название. Он понимал, что теперь ему наверняка не уберечь себя и возлюбленную, и от этого становилось отчаянно больно. Со своей жизнью ему прощаться уже надоело и смерть свою ему принять было легче, нежели смерть той, кто не заслужил её. По пути к расстрельному полигону он оценивал свою жизнь, будто судил сам себя, и единогласно вынес себе смертный приговор. Теперь ему воспринималось всё иначе, и представлялось слишком мелким, то, что до сих пор казалось ему большим. Свои идеи, свои мысли, что раньше были маховиком его развития, ныне стали лишь словами грамотных манипуляторов, что довели мир до разрухи. Чак искренне ненавидел всех кто сделал его таким, всех кто создал такой мир, всех, кто не положил этому конец в то время, когда следовало.
Сопровождающий парень полный, двухветровый здоровяк с глупым лицом, напомнил ему Вана. Этот тоже был мягким на ощупь и с приятным голосом, будто ребёнок, но только вёл он его не на свободу, а на смерть, в этом была вся злая ирония. Враг даровал ему свободу, хотя не имел на это права, а свои приговорили к смерти, хотя обязаны были даровать жизнь.
– Чего нос повесил, дезертир-сказочник, – попытался тот приободрить Чака.
– А, что, многих ли ты смертников довольных на расстрел водил?
– Нет.
– Ну вот и не задавай мне глупых вопросов, кусок говна! – гневно выпалил Чак в ответ.
– Ты на меня-то чего крысишся? Я тебя, что ли к преступлению подбивал? Или может я тебя к расстрелу приговорил? Я солдат, а солдат не думает, а исполняет приказ.
– Сколько в мире совершили злодеяний такие, как мы с тобой, прикрываясь одной этой фразой?
– Ты мне по-философствуй ещё! Не трать свои последние минуты на плескание жёлчью. Подумай, может хочешь чего? Перед смертью-то? У меня и выпить есть и закурить. Не жалко.
– Одно желание, чтоб вы сдохли все, твари.
– Ну это желание понятное, предсказуемое даже. Но, увы, пока невыполнимое. Может всё-таки по существу?
– Развяжи мне руки. Сил нет уже, онемели.
– Ты смотри мне, коли задумал чего дурного, то я тебя сразу застрелю. Посильнее тебя буду.
– Да сдался ты мне. Придёт и твоё время.
Парень освободил его руки и тут же отскочил в сторону, приспустив с плеча автомат. Но Чак и не думал кидаться, сил у него уже не было. Он размял посиневшие руки и почесал нос.
– Не хочу умирать, как пленный с завязанными руками. Так обычно пленных расстреливают с завязанными за спиной, пулей в затылок.
– Расстреливал? – удивлённо спросил парень.
– Да.
– Медивов или котивов?
– Кого партия прикажет. В основном медивов, ведь в нашей стране они неполноценные. Котивов только трусов и ублюдков. Вроде тебя и полковника твоего.
– Ну и дерзкий ты, браток, говоришь и слова совсем не фильтруешь, а надо бы. Я ведь не в обиде на тебя и обижать тебя не собирался. Я такой же солдат, как и многие, и по всей видимости даже менее убийца, чем ты. Ведь мог бы тебя волоком волочить, а так даже руки тебе развязал. Прекращай давай, не усложняй себе и мне жизнь.
– Ладно, прости.
– Прощаю. Теперь шагай.
Они молча прошли около полукилометра и наткнулись на стоящий у угла разрушенного дома танк. Он грозно гудел и выпускал облака едкого дизельного дыма. На его броне сидели несколько солдат и курили. Тут же раздался хлопок и одиночный, звонкий выкрик. Пред ними тут же выросла фигура худого офицера укутанного в тулуп и шарф.
– Кто такие?
– Рядовой Гирд, от полковника партийной службы Тибу. Я привёл вам капитана Зита на расстрел. Он приговорён к смерти за дезертирство и сотрудничество с врагом.
– Да вы заколебали уже со своим Тибу! Ему что медивов мало? Сами не могли ему пулю в лоб пустить! Развели сукины дети бюрократию! У меня тут сотня медивов утилизации подлежит, что вы прикажите котива рядом с выродками стрелять? Тву на вас. Бюрократы. Идите вы знаете куда!
– Не могу, товарищ капитан, у меня приказ, – бубнил
