Дем Михайлов - Эхо войны
И точно — едва я приблизился к памятнику, один из дозорных, перегнувшись через гнутые металлические перила крикнул:
— Битум, ты?
— Угадал — отозвался я, опознав стража — мужик из своры Пахана, отзывающийся на прозвище Брюхо, хотя сам худощавый и жилистый.
— Вода есть?
— Кропаль остался — кивнул я, подходя вплотную и поднимаясь по бетонным ступеням — Здорово, Брюхо. Ну что там, муты не нападают?
— Тьфу-тьфу-тьфу — суеверно поплевал Брюхо, выхватывая у меня из рук флягу — Накличешь беду!
— Да ладно тебе, Брюхо! — вмешался в разговор сидящий у костра мужик с обширной лысиной на пол головы — Нам еще грязных «дачников» бояться не хватало! Если и рискнут свои гнойные морды высунуть из нор, то мы им живо мозги вправим. Муты они и есть муты — вонючки побирушки. И воды оставь, чего присосался?
— Захлопни пасть — лениво посоветовал Брюхо, отрываясь от горлышка фляги — На, хлебни. И на других оставь. Битум, ты же не против?
— Пейте — великодушно махнул я рукой — Вы на солнцепеке без воды сидите?
Спросил я для проформы, можно сказать из вежливости. Вода у сидящих на дозорной вершине была всегда, но это не мешало им «обирать» всех проходящих мимо или заглянувших на огонек. И от солнца прикрытие имелось — на вбитых в камень трубах натянута выгоревшая тряпка с многочисленными заплатами.
— Была вода, но эти выхлебали без остатка — Брюхо презрительно кивнул на остальную тройку дозорных — Весь двадцатилитровый бидон опорожнили.
— Ладно тебе, Брюхо! — буркнул лысый — Суп же сварили из черепах, вот вода и вышла вся. А до смены немного осталось, еще час, не больше. Опять же Битуму спасибо — взгрел водичкой, не зажал как некоторые…
— Ага, и еще до города пешком пылить — миролюбиво фыркнул Брюхо, поглаживая живот — Ты флягу-то передавай, передавай дальше.
— С бессадулинскими делиться что ли? Перебьются. Супу им отлили, мяса не пожалели. Чего еще? Может, до города их на своем горбу дотащим, чтобы у них ножки не устали?
— Ты Рашид мне бучу тут не поднимай — ласково протянул Брюхо — Вода общая была, черепашье гнездо мы надыбали, но они в общий котел тюльпанных луковиц от души сыпанули, да еще и полкоробка соли на общак вытащили. Так что заткни пасть и передавай флягу дальше, понял?
— Ладно тебе, не заводись — пробурчал Рашид и, с кряхтением поднявшись на ноги, направился ко второй паре дозорных, не сводящих глаз с Оазиса и виднеющейся внизу ленты асфальтной дороги, большей частью засыпанной песком.
Еще один пример вынужденной «дружбы» между Паханом и Бессадулиным. Оба отсылали каждый день по паре людей в разные концы города, где те несли службу. Сообща обеспечивали безопасность, приглядывали за окрестностями. Дело делом, но это не мешало им грызться между собой из-за всякой мелочи. Правда пока лидеры двух группировок не враждовали в открытую, потому и до поножовщины дело еще не дошло. Но все до последнего нарка понимали, что бывший вояка Бессадулин и бывший зек Пахан не найдут общего языка и когда-нибудь да схлестнутся.
Озвучивать мысли я благоразумно не стал и, терпеливо дождавшись пока мне вернут флягу, распрощался с уставшими за день дозорными, вскинул на плечи надоевший до чертиков рюкзак и зашагал дальше, возвращаясь в город по пологой дуге и стараясь не сходить с гребня горы. Этот путь позволял мне видеть расположенную ниже долину как на ладони до окраинных покосившихся серых домов. И чернеющую точку преследователя я обнаружил сразу же — он как раз добрался до подножия гористого склона и начал подниматься. Глядя как он медленно тащится вверх, я не удержался от злорадной усмешки — а пустынный ходок-то из мужика никакой. Еле ноги переставляет, да еще поминутно останавливается и, упершись ладонями в колени, сгибается пополам в попытке отдышаться. Сбил дыхание, устал, взопрел, а при загребающей пыль походке наверняка набрал полные галоши мелкого песка и камешков. Через час сотрет ноги до крови и не сможет сделать и шага без мучительной боли. Что самое интересное — сунувшийся за мной в пустыню топтун настолько вымотался, что смотрел лишь в одну точку — на Двадцатку, не замечая моей отчетливо выделяющейся на гребне горы фигуры. Правда я не двигался, а неподвижную цель взгляд цепляет не сразу, присматриваться надо. Да и одежда у меня не броская, цветом с песком сливается.
— Лопух — пробормотал я, провожая бредущего мужика недобрым взглядом.
Ползи, ползи, карабкайся на вершину на последнем издыхании. Вот только водички тебе там не обломится, это точняк. Придется тебе насухую назад возвращаться, да еще и хромая на обе ноги. Будет тебе урок, гнида, что нельзя охотника в пустыне выслеживать — только хуже будет. Это тебе не по асфальту шлепать.
Дождавшись пока топтун скроется за пологим склоном здоровенной каменюки, я тронулся с места и размеренно зашагал дальше. На оставшегося за спиной выдохшегося преследователя внимания больше не обращал. Если он меня и засечет, догнать ни в жизнь не сможет. Меня больше беспокоил другой, пока существующий только в моем воображении топтун — освещенная светом заходящего солнца долина была пуста и безжизненна. Если он и есть, то проявил смекалку и остался в городе, затаившись на верхнем этаже в любом из пустующих зданий идущих по краю города. Он меня увидит, а я его нет. Вывод простой и грустный.
Придется изгаляться и финтить — еще пара словечек полученных от Тимофеича и применяемых мною, где надо и не надо.
Когда я добрался до окраин и пересек кольцевую дорогу, окончательно стемнело. И это было мне только на руку.
Пустые дома зияли угрюмыми провалами окон и дверей, слепо таращась в непроглядную ночь. В центре города виднелось тусклое свечение костров и крайне редких электрических ламп вокруг ТЦ, работающих на энергии от установленных на крыше ветряков.
В город я вошел в месте находящемся на порядочном удалении от моей берлоги. Дорога до дома заняла час, большая часть коего ушла на проскакивание сквозь подвалы и галереи четырехэтажек. На последнем отрезке я проскользнул уже знакомым путем через детский садик, собрался с силами и совершил последний рывок, финишировав у песчаной подушки скрывающей железный люк.
Опустившаяся крышка глухо лязгнула, отрезая меня от внешнего мира. Железная пластина обрушила сверху груду песка и обессиленно прислонившись к шероховатой бетонной стене, я облегченно выдохнул. Все. Добрался-таки. До жилой комнаты рюкзак я тащил уже волоком. Сил не осталось. Слишком много беготни и действия для одного дня.
Не зажигая свечи наощупь нашел кровать и рухнул поверх одеяла как был — в грязной пропыленной одежде. Стянул лишь обувь, на остальное сил не хватило. Через мгновение я уже засыпал, успев еще подумать о бедолаге топтуне, что сейчас тащится по ночной пустыне, хромая на обе стертые до крови ноги и с испугом озираясь по сторонам.
Да уж… ему можно только посочувствовать. Ночью пустыня живет по совсем другим законам. Просыпаются ночные хищники и выползают из глубоких нор в поисках добычи…. Топтун сейчас играет в прятки со смертью. Может ему повезет. А может его везение даст осечку. И тогда, через день или два, на песке найдут окровавленные обрывки старого полосатого халата и разношенные калоши….
Глава четвертая
Встреча с чужаками
Следующие два дня я практически безвылазно просидел в берлоге, занимаясь мелкими и крайне нужными делами. Вышел только один раз, купив у Фирузы пятилитровую баклажку с водой. А еда у меня была — почти килограмм змеиного мяса и уже набившие оскомину тюльпанные луковицы. Этого для меня более чем достаточно на два дня, при условии, что я не трачу слишком много сил.
Вычистил дом от проникающего песка, нашел в стенах несколько щелей и наглухо забил их обрывками ткани. Привел в порядок себя, тщательно отскребя песком наросшую корку соленой грязи образовавшейся из смеси песка и пота, как можно короче обрезал ножом отросшие волосы, вычистился песком и обтерся мокрой тряпкой.
Исколол все пальцы сделанным из тонкого напильника шилом, но таки подогнал полученную одежку из вараньей кожи под свою фигуру. И обшил ее поверху лоскутами от своей безжалостно разрезанной брезентовой куртки и прочими кусками разнородной ткани серого оттенка. Старательно очистил от грязи и заново заточил ножи и лезвие верной лопатки. Особое внимание уделил обуви, высушив, вычистив, проверив на повреждения и надежно починив оные. Зачастую именно сохранность ног определяет исход дальнего путешествия и выживания.
На вид новая одежда казалась крайне неказистой и уродливой — этакое латанное-перелатанное одеяние нищего охотника. Чего я и добивался. Светить всему городу новехонький комплект из крайне дорогой вараньей кожи я не собирался. В последнюю очередь нашил в нужных местах петли для метательных ножей и несколько карманов. Проверил насколько легко и быстро могу достать оружие. Два кармашка пришлось перешивать, чуть смещать в сторону, но я не пожалел времени и все сделал как надо.