Шимун Врочек - Питер
— Что вот?
— Знаешь, для чего нужен витамин Д?
Иван пожал плечами.
— Он, братишка, отвечает за ориентацию в пространстве. Бедные наши негры в метро стали теряться. Совсем бедолаги заблудились. Дорогу простую найти не могут. Вот и поумирали к чёртовой матери. Синдром Сусанина, блин.
Значит, всё-таки Кузнецов не ошибся, подумал Иван. Но мне отчаянно нужны хоть какие-то союзники. Цель оправдывает средства. А для этого нужно сделать один финт ушами… Точнее, даже два.
Так сказать, расставить точки на «ё».
— Я не люблю фашистов, — сказал Иван обыденным тоном. — Отмороженные дебилы, вот они кто. Так я считаю.
Уберфюрер изменился в лице.
Тут Иван решил, что ему сейчас будут бить морду — и приготовился. Вместо этого Уберфюрер стал хохотать. Это было… неожиданно. Особенно, когда вслед за вожаком начали ржать остальные скины. Стадо здоровенных морсвинов, елки. Ещё бы посвистывали…
— Испугался? — спросил Уберфюрер. Усмехнулся. — Не бойся.
Иван поднял брови. В чём-то я ошибся. Не та реакция.
— Я сказал что-то смешное?
— Видишь, в чём штука, брат. Мы ведь фашистов тоже не любим.
Евреи, ненавидящие евреев? — подумал Иван. Н-да.
— Мы другие, — сказал Уберфюрер.
— Другие? — Иван огляделся, скинов было восемь человек, все лысые и наглые. — Что-то не похоже.
Убер хмыкнул.
— Мы правильные скины. Красные. Смотри, брат, — Уберфюрер закатал рукав, обнажилось жилистое предплечье с татуировкой — серп и молот в окружении лаврового венка. — Видишь? Мы не какое-нибудь нацисткое дерьмо… Имя Че Гевара тебе о чём-нибудь говорит? Хаста сьемпре команданте. До вечности, брат. Да-а. Вот это был человек!
Скин — это «кожа» по-анлийски. А в чём назначение кожи, знаешь? Защищать мясо от всякой малой херни и предупреждать, даже болью, если херня подступает большая. Вот, скажем, подносишь ты огонёк зажигалки к ладони… ага, понял?
Иван кивнул.
— Если есть боль, значит, ты ещё жив, брат, — сказал Уберфюрер. — Такие дела.
Кожа погибает первой.
Мы и есть «кожа» метро. Если бы не мы, вас бы уже сожрали. Или сидели бы вы на своих толстых капиталистических задницах и ждали, когда, наконец, вымрете совсем.
А мы заставим вас шевелиться. Хотите вы этого или нет.
Мы — плохие, да? Ублюдки, да? Отмороженные дебилы, говоришь?!
Пусть так. Зато мы не сдаемся.
Иван помолчал.
— И как это называется? Эта ваша… миссия?
— А он не такой дурак, — сказал Уберфюрер седому скину. Повернулся к Ивану. — Бремя белого человека — вот как называется наша миссия. Киплинг, брат. Ничего не поделаешь. Так и живем…
* * *Он стоит на вершине гигантского полуразрушенного здания. Высота огромная. Вокруг простирается колоссальная, звенящая, необъятная пустота. Дует ветер — от каждого порыва гигантская конструкция гудит и качается. Уууугу. Иван переводит взгляд вниз. Он стоит на краю наклонной смотровой площадки. Низкие серые облака обхватывают здание несколькими этажами ниже. Подножия здания не видно.
Кажется, отсюда долго лететь вниз.
Иван смотрит вперёд, зацепляется за водную гладь и скользит взглядом вдоль реки. Это Нева, молчаливая и чернильно-чёрная, каменные берега заросли серой растительностью. Местами облицовка набережной пробита деревьями… Если их можно назвать деревьями. Мясистые серые стволы, скрюченные листья…
Мост. Ещё мост, теперь разрушенный.
Вдалеке видны здания. Знакомый шпиль адмиралтейства.
Дальше Иван видит почти круглое поле развалин, там прошла ударная волна, сровняв здания с землей. Профессор Водяник бы, наверное, сказал, что здесь был высотный ядерный взрыв. Нейтронная бомба. Разрушений не так много, а вот заражение местности на пятьдесят лет вперёд.
Наконец, сориентировавшись, Иван понимает, где он сейчас.
Это «свечка» Газпрома. Охта-центр.
Фаллический символ, прорвавший небесную линию города. В здании под ногами есть нечто жуткое, не передаваемое словами. Безжизненное мёртвое строение под ногами гудит и воет, раскачивается в воздухе. Амплитуда: несколько метров туда, несколько обратно. Иван помнит, что полностью здание доделать не успели, построили только пустую коробку. Окна успели сделать, но их выбило взрывной волной. Внутри здания всё мёртво. В час «П» здесь не было людей — кроме строителей, быть может?
Иван переводит взгляд и видит на другом берегу Невы блекло-голубое здание Смольного собора. Некогда изящные башенки выцвели, части нет совсем. Одна сохранилось, но чёрная от времени. С высоты Охта-центра всё это кажется мелким и игрушечным.
Бамм.
Кажется, в здании что-то есть. Какая-то жизнь. Иван поворачивает голову и видит глаз.
Чёрный, круглый глаз смотрит на него сквозь перекрестье ржавых балок, сквозь провал в смотровой площадке.
Иван чувствует, как мороз пробегает по коже.
Не птичий.
Клекот. Длинная зубастая пасть высовывается сквозь лифтовую шахту. Дёргается, бьётся. Длинная вытянутая шея покрыта серым пухом. Зубы треугольные и мелкие.
Иван отшатывается. Клацанье клюва и недовольный скрежещущий голос твари. Порыв ветра толкает его в спину. Иван чудом сохраняет равновесие, вцепляется в металлическую станину, ведущую вертикально вверх. Здание медленно раскачивается. Холодный мокрый металл под пальцами. Скользкая ржавчина.
Иван вцепляется что есть силы, но пальцы соскальзывают.
Один палец отрывается от балки. Другой…
Страха нет. Есть странное оцепенение, словно происходящее его, Ивана, не касается.
Он держится на двух пальцах. Они белые он напряжения.
В следующее мгновение Иван свободной рукой вынимает нож — замах — блеск лезвия — удар. Дамц. Клинок перерубает пальцы чуть ниже второй фаланги.
Иван молча смотрит, как брызжет… нет, крови нет. Совсем.
Пальцы медленно отделяются от кисти. Щель между ними и основаниями становится всё больше, больше. Превращается из тонкого канала в широкое русло Невы.
Иван отпускает нож. Тот кувыркаясь, летит вниз и исчезает в тумане.
Иван видит белый ровный срез с точками костей…
И начинает падать.
Ветер свистит в ушах. В животе нарастает провал. Мелькают этажи. Башня стоит под наклоном, поэтому они всё дальше.
В следующее мгновение Иван влетает в серый мокрый туман.
Внезапная слепота.
Пропасть в животе.
Удар.
* * *— Ван, слышишь? — голос Солохи. — Тут какая-то фигня происходит.
Он открыл глаза, сдвинул вязаную шапку на лоб. Обычно он надевал её под каску и для тепла, а сейчас натянул до носа — чтобы подремать при свете ламп. Лучше бы и не пробовал. Снится всякая хрень…
— Драка! — заорали неподалеку. Народ на станции заволновался. Словно в воду бросили огромный булыжник и пошли круги.
Вернулся Пашка:
— А-атас полный. Опять невские с адмиральцами чего-то не поделили… Ща резаться будут!
Иван вскочил, охнул от внезапной боли в боку. Твою мать… Оно вроде и не его дело, но там свои.
Когда он добежал, на платформе уже собралась толпа, и знакомый голос разруливал ситуацию.
— Предлагаю решить дело миром, — сказал Шакилов.
— Это как?
Шакил улыбнулся, став вдруг добродушным, как плюшевый мишка. Только с автоматом и разбитой мордой.
— Переведём разговор в другую плоскость, приятель.
— Короче, — крепыш набычился. Под глазом у него багровел фингал. — Что предлагаешь-то?
— Футбол.
* * *Команды собрали быстро. Найти мяч, освободить место, сделать ворота, разметку — ерунда. Полчаса и готово. Дольше всего спорили о названии команд.
И те и другие хотели называться «Зенит». Ну ещё бы. Долго обсуждали, кто-то предложил назваться Зенит-1 и Зенит-2. Сначала это решение поддержали почти все, но тут начались споры, какая из команд будет «вторым» Зенитом. Потом перекинулись на другие названия.
— Петротрест!
— Сам ты «Петротрест»… скажи ещё «Алые паруса»! Лучше уж «Динамо»…
Шакилов забрал своих на совещание, вернулся и сообщил, что они всё-таки «Зенит».
— Тогда мы Манчестер Юнайтед, — решил крепыш. — Всё, поехали.
* * *— Футбол, что ли? — спросил Иван.
— Нет, фигурное катание… футбол, конечно.
Свисток.
Сосед толкнул Ивана локтем — смотри, смотри. Диггера перекосило от боли.
Судья в чёрном резво перегнал игрока с мячом и ушёл в отрыв. Ни фига себе. Молодые парни по сравнению с ним казались медлительными, как улитки.
Сосед повернулся — лицо раскраснелось, глаза горят. Фанатичный, лихорадочный блеск глаз. Пьяный, наверное, решил Иван. Или обкуренный.
— Видел?! — спросил сосед.
— Видел, — сказал Иван. Дать ему в рожу или не стоит? Ребра пылали.
— Э-э, друг, — сказал сосед. — До войны тебе такое и не снилось. Знаешь кто у нас судья? Знаменитый Гайфулин!
