Андрей Посняков - Отряд
Еще раз оглянувшись, подьячий выскользнул в ворота и, свернув на Никольскую, замедлил шаг, внимательно всматриваясь в ряды торговцев - именно среди них и маскировались гулящие девки. С кольцами!
Словно истинный работорговец, Галдяй придирчиво осмотрел девок. Честно говоря, ему не понравилась ни одна - то старые попадались, морщинистые, а то, наоборот, слишком уж молодые да тощие. Таких, чтоб кровь с молоком и колесом грудь - не было, видать, разобрали уже. Нет, вот та, чернявая, вроде бы ничего.
Пересилив вдруг нахлынувший страх, подьячий подошел ближе:
- Сколь стоишь, чернавка?
- Полденьги!
- Чего?! - Галдяя будто отбросило. - Полденьги? Надо же!
Девчонка улыбнулась:
- А ты сколь хотел?
- Ну, хотя бы алтын… два… Хорошие деньги!
- За алтын собачку дери! - нагло бросила девка, и ее стоящие рядом товарки гнусно захохотали.
Подьячий покраснел, обиделся, хотел ответить что-нибудь этакое - да на язык ничего не пало, так, махнул рукой да отошел восвояси. А гулящие девки еще долго смеялись ему вослед. Сволочуги, понятно. Ишь, до чего обнаглели - полденьги им. Этак скоро и цельную деньги попросят.
- Что, не свезло, приятель? - негромко произнесли рядом, в самое ухо.
Галдяй дернулся, обернулся, увидел позади молодого щербатого парня с рыжими непокорными вихрами. Еще он, кажется, был косой - вот уж, поистине, Бог шельму метит.
- Я Гришаня, - мягко взяв подьячего за локоток, назвался рыжий и, нахально подмигнув, прошептал: - Могу с девочками помочь, а если угодно, и с отроками.
- Типун тебе на язык - с отроками! - испуганно отстранился Галдяй. - Нешто я содомит какой?
- Не хочешь отроков, помогу с девками, - покладисто согласился Гришаня. - У тебя деньгов-то сколько?
- Алтын, - на всякий случай занизил цену подьячий и густо покраснел.
Рыжий расхохотался и снова подмигнул:
- Вполне хватит. Отойдем?
Пожав плечами, Галдяй молча отправился за новым знакомцем. Шли недолго, завернув за угол, остановились.
- Ты зря с алтыном на Никольской утех ищешь, - оглянувшись по сторонам, негромко заметил Гришаня. - Тут, считай, самый центр - цены высокие. А вот ближе к окраине…
- Э-э-э, - разочарованно протянул Галдяй. - Это еще куда-то переться…
Честно говоря, идти куда-то далеко ему совсем не хотелось - боялся опоздать к вечеру в приказ.
- Да не так и далеко, на Чертольской, в корчме одной…
- На Чертольской? - Тут подьячий задумался. Вроде ведь, и правда, не так и далеко выходило. Ну, не близко, конечно, но не так, чтоб уж очень далече. Тем более рыжий сказал, корчма там. Это хорошо, что корчма - девку-то гулящую не в сукинские же хоромы вести - это Галдяй только сейчас и сообразил. А губы уже сами собою спрашивали, хватит ли алтына.
- Двух - точно хватит, - Гришаня поспешно спрятал под ресницами слишком уж пристальный взгляд.
- Двух?
- Да не жадись, оно того стоит! Знаешь, какие на Чертольской девки красивые? Павы!
- Ин, ладно, - решился-таки подьячий. - Идем.
Дошли быстро, еще и солнышко на полдень не поднялося. Сокращая путь, шагали напрямик, через все Чертолье, пару раз Галдяй чуть было не свалился в лужу, да Бог - или черт? - упас. Правда, ступил все ж таки в собачье дерьмо. Остановился, сорвал лопух - сапог отчистить, позвал ушедшего вперед спутника:
- Долго еще?
- Ничо! - живо обернулся тот. - Эвон, видишь, заборы? Там.
Заборы Галдяй видел. Знатные были заборы, истинно московские, тянувшиеся сплошным неперелезаемым частоколом из толстых, остро заточенных на верхушках бревен.
- И как же мы там пройдем?
- Да пройдем… - беспечно отмахнулся рыжий. - Тут меж усадьбами проходец имеется.
Проход меж усадьбами действительно имелся, узкий такой, темный, - только был тщательно заколочен толстенными досками. Что, однако, ничуть не обескуражило провожатого. Нагнувшись, он без видимых усилий оторвал пару досочек снизу, отвел в сторону, так, что вполне можно было пролезть.
- А тропка-то нахоженная! - на ходу заметил подьячий.
Гришаня обернулся с усмешкой:
- А ты думал?! Я ж тебе говорил - пройдем.
Просочившись между заборами, они оказались на широкой улице, прямо напротив широко распахнутых ворот какой-то усадьбы, судя по множеству привязанных у коновязи возов - постоялого двора или корчмы.
- Жди здесь. - Поздоровавшись с пробегавшим мимо мужичком, Гришаня скрылся в корчемной избе, оставив подьячего скучать в обществе привязанных лошадей, лениво жующих сено. Скучал он, правда, недолго - рыжий выскочил назад быстро. Оглянулся и, подмигнув, протянул руку:
- Давай два алтына!
- Э-э, - прищурился Галдяй. - А вдруг обманешь?
Гришаня засмеялся:
- Да не обману, не боись. Чего мне обманывать-то? Ты ведь сюда еще много раз придешь.
- Коли понравится, чего ж не прийти? - согласился подьячий.
- А чего ж не понравиться-то? Конечно, понравится, - уверил рыжий. - Знаешь, тут какие девки? Ну, давай алтыны!
Немного покочевряжась - приятно было чувствовать себя вполне самостоятельным человеком, могущим щедро заплатить за любые удовольствия, - Галдяй со вздохом вытащил пару монет:
- На!
- Ну, вот, - попробовав монеты на зуб, удовлетворенно скривился Гришаня. - Стало быть, слушай. Пойдешь сейчас в корчму, скажешь - поклон, мол, дядьке Флегонтию - и сразу по лестнице, наверх, в горницу. Там девчонка сидит, прядет, светленькая такая, в сарафане лазоревом. Вот она и есть. Смотри, не говори ни слова - гулящие то не любят, - сразу целуй в уста да сарафан рви.
- Так прямо и рвать?
- А как же, коли за все уплачено?
- Ну… - У Галдяя аж глаза загорелись, до того захотелось сорвать сарафан с гулящей девчонки. Так прям и представил! Входит… нет, вбегает, кричит: «На колени, дщерь беспутная!» - а потом сразу - долой сарафан, рубаху… А дальше уж захватывало дух - раньше-то у Галдяя никогда девки не было, эта, стало быть, первая.
- Она хоть ничего, красивая?
- Глаз не оторвешь! Ну, удачи! Потом во двор выйдешь, на следующий раз столкуемся.
Эта последняя фраза несколько успокоила Галдяя: раз Гришаня договаривается с ним на следующий раз, значит, не такой уж он и пройдоха, несмотря на то, что рыжий, да к тому же - косой.
- Давай, давай, не трусь! - похлопав подьячего по плечу, Гришаня ловко закинул монеты за щеку.
Ухмыльнувшись, Галдяй с видом бывалого человека вошел в постоялую избу. Тут же громко, как научил Гришаня, поздоровался:
- Поклон дядьке Флегонтию.
Никто и ухом не повел: хлебавшие из общей миски какое-то варево угрюмые мужики, как хлебали, так и хлебали, а шустрый корчемный служка деловито протирал стол. Тоже не обернулся. Да не больно-то и надо. Несколько обидевшись на этакое невнимание, подьячий поискал глазами лестницу, нашел, поднялся… Пока все шло так, как и говорил рыжий. Ага, вот и горница. Зажмурив глаза, Галдяй толкнул дверь… И, подняв веки, застыл: на лавке у самого окна сидела красивая голубоглазая девка с толстой золотистой косою, одетая в лазоревый сарафан поверх вышитой белой рубахи, и, что-то вполголоса напевая, сучила пряжу.
Вот она, светленькая! Гулящая девка. Ага, вот посмотрела с улыбкою. Зовет!
- М-мых!
Застонав, подьячий скинул кафтан, тигром бросился к лавке и, запрокинув девчонку, принялся целовать в уста, одновременно раздирая руками рубаху. Душа Галдяя пела! Ну, вот оно, вот оно… вот сейчас… Впервые!
Бац!
Девчонка вдруг вывернулась, ударила его ладонями по ушам и дико заверещала:
- Тятенька! Маменька! Братцы! Помогите, в своем дому чести лишают! Ах ты коркодил вислоухий! - Девица ухватила прялку да со всего размаху треснула ею по башке незадачливого насильника.
- Ай! - обиженно закричал тот. - Ты чего дерешься-то, тля? Иль двух алтын мало?
- Ах, тля?! - Девчонка с неожиданной силой оттолкнула от себя подьячего и угрожающе замахнулась прялкой.
Быстро сообразив, что здесь ему, похоже, ничего не светит, Галдяй проворно ретировался, выскочив в сени - богатые, двухэтажные, с большим открытым окном… куда, сломя голову и бросился подьячий, услыхав шаги быстро поднимающихся по лестнице людей.
- Маменька! Тятенька! Братцы! - продолжала вопить девчонка, будто это ей, а не Галдяю перепало по башке прялкой. - На помощь! На помощь! Чести лишают!
- Да где насильник-то, доча?
- Эвон, верно в окошко выпрыгнул!
- Ничо! Посейчас догоним. Ужо покажем собаке!
Удачно упав в навозную кучу - хотя бы мягко, - Галдяй испуганно оглянулся на крики. Вид разъяренных краснорожих мужиков, потрясающих батожьем, придал ему новое ускорение, в результате которого подьячий в ужасе бросился бежать, не разбирая дороги. Этот вот ужас, совершенно первобытный и дикий, его, по большому счету, и спас. Грязный, с выпученными от страха глазами и вздыбленной шевелюрой, Галдяй, сам не сознавая того, напугал даже здоровенного цепного пса, бросившегося ему навстречу из будки… но, увидев этакое мчащееся чудо, живо поджавшего хвост.
