Олег Дивов - Вундервафля
– Лично я думаю, что их сексуальная ориентация и всякие завиральные идеи – только прикрытие. Слишком много стало в последние годы этих самых некоммерческих организаций. Растут как грибы. Изо всех щелей. И не испытывают недостатка в деньгах. Какие-то из них, конечно, настоящие, но многие наверняка липовые, для отвода глаз: сидит пара лесбиянок, бумажки со стола на стол перекладывает… Они могут заниматься чем угодно на самом деле. Хоть деньги мафии отмывать, хоть наркотики возить… – Вик пожал плечами.
– Снимать и распространять порнуху… – грустно добавила Лора.
– Но мне кажется, в первую очередь это роскошная агентурная сеть, – заключил Вик.
– Но почему именно… эти?! – почти вскричал лейтенант.
– А вы попробуйте их пальцем троньте.
Лейтенант оплыл в кресле. Он хорошо помнил, как тут, в Джефферсоне, где все по-простому, по-домашнему, год назад «этих тронули». Потом лейтенанта так тронули, едва в отставку не попросился.
– А при чем тут такси? – уныло спросил он.
– Это совершенно легальный холдинг, который уже накрывает всю страну не фигурально выражаясь, а кроме шуток. В перспективе – каждый город с населением больше десяти тысяч. Смекаете? «Голова» у них в Нью-Йорке, только это наша местная «голова», а вообще-то они завязаны на Европу, откуда все пошло изначально. На Лондон. Интересно?
– Но ведь парень сумасшедший…
– Да забудьте вы про него!.. В Джефферсоне основная клиентура этого такси – женский персонал местной лаборатории «Рокуэлл». Сами знаете, полигон во Французовой балке. Очень удобно оказалось, туда автобуса из центра города нет, а у этих дамочек цены демпинговые. Ну правильно, бизнес только раскручивается…
– Ты тоже сумасшедший? – спросил лейтенант со слабой надеждой в голосе.
– Феды думают иначе, – сказал Вик. – Они ведь уже здесь, правда? Иначе для кого так аккуратно подшивали копии дневника Кеслера этой ночью…
– Целая бригада. Их старший с утра заходил к шефу.
– Они тут все перебаламутят.
Лейтенант выпустил огромный клуб дыма и уставился в потолок. Город будет очень недоволен, если по нему проскачет отряд федеральных агентов, суя носы во все двери. А виновата окажется полиция, конечно. Шеф это еще утром объяснил лейтенанту, сразу после разговора с федами. А то сам не понимает. Полиция обязана защищать граждан от беспокойства. А кто беспокоит – не суть важно. Здесь у нас глубокий Юг, людям до фени, кто по городу лазает: чужак, он и есть чужак. Даже оборзевшие местные ниггеры так не бесят, они какие-никакие, а именно что местные. Сунешь в морду, ниггер понял. Он бегом за своими, ты бегом за своими – и понеслись. Лучше, конечно, без этого, но раз на раз не приходится… А чужака пуганешь – уже скандал. А если чужак из ФБР…
Лора поглядывала на Вика с легкой опаской. Тот сидел абсолютно спокойный. Мятый, небритый, измученный, но какой-то просветленный. Что у него на уме?
– Мало ли чего они проверяют по этому делу, – сказал наконец лейтенант. – Они обязаны проверять всякую херню. Массовый расстрел – достаточный повод. Тем более сейчас, когда президента чуть не грохнули. Чтобы выгнать федов из города, ты должен им что-то дать.
– Так мы и дадим.
Вик улыбнулся, достал из-за пазухи небольшой томик и небрежно бросил его на стол. «Джером Сэлинджер» – значилось на обложке.
– Кеслер голову сломал, пытаясь вычислить кодовую книгу. Потом решил, что это «Загадка женственности» Бетти Фридан. Она лежит на самом видном месте в кабинете мисс Уорд, и вообще эта книжка у каждой дамы на рабочем месте валялась. В детективных романах именно так прячут самый главный ключ… Но я тоже был там. Слушал эту Беверли-с-Яйцами, шарил глазами по полкам – много писанины, вся по одной теме… И вдруг вижу знакомую вещицу. Затрепанную такую. Одну-единственную нормальную книгу среди весьма специфической литературы. Зуб даю, лейтенант, это она.
Лейтенант склонился над Сэлинджером и глубоко задумался.
– Так все-таки Кеслер не сумасшедший?! – спросил он совсем уже обалдело.
– Нужна санкция на обыск офиса, – сказал Вик. – А Кеслер, конечно, псих и пидор. Но и то и другое скорее в переносном смысле. Я вам сейчас объясню, как он их вычислил. Тут не надо быть психом, и так с перепугу волосы на заднице дыбом встанут…
– Если что, над нами будут хохотать все, – сказал лейтенант. – Понимаешь?
– Лично мне не привыкать. – Вик хмыкнул и почесал щетину на подбородке.
* * *Что бы там ни говорил лейтенант, Джонни Кеслер был даже не еврей – так, четвертушка. Еще на четверть он был индейцем, чем очень гордился, а наполовину – не разбери-поймешь: белый, и ладно. На свою беду, с раннего детства он выглядел неестественно хорошеньким, прямо девчонка. И уж совсем проклятьем для него оказалась врожденная застенчивость. Он рос не в меру чувствительным, мог по любому поводу удариться в глубокую рефлексию и стеснялся всего на свете. Ну, мальчишку и затюкали. Его добрая, но непутевая мама, каждый вечер выливавшая в раковину все пиво, что у нее еще осталось, ничего тут поделать не могла. Она только-только научилась не выпивать все пиво, до которого могла дотянуться, и считала это большой победой над собой. Ей было как-то не до сына. Слишком занята: проснувшись к обеду, сразу отправлялась в магазин и потом до ночи боролась с выпивкой. В короткие моменты просветления она всячески обласкивала мальчика, но никогда не задавала вопросов. Да и толку-то было бы…
«Педиком» Кеслера в школе даже не обзывали – это была практически кличка. Иногда таким везет и на их защиту становятся девчонки. Но Кеслер оказался каким-то нереально невезучим сукиным сыном. Парню было четырнадцать, когда одна лихая деваха на спор со всем классом – педик или не педик, – поцеловала его взасос посреди школьного двора. Как назло, именно ее Джонни терпеть не мог, но главное – от девушки несло сивухой: хлебнула для куража. У Кеслера реакция на этот запах была однозначная: его стошнило.
По счастью, Джонни не догадался, что некоторых после такого ловят и трахают в задницу, а то бы сразу покончил с собой. По счастью же, школа была хреновенькая, но видали и хуже. Школу надо было срочно менять, и именно тогда Кеслер совершил первый в жизни поступок, что бы там ни думала мисс Уорд: он просто ушел.
Несчастный ублюдок, вечный троечник и всеобщий объект насмешек, Джонни поневоле вырос скрытным. В жизни у него было две отдушины, о которых почти никто не знал. Когда становилось невмоготу, он брал раздолбанную мелкашку – все, что осталось ему в наследство от безвестного папаши, – и тихонько уходил за город стрелять, вымещать накопившуюся злобу на крысах и сусликах. А в гараже старого Бенбоу на дальней окраине он возился с железом. Сортировал запчасти, отделяя совсем никчемные от еще годных на восстановление, учился паять и варить металл, зарабатывал гроши на патроны и подержанные книги в мягких обложках. Старик Бенбоу никогда не называл Джонни педиком. Крысы и суслики тоже.
Социальная служба немного побегала за Кеслером и плюнула: его слишком трудно было найти, чтобы всерьез им заняться. Мама через пару лет умерла от цирроза печени. Парень остался сам по себе и, особо не горюя, погрузился с головой в мир изношенного оружия, дряхлых автомобилей и дешевой фантастики. Если слегка поднапрячься, он мог бы уехать из Джефферсона, только на это не хватало смелости. В родном городе он более-менее знал, как себя вести, на чужбине – нет.
Хотелось, конечно, друзей помимо крыс и сусликов. Для этого требовались новые поступки. Несколько месяцев Кеслер готовился к подвигу, но все равно чуть не обмочился от страха, шагнув через порог стрелкового клуба. Там сидели такие мужики… Настоящие.
Удивительно: ни один из них не обозвал Джонни педиком, ни сразу, ни потом. Одевался он бедненько, но чистенько, а стрелял уже тогда неплохо. А что до неприлично смазливой мордашки и неуместно мягких манер – ну, кто-то, может, посмеялся за спиной… Только не в лицо. Этот парень машинально втягивал голову в плечи, когда к нему обращались, но ведь нашел силы прийти сюда. Значит, его хватит и на большее. Подрастет – все сумеет.
Именно через стрелковый клуб Кеслер и начал социализироваться всерьез. Сменил работу в гараже Бенбоу на мастерскую получше, записался на курсы механиков. Там его обозвали педиком, но Кеслер откинул полу куртки и показал ствол. У него уже была пушка, такая дрянная, что только гвозди забивать, да у него все было плохое, однако теперь он верил: это только начало.
Потом его много раз обзывали педиком. Еще в школе Кеслер думал: а может, он и правда извращенец и не имеет ли смысла попробовать? Но оказался чересчур слаб духом для такого поистине отчаянного шага. Кроме того, ему нравились женщины. Да чего там «нравились», он любил их, и все тут! Из фантастических романов Джонни с детства предпочитал те, где герою доставалась в награду принцесса-девственница. Она всегда была нетронутой – потому что принцесса. У принцесс с этим строго. Ну и как-то по жизни складывается – если твой папа звездный король, меньше шансов, что тебе дадут по морде и поставят раком в подворотне. Джонни случайно видел такое совсем еще мальчишкой: белые парни вдули черной девчонке, а он мимо проходил. Ему дали по шее и сказали, тоже вдуют, если не уберется. Джонни заплакал и убежал.
